Дочки-матери. Главы 37-45

37 На следующее утро завтрак проходил в обстановке повышенной учтивости. Все всё понимали и про себя учитывали нюансы недавно установившихся отношений. Вероника спит с Михаилом, который к тому же взял в оборот Катю. Настя втюрилась в Андрея, но это временно. Вездесущая Вероника разбавляет лямур и там, и сям. Подливает масла в огонь пикантными шуточками: — А вы, дядя Миша, лавку помягче не могли сделать? — хмурится она, надувая щёчки. — А что так? — Миша ухмыльнулся, чуя подвох. — Попа болит здесь сидеть, вот что!

Настя с Катей так и покатились со смеху. Они уже получили отчёт о ночных потрахушках Алашеевой, и теперь каждое слово шалуньи о том, что попа болит, вызывало у них дикий хохот. Миша кхекал вместе с девчонками, даже то, как сидела Алашеева, боком, подвернув под себя ноги, смешило его несуразностью и двусмысленностью положения. — Так не сиди так. Сходи вон на озеро, искупнись, — сказал он, почёсывая двухдневную щетину. — Чтоб у вас так же попа болела, что на озеро надо идти! — Вероника показала язык, и девчонки опять тихо заржали, давясь от слёз, шмыгая носиками.

Андрей, единственный, кто не знал подробностей, тихо улыбался, сводя брови над переносицей. Ему оставалось лишь догадываться о том, что произошло. Попа Вероники явно находилась в центре всеобщего внимания. Миша поднялся и через секунду вернулся с диванной подушкой. — На вон тебе, — протянул он Веронике мягкую седушку. Алашеева радостно подскочила, придерживая сарафан двумя руками.

— Спасибо, папуля, — с придурью в голосе пропела она. Её губы потянулись к Мишиным, но нашли лишь щеку. Громким «чмок» она вызвала очередной приступ хохота. — Да угомонись ты уже, — пыталась сбавить градус Настя. Раскрасневшись, она испытывала странный стыд за отца, который так открыто заигрывал с Вероникой. После завтрака Корчагин собрался съездить в город. — Надо мяса прикупить, — сообщил он, заглядывая в морозильную камеру на кухне. Катя Солнцева, возившаяся здесь же у раковины с посудой, робко спросила: — А можно с вами?

Миша выпрямился, мельком взглянул на дочь, стоявшую в дверном проёме. Презрительная ухмылка на её лице говорила о многом. Ещё бы, Катя сама навязывается, ревнует, видимо, к Веронике. Вот и решила проявить инициативу. — Конечно, можно, — Миша оскалился. Он без зазрения совести лапал блестящим прищуром очертания ягодиц, талии и грудок под розовым платьем Солнцевой. Может быть, сегодня она наконец расстанется с детством? Её водянисто-сладкий вкус, берёзовый, пьянящий, ещё не остыл на его губах. Спешить не хотелось. Да и куда спешить-то, если девушка сама лезет на кукан?

### Оставшись наедине с Настей и Вероникой, Андрей наконец смог расслабиться. Недавний разговор с Корчагиным ещё не выветрился из головы. Андрей приучал себя к мысли, что с Настей надо завязывать, хоть и понимал жестокость меры. — А не выпить ли нам винца? — предложил он, грустно улыбаясь. Девчонки, переглянувшись, кивнули. Озорные огоньки мелькнули в их глазах, Андрей улыбался, оценивая риски. Стояла полуденная жара, идти купаться подругам явно не хотелось. Неожиданный отъезд Кати вызвал переполох в стройных рядах хохотушек.

— А мне бы вот водочки, пожалуйста, — закинула удочку Вероника. Настя накрыла смеющиеся глаза рукой. Андрей хмыкнул и налил бокал красного Корчагиной и две чарки белой — себе и Веронике. — Будем, — деловито выгнула бровку Алашеева. Андрей опрокинул рюмку одновременно с Вероникой, она специально подстраивалась. Настя медленно потянула полусладкое. Откинувшись на спинку и по-барски раскинув руки в стороны, Вероника с непривычки втыкала новую реальность, округляя при этом глазки и хлопая ресничками. Осоловелый взгляд её гулял по веранде. Настя хрюкала в носик, отворачивалась, каждый раз натыкаясь на этот пьяный взгляд.

— Дядя Андрей, а вы когда пьяный сексом занимаетесь? — вальяжно и как всегда с придурью в голосе протянула Вероника. Андрей покосился на неё. Настя покатилась со смеху и осталась лежать на лавке. — Бывает иногда, — он настороженно ухмыльнулся. — И как вам, нравится? — Вероника пригласительно погладила его пальчиком по плечу. — Мне всегда нравится, — он убрал её руку, с интересом наблюдая, как медленно, но верно появляется Настя из-под стола. Её красное опьянённое лицо светилось стыдливым румянцем, глазки бегали, натыкаясь на весёлые взгляды, его и Вероники. — А с двумя сразу у вас уже было? — продолжила допрос с пристрастием Вероника.

Настя вновь улетела под стол. Она ржала, зажимая рот руками. Андрей в свою очередь скалился, понимая, куда она клонит. — Ты на что намекаешь? — спросил он, оставаясь невозмутимым в лице. Настя всхлипами напомнила, как ей смешно. — Ладно. Не буду вам мешать, — вскочила она с лавки и побежала в дом. Только двери хлопнули. Пяточки застучали по лестнице. Солнцев с Вероникой переглянулись. — Ну и язык у тебя, Вероника. Как помело, — он неодобрительно скривил губы. — А вы идите теперь за ней, — подсказала Вероника, хитро улыбаясь, и вновь погладила его пальчиком. — Начинайте там без меня. — Спасибо за разрешение. — Всегда пожалуйста. Потом ещё мне спасибо скажете.

Он перевёл взгляд на шалунью. Она была пьяная в хлам, успела нахвататься, опрокинув три чарки, и теперь возбуждённо сопела веснушчатым носиком. Андрей хмыкнул, тяжело поднялся из-за стола и поплёлся наверх. Он чувствовал неловкость. Присутствие Алашеевой в доме подогревало интерес. Застольные шуточки про секс втроём, неожиданный смех Насти настраивали его на игривый лад. «Что значит начинайте там без меня?» — думал он, расплываясь в детской ухмылке, беззвучно посмеиваясь. Приоткрыв дверь, он заглянул в комнату. Настя лежала на кровати на животе, уткнувшись в книгу. Серьёзное сосредоточенное выражение застыло на её лице.

— Ты не обиделась? — он тихонько вошёл и приблизился. — Нет, чего мне обижаться? — она прикрыла книгу, бросила на него невинный жеманный взгляд снизу, улыбаясь блестящими хмельными глазками. Её язычок облизнул губки и тут же спрятался. — Может, ты подумала, что мне Вероника больше нравится? — он сел сбоку, нашёл ложбинку на её спине. В пояснице под маечкой Настя была вся напряжена. — Мне всё равно, — она нахмурилась, отвернулась к стене. Согнув ножки в коленках, Настя закинула пяточки к попе, дотянулась носками до ягодиц. Она была в летних пляжных шортиках, тонких белых носочках. Андрей спустился ладонью на попу, разгладил упругие сочные полушария. Медленно, но верно они разошлись под его нажатием. Настя выгнулась в пояснице, открылась в бёдрах, приподнялась на локтях. — М-м-м, — вырвалось довольное урчание кошки. Одновременно она вытягивала пальчики перед собой, впивалась острыми ноготками в одеяло. Большая гибкая кошка.

Андрей нашёл пальцами горячий бутон в основании попы, пульсирующий желанием. В глубине складок ткани персик пылал манящим теплом. — Обижаешься? — улыбался он, поглаживая её по горячей киске, прощупывая её сквозь ткань шортиков. — Не-а, — с придыханием отозвалась Настя. Она втягивала губки, сжимала их, прикрывая веки. Стянув с неё шортики с трусиками, Андрей смочил кончик среднего пальца во рту и тут же скользнул им в горячую щель. Настя вся текла, вагинальная смазка заиграла на пальцах, губы влагалища, разомлевшие, покрытые по краям короткими чёрными волосиками, разошлись, открывая складку клитора и горячий вход ближе к анусу. Под лобком Андрей нащупал хитросплетение нежных тканей. Умудрённый опытом, он принялся массировать клитор круговыми поглаживаниями, нырять во влагалище то средним, то большим пальцем, одновременно доставая Настю снаружи и изнутри. Она была вся наэлектризована желанием, стонала, подрагивая в бёдрах, сводя и разводя ягодицы.

Быстро скинув с себя всю одежду, Андрей раскатал презерватив и вошёл в Настю, оседлав пухлый зад с горячей сочной щелью по центру. Опустившись всем телом, он сплёл свои ноги с её, обхватил в замок её плечи, сковал шею, повернул лицо набок. Их жадные языки встретились и забили чечётку, мягкий пухлый зад под бёдрами встретил натиск толчками навстречу. Андрей бил глубоко и мощно, Настя под ним легко поддавалась работе, став послушной глиной в руках мастера. — Я люблю тебя, только тебя, — шептал он, вырвавшись на секунду из бесконечного поцелуя. — И я тебя, — сдавленно, сквозь залитую слюной и румянцем улыбку, шептала Настя в ответ. — Ку-ку! Можно к вам? — раздался недовольный писк за спиной.

Вероника проникла в комнату без единого шороха, тем забавнее казалось её появление. Настя с Андреем заржали, их тела затряслись, задёргались, сливаясь в новых проникновениях. — У тебя же месячные, — выдохнула Настя, приподнимаясь над постелью. — Ошибочка вышла! — радостно проревела шалунья. Она уже стягивала с себя всю одежду, прыгала по комнате на одной ноге, и вдруг рухнула на пол, пьяная и чумовая. Андрей с Настей опять заржали. Оклемавшись, Вероника подползла к кровати и тут же засунула голову Андрею между ног. — Так-с, что тут у нас? — прогудела она в яйца Андрея. — У-у-у, как всё серьёзно.

Андрей с Настей ржали, не прекращая. Их тела тряслись, натыкались на густую шевелюру Вероники, засунутую в место соития. Шаловливый язычок тут же принялся прохаживаться по яйцам Андрея, скользить по стволу, находя складочку Настиного клитора. Тяжело добраться до места событий в таком положении. Андрей приподнял Настю, поставил её на коленки. Теперь лицо Вероники находилось прямо под ним. Вколачивая член в Настю, он встречался глазами с Вероникой, видел, как она провожала ствол язычком, лизала Настю, затем опускалась к его яйцам, втягивала их по одному, чтобы вновь поощрить движение члена вперёд. Только вперёд!

Он схватил Настю за таз и забил в пухлый зад мощными рывками. Смазка из влагалища Насти полетела на лицо Вероники. В какой-то момент он выскользнул и нашёл головкой рот шалуньи. Обхватив Веронику снизу он прошёлся штыком у неё во рту, она не возражала. Хоть и давилась, похрюкивая. Он вновь нашёл разбитое влагалище Насти. Та со стоном приняла его, и всё повторилось. Ротик Вероники хватал яйца, оттягивал их, язычок скользил по стволу, заигрывал с местом расщепления, где клитор Насти гулял, следуя за проникновением.

Настя обрушилась на подушку и заржала, не выдержав двойного натиска. — Что смешного? — обиделась Вероника. — Щекотно, — сквозь смех всхлипам ответила та. — А так? — шалунья скользнула языком глубже, напористее. — Так — хорошо, — Настя глубоко вздохнула, загуляла бёдрами на члене. — Какая ты сладенькая! — промурлыкала Вероника. — Дядя Андрей, хотите попробовать? Он хмыкнул, разглядывая под собой распростёртое худенькое тело Вероники. Её сосочки и выбритая киска смешили его несуразностью предложения.

Соскочив с кровати, он опрокинул Веронику на постель, поставив коленками на пол, и вошёл сзади. Её маленькая пухлая попка чвякнула, принимая член. Он долбил её в киску, растягивая ягодицы под собой, заглядывая в розовый разбитый узелок ануса. Настя перевернулась и села спиной к стене. Раскрыв бёдра, она принялась кормить непоседу, растягивая перед ней киску, приноравливаясь в мягким мазкам, которыми довольная Вероника выражала благодарность за принятие в игру. Андрей смотрел перед собой, встречался глазами с Настей. Она подыгрывала, подмахивала бёдрами, облизывая указательный палец, показывая, как бы она сосала второй член, его член. Прикрывая веки, притягивая голову Вероники к своей киске, она смотрела не отрываясь Андрею в глаза. Он нашёл шею Вероники под растрёпанной копной волос, обхватил её почти полностью и вдавил лицо шалуньи в Настину киску. Шалунья, задыхаясь, принялась глубоко нырять языком в Настю.

— М-м-м, — стонала Корчагина, обхватывая себя за груди. Её напряжённые соски гуляли между влажных пальцев. Она дрожала в раскрытых бёдрах, растягивала себя за коленки, шире и глубже принимая Веронику. Открыв глаза, Настя облизнула губы, оторвала от себя Веронику. — Теперь моя очередь, — игриво произнесла она. Спустившись с кровати, Настя стала рядом. Её пухлый зад затанцевал восьмёркой. Выгибаясь в спине, Настя приглашала Андрея войти в неё, и он, исследовав сначала средним пальцем её мокрую киску, быстро сменил партнёршу. Настин зад был более красивым и женственным, таким же, как у жены в молодости, как ему всегда нравилось. И вот теперь этот шикарный зад широко заскользил на члене. Правой рукой Андрей продолжал долбить Веронику. Она тоже была на подходе, свалилась головой на запрокинутые руки, раскачивалась, будто в трансе.

— Я сейчас кончу, — жалостливо промычала она, выглядывая из-под растрёпанных волос. Андрей с ухмылкой поглядывал в её сторону, с его стороны не было и намёка на окончание. Алкоголь снизил порог чувствительности, не убил, а скорее усилил эрекцию. Теперь он чувствовал себя на коне и пользовался моментом, чтобы затрахать до оргазма сразу двух молоденьких красоток. Вновь поменяв партнёршу, он принялся выколачивать остатки терпения из Алашеевой. Она повалилась головой на пол, её стройная попка возвышалась перед ним твёрдым крестцом.

Улучив момент, Настя забралась под Веронику, и девушки принялись целоваться. Андрей, увидев новую цель, нашёл Настю на полу. Он втыкал член в одно влагалище, переходил к другому и скоро почувствовал по дрожащим под ним бёдрам, догадался по неподдельным сдавленным охам и ахам, что девушки на грани. Они гладили друг друга по попе, целовали грудки, заигрывали языками, прикрывая глазки, а он тем временем выколачивал дух то из одной вагины, то из другой. Член его по-прежнему не проявлял признаков жизни. Казалось онемение означало бы близкое наступление оргазма, но нет, Андрей ничего не чувствовал, и оттого он с новой силой бросался трахать лежащие перед ним разгорячённые женские тела. Их киски находились достаточно близко друг к другу, чтобы он мог быстро сменять их, не давая одной остыть и забыть ощущение, пока другая получает удовольствие. Пот катил с него градом: по спине, плечам, животу, скатывался густыми каплями с лица. Весь затылок стал мокрым. Андрей никогда так не трахался, не сношался на одном дыхании, что-то резкое и злое проснулось в нём. Желание доказать, добиться результата любой ценой. И, почувствовав физическое онемение, он взялся за осуществление плана со спортивным рвением.

«Они кончат у меня первыми!» — думал он, сильнее цепляясь руками за женские бёдра. Девушки осознали невозможность отказа и сдались почти одновременно. Их взаимные ласки, доведённые до бессознательной самоотдачи, чувствительность, распалённая алкоголем, принесли плоды. Они взорвались стонами, затряслись друг на друге, медленно восходили к точке кипения и так же медленно угасали в течение двух-трёх минут, растянувшихся для Андрея в вечность. Потому что в эти две-три минуты он вложил всё своё желание и страсть, накопленные годами. Он затрахал два влагалища до боли в бёдрах, до спазмов в икрах и бёдрах.

Сорвав с себя презерватив, он переметнулся к голодным ротикам, которые так же дерзко принялись целовать его пылающий онемевший ствол, как до этого черпали друг друга. Рукой он гонял раздавшуюся в контуре головку, подставляя её под скользкие язычки. Задрожав в остатках воли, собранных в двух-трёх сантиметрах соединения ствола с головкой, Андрей ощутил спазм в паху, первый пустой, второй слегка наполненный. Наконец ритм спазмов обрушился на него волной эйфории, взрывом мозга. Оторвавшись от реальности, он наблюдал, как густые струи спермы покидают вздыбленный член, выплёвываются из головки резкими выстрелами. Древко члена замирает до стали, расслабляется, яйца втягиваются и опадают, отдавая нектар. Они жадно ловят его, играют, оставляя на губах. Андрей гладил Веронику по голове, опускался пальчиками на лицо Насти. Девушки лежали под ним с закрытыми глазами, заляпанные спермой, улыбались. Вероника слизывала семя с лица Насти, но и их волосы были в перламутровых нитях. — Я вся испачкалась, — пролепетала Настя. — Сейчас я тебя вытру, — прошептала Вероника и принялась заботливо вылизывать сперму с лица подруги.

38 Сидя на переднем сиденье, Катя сжимала коленки. Обтягивающая чёрная юбка, одолженная ею у Вероники, опасно сползала на бёдра, рискуя открыть треугольник белых трусиков. — Как там, после рыбалки, голова не болела? — спросил дядя Миша. Его рука лежала на гладкой ручке рычага, заинтересованный взгляд задержался на Катиных ножках. — Неа, — Катя выгнулась в спинке, потянула расправленные локти в стороны. Её бёдра разъехались шире, юбка полезла вверх. — Ну, может, чуть-чуть. — М-м-м, — Михаил довольно облизнул губы. Его глаза блестели, как никогда, пах опять бугрился под шортами, хоть в сидячем положении этот нюанс отдавал неопределённостью.

— Понравилось тебе? — спросил он, бросив на Катю взгляд полный отеческой любви. — Да, — она жеманно улыбнулась. — Хочешь повторить? — Возможно. — Больше не боишься? — он улыбался, губы задирались в сторону, оголяя ровный ряд острых узко посаженных зубов. Катя хмыкнула, расплылась в стеснительной улыбке. — А вы не будете приставать? — она хитро сощурилась, посмотрела на него сбоку. — А я разве приставал? — в его голосе послышалась обида, губы недовольно сжались. — Нет! — Катя села ровнее, стянула юбку к коленям. — Вы очень добрый и мягкий. — Спасибо, — Миша просиял от счастья. — Заедем сюда, мне надо пару веников срубить.

Машина свернула на просёлочную дорогу, проехала ещё сто метров вдоль берёзовой рощи, опять сделала поворот и, углубившись в лес, остановилась на небольшой накатанной площадке. — Приехали, — возвестил Миша, отстёгивая ремень безопасности. Катя, приоткрыв ротик, оглядывала деревья и кусты вокруг. Неожиданно они очутились в такой глухомани, что мама не горюй. Сердце Катино волнительно запрыгало в груди, кровь прилила к лицу, ноги стали как ватные. Она вылезала из машины, шаталась от адреналина, бьющего фонтаном.

— Поможешь мне? — ласково спросил дядя Миша. — Да, конечно, — просипела она в ответ. Её голос неожиданно сломался. Она пялилась на вздыбленный пах дяди Миши, шорты, натянутые палаткой, отчётливо выделяли контур заложенного набок огурца-члена. — Ну идём, — он продвинулся к молодым берёзкам и принялся со знанием дела отщипывать сочные ветки специальными садовыми ножницами, прихваченными из багажника. Катя складывала веточки в веники, оставляя их на траве для дальнейшей перевязки жгутами. — Ну хватит, пожалуй, — Миша рукавом провёл по взмокшему лбу. — Как считаешь? — Да, — Катя озадаченно осматривала поле боя. «Пять, — отметила она про себя. — И нас пять».

Они быстро связали веники и двинулись к машине. Всё это время у Кати из головы не выходила мысль, что она недостаточно соблазнительна для Михаила Анатольевича. Ведь он неспроста привёз её в лес, и член его стоял, как кол. Тогда почему он не пристаёт? Ведь у них уже было в лодке, только тогда он не получил удовольствия. — Вы на меня обижаетесь? — пискнула она, когда они уже готовы были сесть в машину. — Нет, почему? — дядя Миша остановился, посмотрел на неё ласково. — Не знаю, просто мне кажется, что вы чего-то недоговариваете, — она отвела взгляд в сторону, заправила локон за ухо, чувствуя, какими горячими вдруг стали уши. — Катюша, — он сделал шаг навстречу, вытянул руки и накрыл ладонями оголённые плечи. — Посмотри на меня, — его большие пальцы нашли косточки, скользнули под шлейки маечки, погладили.

Она подняла на него пытливый взгляд и тут же опустила глазки на его губы. Невыносимо страшно было заглядывать в чёрное мерцание зрачков Михаила Анатольевича. Он буравил её откровенно и вызывающе, будто оценивал смелость с её стороны, которой отродясь не водилось. — Ты боишься, — догадался он. Она опустила взгляд ещё ниже. Он взял её двумя пальцами за подбородок, приподнял личико, но глазки её оставались внизу, веки опустились, ротик приоткрылся. Она испуганно дышала, чувствуя несоразмерность возможностей и намерений. — Чего ты боишься? — спросил он спокойно. — Меня? Она помотала головой. — А чего? Она перевела взгляд на его член, и тут же увела взгляд в сторону.

— Что? — он улыбнулся, следуя её взгляду. Заглянул вниз. — Мой член, да? Она легонько кивнула. — И что? Он такой страшный? Она пожала плечами, выдавливая улыбку. Миша хмыкнул, расплылся в улыбке. — Знаешь, что я делаю, когда чего-то боюсь? — А вы боитесь? — она с недоверием подняла глаза, бровки сошлись. — Конечно, — он улыбался. — Только дураки не боятся. — А чего вы боитесь? — она облизнула губки, теперь с любопытством ловя его взгляд. — Много чего, — Миша улыбался. — Смерти, например. Она хлопала ресницами, улыбаясь недоверчиво. — И что вы делаете? — спросила она.

— Я, — он задумался, — бросаю вызов. Каждый раз когда боюсь чего-то, представляю, что это уже случилось. И вот я уже не боюсь. — А-а, — она вывернула нижнюю губку, нахмурилась. — И как вы смерть представляете? Миша криво усмехнулся. — Как успокоение души и тела, как приятный бесконечный сон. Его взгляд улетел к шумящим на ветру кронам деревьев над головой. Руки сместились на Катину спину, нашли лопатки. В этом жесте Катя почуяла близость нового порядка, будто Михаил Анатольевич только что обнажил перед ней душу. — А я боюсь боли, — произнесла она, также вглядываясь в лес вокруг погрустневшим взглядом.

Миша хмыкнул. — Боли во время секса? Она кивнула, втягивая губы, опуская глаза. — Тебе уже было больно? Она невольно свела плечики, повернула головку набок. — Вот видишь, ты боишься боли, как я смерти. Может, там и не больно совсем. — Может, — она улыбалась краешком губ. — Ты уже выбрала, с кем хочешь попробовать? Она облизывала губы, взглядом выискивая в лесу, за что зацепиться. Но, как назло, сплошная стена листвы не обещала ничего интересного.

— Да, с вами, — сказала она и сглотнула, чувствуя, как кружится голова от новой волны адреналина. — Это очень, — Миша вздохнул, — приятно, что ты так решила. Катя прыснула со смеху, Миша присоединился к ней. Они смеялись долго, накопившееся напряжение разлилось приятным теплом в душе обоих заблудившихся скитальцев.

Он притянул её и, вновь приподняв за подбородок, нежно накрыл губами. Катя, ни разу не целовавшаяся в жизни, обомлела и покрылась мурашками. Голова закружилась, сердце испуганно запрыгало в груди. Её руки обхватили широкие плечи дяди Миши, она задыхалась, глотала воздух, наслаждаясь поцелуем. Он давал ей передохнуть, не выпуская из объятий. Рот дяди Миши, настойчивый и бойкий, захватил Катю. Она почувствовала себя игрушкой в его сильных губах. Его язык прокладывал путь к дёснам, между зубов. Она повиновалась, подчинялась ритму поцелуя, и скоро забылась облизываниями и посасываниями так, что испугалась потерять рассудок. Вырываясь, как во время оргазма, доставленного этими же губами и языком, Катя чувствовала несравненно большую близость, не затуманенную алкоголем. Правая рука дяди Миши скользнула под натянутую ткань юбки, нашла разлив тепла между ног. Катя инстинктивно свела коленки, затанцевала на носочках, сражаясь с желанием вновь насадиться на твёрдый пальчик дяди Миши. Он искал её, заигрывал со складочкой, уходящей вниз. Ладонь нырнула под резинку трусиков, обхватила покатый лобок, поросший кучеряшками. Катя едва держалась на ногах. Если бы дядя Миша не обхватил её со спины, она бы уже убежала или рухнула в траву.

— Так не больно? — шептал дядя Миша, его дыхание сбилось, он жадно закусывал губу, отрываясь от её взбитого горячего рта. Она лишь мотала головой, прикрывая с мольбой во взгляде веки. Её рука впервые нашла торчащий кол, задрожала, опускаясь к корню. Как долго она искала начало этого члена. Катя обхватила мошонку дяди Миши, прощупала яйца, которые скользнули в сторону под давлением пальцев. Он поставил её руками на капот, задрал юбку. Ладони его гладили попу, растягивали нежные колобки ягодиц. Катя закрыла глаза, стиснула губы, отчаянно ждала развязки. — Так не больно? — шептал он, проникая в неё пальчиком, выныривая, чтобы вновь повторить путь. — Нет, — она дрожала в бёдрах, чувствуя, как подушечка дяди Миши находит её клитор, разглаживает его нежными круговыми движениями.

Он растягивал влагалище средним пальцем, цепляя Солнцеву, демонстрируя ей, как широко она может принять, как приятно и дерзко может нырять палец, быстро и чётко улавливая её раскачивания в бёдрах. Катя, почуяв клубничный запах, оглянулась, её взгляд с ужасом застыл на палке, торчащей из заросшего паха дяди Миши. Латекс презерватива плотно слился с формой члена, оставив на нём лишь блестящую плёнку, непроницаемый барьер для миллионов сперматозоидов. Катя нервно сглотнула, глубоко вздохнула, чувствуя приближающийся момент истины. — Ну-ну, не бойся, — дядя Миша похлопал её по попе сбоку, как врач, готовящийся сделать укол. Катя действительно попыталась расслабить ягодицы, но мышцы непроизвольно сходились под ней, каждый раз, когда большой шар головки натыкался на узкий вход во влагалище.

— Я не буду делать тебе больно, — повторял Михаил Анатольевич. — Если тебе будет хоть капельку больно, сразу скажи. Я ж не животное какое-нибудь, чтоб тебя насиловать. Она закивала, с благодарностью оглядываясь, втягивая в себя губы. — Вот, — он взял её влажную вялую ладонь, — сожми меня за руку. Если будет больно, сразу щипай. Договорились? Она усмехнулась, кивнула, и этот приём, видимо, подействовал. Катя, почувствовав волю к победе, реальный шанс отомстить щипком в случае чего, остановить боль, дав команду «отбой», наконец смогла расслабить ягодицы. Бёдра её разошлись неуверенно, с любопытством прощупывая кол, который так настойчиво бился в место проникновения, и медленно, миллиметр за миллиметром, член-огурец начал продавливать малые половые губы, разморенные смазкой, входить в Катю со скрипом, как осиновый кол, врастать в её зад. Он застрял где-то на глубине трёх сантиметров, но и этого, казалось, было более чем достаточно. Дядя Миша держал Солнцеву за попу, положив ладони на нежные филейные части, давая ей возможность отдышаться, прийти в себя.

Слегка отклонившись, он вновь боднул её рогом, в этот раз проникнув ещё глубже. Катя с ужасом представила, как кровь хлынет из неё рекой, и попа её сжалась вокруг члена. — Ну-ну, — дядя Миша сразу дал задний ход. — Так больно? — спросил он с тревогой в голосе. — Нет, показалось, — она опустилась ниже на капот, чтобы задница её поймала следующее проникновение. И действительно, член влетел как по маслу, вновь наглухо забил её под завязку. Она только вздохнула, почувствовав, как мощно он пробивает путь к сердцу. — Глубже уже не будет, — шептал дядя Миша, расстёгивая сцепку бюстгальтера на Катиной спине. Груди вывались и закачались под майкой. Катя невольно прыснула со смеху, щекотливое колыхание сосков над капотом отвлекало и смешило.

— Что там? — Михаил Анатольевич улыбался. Его руки вытянулись и нашли болтающиеся сферы. — Щекотно. — А-а, — он обхватил соски, легонько зажал их между пальцев, продолжил неуверенно двигать членом внутри. Это было покачивание на волнах, мерное движение застывших друг в друге тел. Катя и представить себе не могла, что секс с дядей Мишей окажется таким странным. Будто член его врос ей во влагалище, застрял там и вот теперь силится вырваться, но не может.

Она вновь захихикала, захрюкала в носик. И сразу почувствовала резкий удар, кол вылетел почти полностью и накрыл её продольным скольжением. От неожиданности у неё глаза на лоб вылезли, но это не была боль, это было необычное чувство, самое странное и животное ощущение. Всё удовольствие дяди Миши проявилось в этом порыве, и Солнцева в этот момент впервые осознала, что значит отдаваться мужчине. От этой мысли ей стало глубоко наплевать на последствия, она растворилась в животном инстинкте. Страх накатывал на неё, она по-прежнему боялась, но уже не дяди Миши, что её проткнут членом-монстром. Она боялась себя, контроль над её телом перешёл мужчине, и она боялась, что и душа её сойдёт с ума от безумного траха, который затеял с ней Михаил Анатольевич. Он влетал в неё с сокрушительной силой, не до конца, а лишь наполовину, как она убеждалась, временами заглядывая под себя. Всё же его яйца болтались на расстоянии вытянутой руки от попы. Но скорости, которую достиг дядя Миша, хватило с лихвой, чтобы внушить ей животный ужас. Воздействие, оказываемое на попу, было ни с чем несравнимо, будто её потрошили, пользовались ею, и она ничего не могла, а главное не хотела, с этим поделать.

— Что вы делаете? — испуганно взмолилась она. Её голос взлетел до плаксивого визга. — Так не больно? — пыхтел он. — Нет. — Уже скоро, тебе неприятно? — Нет, приятно, — она ожесточилась. На лице засело зловредное выражение. Она всё же сделает это. Не терять же драгоценное уважение, заслуженное столь бесценным первым опытом. — Сейчас, Катюша, сейчас... — шептал Михаил Анатольевич. — Потерпи ещё немного. — Мне не больно, — щебетала она. — Совсем не больно. — Вот и умница, вот и молодец, — он выколачивал из неё последние остатки воли. — Сейчас всё закончится, — схватил за бёдра. И Катя почувствовала, как ходят ходуном её ляжки, как попа её прибивается огромным штырём. Что-то безумное было в этом действии, раскладывающее её на составляющие. Кто есть она, и кто есть он.

Сиськи взлетали под майкой, улетали вверх, чтобы обрушиться вниз, прихлопнуться об грудь. Соски тёрлись об майку, мозолились, натыкаясь на бюстик. Потом майку с бюстиком стащили на шею крепкие мужские руки. Солнцева, очутившись под завесой волос, со стянутыми в замке майки плечами, быстро теряла контроль. Закинув голову вниз и отпустив её в свободное плавание, она закрыла глаза. Из приоткрытого ротика потянулась тонкая нить слюны. Её трахали, жёстко и быстро. И ей было плевать! Абсолютно плевать на бескомпромиссность рога, взрывающего её изнутри изогнутостью формы. Она держалась, чтобы не упасть. На траву, не упасть лицом. Завершить начатое.

Дикий приглушённый рёв возвестил ей о том, что цель достигнута. Мужчина обмотал её волосы на кулак, схватил клешнёй за шею, придавил лицом к крышке капота. Затем вцепился в бёдра и затрахал вдрызг. Что-то безумное творилось за спиной, она цеплялась за обрывки сознания, чувствуя себя дыркой, в которой бился, пульсировал раскалённый штырь. Он буравил её, отбойным молотком застревал в гуще тканей. Таким она его и запомнила впервые: застывающей сваей, взлетающей и расслабляющейся в оргазме. Она никогда не забудет мужской оргазм, прочувствованный изнутри, нутром изученный взлётами и падениями, прокачивающий в неё семя. Это семя мужское, она ощутила его присутствие внутри на женском интуитивном уровне. Жидкость, осеменившая её в матку, хоть и оставленная в презервативе, перекатывалась, грела. Как долго Катя не хотела расставаться с ней.

— Мне понравилось, — промурлыкала она, вывернутой рукой обнимая повалившегося на неё Михаила. — Даже очень. Перед глазами её замелькали новые соития, как интересно и, главное, с пользой можно проводить время на даче. Удовольствие, доставленное мужчине, её первому мужчине, ни с чем не сравнить. Теперь Михаил Анатольевич станет более внимательно относиться к её пожеланиям. Настя тоже не дура, раз выбрала себе мужчину постарше. «В этом что-то есть!» — думала Катя, усмехаясь. Она подтягивала трусики, спускала юбку, пока Михаил Анатольевич приводил себя в порядок. Попа и влагалище приятно гудели, мышцы отозвались усталостью.

— Мне очень понравилось, — улыбалась она смущённо, встречаясь с задумчивым взглядом дяди Миши. Он был немногословен, её дядя. Улыбался звёздной коварной улыбкой охотника, получившего заветный трофей. — А будет ещё лучше, — сказал он, выгибая бровь. — Да? — она расцвела в улыбке. — Лучше чем сегодня? — Гораздо лучше, — он пришлёпнул её по попе, приглашая занять место в машине. Катя неловко засмеялась, стягивая по привычке юбку к коленкам.

39 После обеда Настя ушла загорать на озеро. Ей хотелось побыть одной после необычного опыта. Поцелуи и секс с Вероникой, а главное — дикое возбуждение, которое она при этом испытала, вывернули её наизнанку. Представление о собственной сексуальности поменялось в одночасье, Настя и боялась, и тайно хотела повторить случившееся, но с кем-нибудь другим. «С Катей, например», — она густо покраснела, накрыла лицо двумя руками и долго тёрла глаза и уши, переворачиваясь то на спину, то на грудь, подставляя своё бархатное тело под ласковые лучи солнца. Корчагина страдала, болезненно переваривала пробуждение нового интереса к девушкам. Лёжа на пляже, она пугалась, отгоняла от себя дикие фантазии. Но всё попусту, когда перед глазами маячит образ любимой двоюродной сестрицы.

### Вероника поставила ножку на поперечину забора, нагнулась чтобы завязать шнурок розового кеда. — А мы тут тоже не скучали, — улыбаясь краешком губ, сказала она. Катя, из которой Алашеева чуть ли не клещами вырвала признание об утрате девственности, светилась тайной радостью. Наконец-то она и может похвастаться успехами на личном фронте. — Мой папа не даст соскучиться, — сказала она и хихикнула. — А ты откуда знаешь? — Вероника сразу насупилась, взглянула на неё шуточно суровым инквизитором. — Мама с ним никогда не скучала, — оправдывалась Катя. — Так то мама! — расплылась в улыбке Вероника. — Она одна, а нас-то двое! — Ты и Настя? — Катя хлопала ресничками. — Нет, ты и ты! Конечно, Настя! Или у тебя ещё есть сёстры? — Нет, больше никого, — Катя морщила бровки, представляя картину маслом. — Так вы сразу втроём или по отдельности? — Ха-ха-ха! — заржала чертёнком Вероника. — «По отдельности». По отдельности, знаешь, как называется? Ма-стур-ба-ция. Втроём, конечно.

Катя сглотнула слюну. — Круто, — сказала она, округлив глазки. — Папе тоже понравилось? — Конечно, — они выдвинулись по дорожке, ведущей к лугу. — Мужчинам всегда такое нравится. — А у тебя уже было с двумя мужчинами? — Катя приняла безразличный тон. Разговоры о сексе всегда казались ей чуточку враньём. Но теперь-то и она имеет право высказывать мнение, не испытывая при этом комплексов. — Неа, — Вероника с улыбкой оглянулась. — А ты что, хочешь попробовать? — Не знаю, — Катя вернулась к растерянной улыбке. — Нет, наверное. Потом как-нибудь, — пролепетала она. — А было бы прикольно, если б тебя твой папаша трахнул, думая, что ты — это Настя, — шалунья залилась озорным смехом.

Катя в шоке раскрыла рот, выпучила глазки и плелась так по лугу, путаясь в мыслях. — Фу! Даже не хочу думать об этом! — воскликнула она. Знакомая морщинка осуждения пролегла над переносицей. — А чё? — Вероника забавным чёртиком прыгала вокруг. — Темнота — друг молодёжи, в темноте не видно рожи, — она ржала, хватаясь за живот. Катя улыбалась, злостные огоньки блестели в глазах. — Мой папа никогда не станет таким заниматься, — сказала она, сжимая губки. — Каким? — Сексом неизвестно с кем. — Почему неизвестно? Известно. С Настей, конечно. Только это будешь ты! — она пропела последние слова, вытягивая «ы», давясь от смеха. — Он и тебя тоже трахнет! — Вероника споткнулась и покатилась по траве. Перекати-поле. — Папа трахнет дочку! — стонала она, заливаясь дурацким хохотом. — Дура! — выплеснула Катя и, топнув ножкой, побежала к лесу.

### Вечернее небо наполнилось фиолетовым блеском, лишь на горизонте верхушки елей купались в розовом сиянии заката. Михаил вдохнул полную грудь воздуха, задержал его на несколько секунд и с шумом выпустил через нос. На лице его гуляла довольная улыбка. — Вероника сказала, что ты ей больше нравишься, — он оскалился, ловя Солнцева в прищуре глаз. Андрей хмыкнул, покачал одурманенной головой. — Разве ей не всё равно? — спросил он. Миша задумался, слова Андрея имели резон, особенно учитывая последние события дня минувшего. «Катенька, Катюша, — мысленно смаковал он сладкое имя. — Котик ласковый, пушистый. Вот кому не всё равно». — Так что ты там говорил насчёт Насти? — спросил он вслух, поигрывая зубочисткой на губах. — Что? — Солнцев нахмурился. — Любовь-морковь, что. — А, это. Ну было дело, да прошло. — Чего так? — Миша повернул голову набок, склонился вперёд.

Андрей вздохнул, отвернулся к саду. — Сложно всё, — сказал он, жуя губы. — Да и неправильно. У Насти своя жизнь, у меня своя. — М-м-м, — Миша растянулся в улыбке до ушей. — Как я тебя понимаю. — Всё эта Вероника чудит. Влезла, как слон в посудную лавку, — Солнцев грустно рассмеялся. Миша вторил кхеками, достал сигаретку, затянулся. — Пора её наказать, — сказал он, подмигивая, встречаясь глазами с Андреем. — Как? — тот улыбался, почёсывая двухдневную щетину на подбородке. — Ну как, — Миша развёл руками. — Ремень, крапива, можешь вон дубчик вырезать. Андрей облизнул губы, зрачки его застыли на бутылке. — Я не люблю наказывать, — сказал он, хмурясь. — Вот те раз, — Корчагин взял бутылку, разлил аккуратно алкоголь по рюмкам. — А Настю любишь? — Что? — Что-что, наказывать.

Андрей улыбнулся, пристыженно отвёл глаза. — Она сама попросила. — Да ладно! — Корчагин оскалился, поднимая рюмку, чокнулся с Солнцевым. — За Катеньку-Катюшу и её прекрасное будущее, — он опять подмигнул. Андрей задержался взглядом на горле Корчагина. Кадык вздрогнул, в следующий момент Михаил потянулся за корнишоном, громко втягивая воздух через нос. Вздохнув, Солнцев последовал примеру. Пить за прекрасное будущее дочери ему ещё не доводилось.

### Вероника напялила чулки, стянула обтягивающее платье до колен. Отражение в зеркале обещало много сладких моментов. Она в который раз накрыла грудки ладонями, пригладила соски. — Да нет там ничего, — весело прокомментировала Настя, лежавшая в своей постели. — Ничего ты не понимаешь, — Вероника втянула губы, вывернула их бантиком. — Главное не размер, а качество. — Попу сходи помой. — Без тебя разберусь. — Девочки не ссорьтесь, — Солнцева, наблюдавшая картину со стороны, поморщилась. — А мы и не ссоримся. Правда, Настя? — Вероника бросила шаловливый взгляд в сторону Корчагиной. — Иди уже трахайся скорей, — Настя с презрением скривила губы. — Ну и пойду! А вы сидите здесь как дуры, — Вероника высунула язык, выпучила глазки и поскакала к двери. — Попу береги! — бросила Настя ей вслед. — Она ж не резиновая. — А у меня, может, резиновая, — отозвалась непоседа, прыгая по лестнице. Дверь за ней хлопнула, и девушки прыснули со смеху.

### Ритуал очищения попы прошёл без эксцессов. Алашеева кайфовала наполняя кишечник тёплой водой. Свисток, воткнутый в анус, соединился трубкой с луковидной клизмой. Нажимая на неё, Вероника чувствовала, как ускоряется вода в попу, как она щекочет всё изнутри. — Пам-парам-пам, — пропела девушка, садясь на унитаз. Чистая струйка воды, пятая за вечер, устремилась вниз. Подмывшись, она окончательно привела себя в порядок, намазала ароматным кремом руки и бёдра. Теперь от неё пахло лавандой, или ромашкой, или ещё чем-то. Надпись на старом тюбике, найденном в коробке дома, совсем стёрлась. Стрекот кузнечиков во дворе наполнил слух. Вероника застыла, прислушиваясь к глухо бухающим голосам мужчин на веранде. Перескочив через заборчик, поскакала вокруг дома, заходя к бане со стороны сада.

Она была увлечена охотой на пап, в голове играла любимая песенка, подслушанная недавно на радио в машине Корчагина: «Папа может, папа может, всё, что угодно, — пела она про себя, поправляя резинки чулок. — Хочешь раком, хочешь в сраку, он вы-е-бет!» Последние слова она придумала сама, не вспомнив ничего лучшего. Веселье вновь охватило её, она представила, как Михаил возьмёт её в попу, и сразу ощутила прилив тепла внизу живота. Смочив средний пальчик во рту, нырнула рукой под платье и принялась разглаживать губы киски, прохаживаясь вокруг клитора. — Папа может, папа может, — шептали её губы, рот застыл в широкой улыбке. — Хочешь раком, хочешь в сраку, — она нырнула пальчиком глубоко в киску.

— Так-так, — дверь распахнулась, на пороге замаячила статная фигура Корчагина. — Может, и нам оставишь немного? — он был навеселе, пах его слегка бугрился. — Нам? — она приоткрыла ротик, наблюдая как мужчины по очереди заходят в баню. — Да, дядя Андрей тоже хочет тебя повалять, — Миша занял место под лампочкой, его огромная тень накрыла Алашееву. Вероника неловко переводила взгляд с одного мужчины на другого. Откинувшись назад на руки, она нервно засмеялась, развела коленки в стороны, стягивая платье на попу. Её бритая киска заиграла розовой мякотью между стройных ножек. — Повалять? — она хлопала глазками, щёчки застыли весёлыми яблочками на скулах.

Михаил расстегнул ширинку, вытащил член, тот заболтался, как хобот. Колбаса тут же начала принимать форму палки. — Поваляй меня, доченька, — просипел он, голос с баса перешёл на хрип. Усмехнувшись, Алашеева облизнула губы и поймала головку члена, её рука привычным движением нашла ствол, стянула кожу к основанию. — М-м-м! — замычала она, выражая то ли изумление, то ли радость. Её ротик жадно рассасывал отвердевающую плоть. Михаил выкрутил голову к Солнцеву: — А ты чего стоишь? — спросил он. — Вы и так неплохо смотритесь, — Андрей оскалился, покачиваясь, слегка пьяный. — Спасибо, — Алашеева, оторвавшись на секунду, посмотрела на него с благодарностью. Вытянув руку вперёд, схватила Андрея за ремень и притянула к себе.

— Вот так, — Миша водил бёдрами. — Пососи у него, доченька, — он гладил Веронику по затылку, отводил длинные волосы ей на спину. Алашеева расстёгивала ремень на шортах Андрея, стягивала с него всю амуницию вместе с трусами. Второй член с не меньшим рвением заколыхался перед её мерцающими в полумраке зрачками. — Какие большие! — пришла она в восторг. Слова, произнесённые шёпотом, прозвучали благоговейно. Мужчины усмехнулись, переглянулись и лишь сильнее закачали бёдрами, тыкая твёрдеющими членами в рот малявки. Она схватила Андрея ртом, задвигалась, интенсивно растирая его конец языком и губами. — А теперь у меня, — Миша, всё это время державший Алашееву за затылок, направил её на свою головку. — И снова у него. — Он баловался, насаживая хлюпающую дырку на члены. — И снова у меня.

Такое упражнение в итоге закончилось одновременным проникновением двух членов в рот Алашеевой. Она загудела, бросая довольные взгляды снизу. Маленький ротик, забитый двумя штыками, задёргался в нелепой попытке протолкнуть стволы как можно глубже. Михаил фыркнул в нос, подцепил Алашееву за руки и, одним рывком стянув с неё платье, опустил девушку коленями на матрас. — Вот она, задница! — он шлепком оценил круглое виляющее достоинство Алашеевой. — Куда тебе засадить? — согнув палец крючком, он подцепил её за анус, потянул вверх. — В попку, — простонала Вероника, закидывая голову. Из приоткрытого рта стекала слюна, глаза девушки были широко открыты, она глубоко дышала. Михаил зашёл сзади, быстро раскатал чёрный презерватив и, воткнувшись, задвигал тазом, потрахивая ненасытную шалунью. — М-м-м! — загудела Вероника, выгибая спину в пояснице.

Член дяди Миши не спеша раздвигал стенки сфинктера. Растягивая ягодицы напряжёнными пальцами, Михаил менял ракурс, прицеливался к наилучшему вхождению. Андрей тем временем присел на стульчик напротив и, широко разведя колени, принял голову Вероники на торчащий член. Она спустилась к яйцам, выхватила их по одному, втянула пылесосом. Андрей направил головку ей в рот, и она вновь задвигалась вперёд-назад, зажатая между двумя опьянёнными похотью и алкоголем мужчинами. Андрей с интересом наблюдал за плавными движениями Михаила. Его огромный член скользил по дорожке вазелина, принесённого с собой, блестел чёрным отполированным древком. Кольцо презерватива у корня члена обозначало границу, где из заросшего паха Михаила торчал вздыбленный кол. Два огромных яйца неровно покачивались под волосатой основой. — Давай, Андрей. Теперь твоя очередь, — Миша взял Веронику клешнёй за шею и притянул к себе.

Девушка последовала за ним, повалилась спиной на его волосатую грудь. Сам Михаил опустился попой, а потом и всей спиной на матрас. Стянув ножки Алашеевой в коленках, буквально сложив её пополам, он принялся нещадно трахать её в зад, оставляя Андрею возможность засадить свой член в киску. Выудив из пачки презерватив, Андрей быстро зачехлился и, широко разведя ноги по обе стороны матраса, нашёл головкой тугую щель, узкую розовую мембрану. Михаил замер на секунду, покачивания остановились. Медленно, чтобы не помешать действию снизу, Андрей вводил член в горячую киску Вероники.

— Сразу два, — всхлипнула она, с мольбой пялясь в глаза Андрею. — Не много? — он улыбнулся, раскачиваясь в туго забитой вагине. — Самый раз, — на лице её застыло сладкое мучительно трогательное вожделение. Бёдра Вероники заёрзали, и мужчины расценили жест как приглашение к действию. Их штыки задвигались в такт, наращивая скорость, привыкая к тугому проникновению. — Папочка, папуля, — лепетала егоза, переводя замыленный взгляд с Андрея на Михаила. Для этого она выворачивала голову, встречалась губами с языком Корчагина, её сбитые растрёпанные волосы лезли в рот, но любовники не замечали неудобства. — Да! Да! — стонала всхлипами Вероника, мужественно встречая их удары.

Михаил обхватил её за кости таза и слегка приподнял. Теперь её задница практически висела в воздухе, а два члена попеременно и вместе ныряли в разбитые дырки. Ножки Вероники, сложенные в коленках, разъехались в стороны, опустились в одну плоскость, по-детски худое тело прочно сидело на подставке, зажатое между двумя охмелевшими рычагами, чёрными и блестящими в поршнях, забивающими её до двойного оргазма. Отдавшись страсти, мужчины не заметили, как затрахали Веронику до полуобморочного состояния. Она отключилась, хоть и продолжала подмахивать попой, стонать, срываясь на всхлипы. Её оргазм не заставил ждать. Всхлипы участились, перешли в кошачий рёв, киска Вероники сжалась, сигнализируя наступление разрядки. — Да, да, да... Ещё, ещё, — стонала Вероника. Её сфинктер сжался с невероятной силой, два ствола, разделённые тонкой нежной перегородкой, тёрлись друг об друга, сражались за право первым достигнуть предела.

Забившись на тыкающих палках, Вероника перешла на ласковые мяукающие стоны, тело обмякло, ножки безвольно упали в стороны. — Кончите в меня, прошу вас, — мурлыкала она. Андрей, давно чувствовавший наступление точки невозврата, упёрся сильнее в матрас и задёргался в хлюпающей дырке. Его член застыл эйфорией ожидания, натираемый конец залился удовольствием, немыслимым взрывом мозга, и Андрей отдался сокрушительной лавине. Глубоко замирая в девушке, он тёрся кончающим членом об её узкие места, трубы и матку, где-то там встречающие его горячим естеством. — Папочка, — восторженно шептала Вероника. Её губки прохаживались по лицу Андрея, ловили его поцелуи, языки их сплелись в игре. Рука Вероники скользили по потной спине Андрея, обвивала его за шею, гладила по плечам и лопаткам. Неохотно и устало отвалился Андрей от горячего тела Вероники. Сев возле стены на стул, он с интересом наблюдал, как Михаил, поставив Алашееву на колени, засунул ей расчехлённый член в рот и продолжил трахать орально. Обхватив её сзади за затылок, он задёргался, пробивая путь в горло, натыкаясь тупой плотью на заднее нёбо, до хрипа вытрахивая его.

— Хр-р-р, — зарычал Михаил, охватил самую чувствительную часть члена рукой и задёргал её мельтешащими рывками. Дрожащая распухшая в небольшое сизое яйцо головка задрожала перед губами и языком Алашеевой. Она уже приготовилась, закрыла глазки, улыбкой встречая новое излияние, проявление отеческой любви. Дядя Миша выстрелил редко, но метко: струйки спермы покидали ствол плевками, оставались в круглой дырке рта. Вероника накрывала их губами, провожала оргазм, спускаясь быстрыми мазками по стволу. Она проглотила сперму, высунула язык и голодным котёнком уставилась на Михаила. — Ещё! — пискнула Алашеева.

Он потрепал её по щеке и повалился на лавку. — В следующий раз, — притянул девушку к себе, обнял и поцеловал в лобик. Он больше не испытывал отвращения, чувствуя запах своего семени, исходивший у неё изо рта. Ему было приятно и лестно думать, что его юная возлюбленная готова буквально на всё, чтобы доставить ему удовольствие. «Если бы только ей не было всё равно, — думал он, наполняясь грустью. — Вот Кате не всё равно». Его вновь накрыло яркое впечатление дня минувшего. Совокупление с Катюшей Солнцевой стало настоящим откровением. Девочка, которой не всё равно, замаячила перед глазами желанной возлюбленной.

40 Настя захлопнула книгу, не вложив в неё закладку. — Здесь и так всё ясно, — сказала она, бросая лукавый взгляд в сторону Солнцевой. — А у тебя как? — Тоже не фонтан, — Катя вытянула губки в трубочку, поморщилась. — Будем спать? — выглянула из-под книги. — Ага, — Настя выключила ночничок и отвернулась к стенке. — Спокойной ночи, — сладко буркнула, позёвывая. — Спокойной ночи, — Катя аккуратно щёлкнула выключателем на своей стороне. Ей не хотелось спать, было ещё достаточно рано, но и мешать Корчагиной не позволяла совесть. Катя повернулась на спину. Откинув одеяло на живот, изучала контуры стропил над головой, едва различимые в темноте.

Влагалище её приятно гудело. Ощущение огромного члена, скользящего внутри со зверской скоростью, не проходило. Катя невольно возвращалась к выученному принятию себя новой, насаженной на член. Вот и теперь она запустила руку под одеяло, скользнула пальчиками под трусики и нащупала раскрывшийся бугорок клитора. Как прекрасно чувствовать себя женщиной, желанной, возбуждать, соблазнять мужчин, двигаясь к страстной развязке. Её пальчик нырнул глубже, раскрыл малые губки влагалища, внутри всё текло горячей смазкой. Забывшись, Катя начала медленно удовлетворять себя, раскрывая по крупицам оргазм. Раздался всхлип, и Катина рука тут же застыла, пальцы замерли глубоко в киске. Ещё один всхлип и шмыгающий носик с Настиной стороны подтвердили Катины опасения. Корчагина плакала, её положение в форме калачика, дрожащие в темноте плечи, едва уловимые звуки — всё указывало на то, что Настя переживала не лучшие времена.

— Настя, — зашептала Катя. — Ты спишь? Корчагина замерла. Катя дождалась, пока пройдёт неловкая пауза. — Настенька, у тебя всё в порядке? — Катя вложила в свой шёпот всё рвение и сострадание, на которые была способна. Настя повела плечом, перевернулась на спину. — Полежишь со мной? — измученный голос Корчагиной прозвучал тоскливо, с надрывом. Катя задумалась на короткое мгновение, но и этого было достаточно, чтобы Настя вновь отвернулась к стене: — Ладно, не надо, — обиженно пробубнила она. — Настенька, — Катя подскочила, села на край кровати. — Конечно, я просто не знала, что сказать. Она на цыпочках перебежала комнату и опустилась за спиной Насти. Тело её приняло Настину форму калачика, лишь одеяло разделяло их.

— Это из-за моего папы, да? — Катя положила руку на Настино плечо, погладила его. — Не знаю, — отозвалась Настя. — Мне иногда просто надо поплакать, — она вздохнула. — Ну, а ты как, понравилось с моим папой? Настя перевернулась и легла на спину. Места им едва хватало, и Настя накинула край одеяла на Катю. Их тела тут же прижались, тепло вернулось приятным разливом, пониманием того, как близко и интимно они лежат. — Да, очень! — восторженно прошептала Катя. Ей хотелось приободрить Настю, и она принялась рассказывать: — Он такой нежный, твой папа! Мне совсем не было больно. А когда он вошёл в меня, я испугалась, а он остановился и сказал, что не будет ничего делать, если мне больно. Представляешь?

Настя хмыкнула, даже в темноте видела Катя, с каким презрением скривились её губы. — Представляю! — передразнила она Катин восторг. — Не веришь мне? — обиделась Катя. — Верю-верю, — Настя вывернула губки, теперь она прятала сарказм. — Ну, а потом что было? — спросила она с той же издёвкой в голосе. — Потом — суп с котом! — Катя захихикала. Настя расплылась в улыбке. Она лежала молча, смотрела в потолок, и молчание это затянулось, пока Катя рассматривала её со стороны, да ещё в такой близи.

— А хочешь я тебя там поцелую? — спросила Настя, её губки приоткрылись, язычок скользнул и тут же спрятался. — Там? — Катя в неверии забыла закрыть рот. — Да, там, — Настя хитро улыбалась. — Там — это где? — Солнцева, полагая, что Настя шутит, отвечала той же шутливой интонацией. — Где-то вот здесь, наверное, — Настя погладила Катю по бедру. Катя в шоке ловила ртом мух. — Ты... — запиналась она, — хочешь... А ты сама хочешь? Корчагина повернулась лицом к Кате, их глаза встретились. Рукой она скользнула по Катиному животу, приблизилась к резинке трусов, погладила пальчиками упругую часть между пупком и лобком.

— Можно? — почти беззвучно прошептали её губы. — Не знаю, — Катя была смущена, широко открытые в темноте глазки округлились. Она и боялась оттолкнуть кузину, и хотела стать с ней ближе. Внутренний голос подсказывал ей, что она совершает очередной необдуманный поступок. — Я тихонько, — Настины глазки блестели в темноте. Она нырнула пальчиками под лёгкую ткань трусиков и спустилась по волосатому лобку Солнцевой к горячей жемчужине. «Вот ты где! — восторженно думала Корчагина. Катина киска была такая же горячая, как у неё, и совсем не отличалась на ощупь. — Значит и чувствовать она будет всё точно так же». Настя закусила губку, ныряя пальчиками глубже. Она принялась массировать Катин клитор нежными поглаживаниями точно так же, как сделала бы это себе.

— Х-х-х, — вырвался вздох у Кати. Она уже прикрыла веки, бедро взлетело вверх, открывая путь в киску. Скинув одеяло в ноги, Настя опустилась на колени под Катей. В темноте, опьянённая желанием, она стягивала с Солнцевой трусики, нежными поцелуями прохаживалась по стройным ножкам кузины. — Настенька, — шептала Катя. — Что ты делаешь? — голос её звучал испуганно, но пугалась она больше своих реакций, чем действий Корчагиной. Та уже опустилась головой к киске и язычком нашла зудящий удовольствием клитор. Эйфория новыми волнами распространилась от влагалища, захватила и увлекла Солнцеву в сладкий мир грёз. — Настюша, — хныкала Катя, сама не понимая, зачем повторяет имя любимой сестры на новый манер. Сладкие звуки застревали в горле, модулировали, сливаясь с накатывающим оргазмом. Настя погрузилась в вылизывание Катиной сути, всё, что Солнцева хранила в себе, вся юность и детство, оставались у Корчагиной на губах, гуляли сладкими поцелуями.

— Иди ко мне, — просила Катя, притягивая сестру к поцелую. Их губы слились, поначалу неуверенно, неловко исследуя пределы страсти, но с каждым движением языка и губ всё развязнее и с большей самоотдачей. Девушки забылись в ласках, отдались страстным поцелуям и в следующей позе нашли себя обнимающими друг друга за бёдра, ныряющими взаимно в горячие киски. Настя, оседлав лицо Кати, выгнулась в спине и, закинув волосы набок, заёрзала на Катиной груди, прижимаясь к ней, натираясь об неё твёрдыми сосками. Пальцами она искала и находила горячий вход во Катино влагалище, уже познавшее папин член, но ещё такое девственное и пугливое. Ныряя в него средним пальчиком, Настя ловила себя на мысли, что и сама когда-то была такой же пугливой, как Солнцева.

— Какая ты сладенькая, — хихикая, шептала Катя под ней. — Ты тоже, — Настя шире развернула бёдра, раскрываясь для нежного язычка Солнцевой. Она была скованна, сестрёнка, действовала неумело, и Настины характерные движения бёдрами заставили её найти правильный подход. Двигаясь в одном ритме, они гудели губами, сражаясь с накатывающими оргазмами. Настя хотела бы стиснуть зубы — так ей было хорошо, — но боялась укусить Катю. У той тоже сводило зубы от бесконечного кайфа, льющегося снизу. Обхватив Корчагину за попу, Катя впервые почувствовала, каково это — доставлять Насте удовольствие. «Больше не будешь на меня обижаться!» — радовалась Солнцева, растягиваясь в улыбке до ушей, вылизывая широкими мазками нежную раскрывшуюся мякоть влагалища.

Она засунула средний палец в дырочку и захлюпала, погружая фалангу до конца. — М-м-м! — Настя выгнулась, попа её задрожала на пальце. Катя в свою очередь задёргала пальцем быстрее, чувствуя, как теряет над собой контроль сестрица. — Да, да, вот так, — хрипела Корчагина, двигаясь бёдрами навстречу. Сама она на время отвлеклась от Катиной киски и теперь, почувствовав благодарность, кинулась навёрстывать упущенной. Солнцева от напора нежности раскрылась, сложившись в бёдрах в одну плоскость. Руки Насти, как лианы, обхватили её со спины, вцепились в кости таза. Она сама поступила также. Действия сестры нашли отражение в её ласках. Она руководствовалась примером и даже поймала ритм языка. Почувствовав это, Настя словно с цепи сорвалась. Она решила зализать Катю до обморока.

Кончили сёстры почти одновременно. Разорвавшаяся реальность осветила темноту брызгами любви. Они забились в агонии, загудели сдавленными стонами. Настя ещё долго провожала Катю, эхо удовольствия проносилось и по её телу. У Кати сил не осталась. Она отвалилась, половинки Настиной попы покачивались над ней. — Я люблю тебя, — шептала Корчагина, полизывая Катин клитор. — И я тебя, — донеслось сдавленное снизу. — Веронике ни слова, — Настя улыбнулась. — Я ей вообще больше ничего не скажу, — голос Кати прозвучал обиженно, и Настя сразу пожалела, что выразила сомнения. — Катенька, я тебе верю, котёнок, — она вновь нырнула и присосалась к жемчужине клитора. В этот раз её язык никуда не спешил, ведь снизу Катя повторила манёвр, а значит, она вновь готова поиграть в повторялки. — Мне так нравится, когда ты повторяешь, — Настя отрывалась на секунду и ритмично ныряла. То же делала и Катя. Казалось, удовольствие она доставляет сама себе, сама контролирует скорость, глубину проникновения. «Как же она хорошо придумала!» — восхищённо думала Настя. Теперь ей хотелось распробовать сестрёнку получше.

41 Михаил поймал Солнцеву в саду. Одиноко гуляющая девушка — желанная добыча для любого уважающего себя охотника. — Где подружки потерялись? — спросил он, заходя сбоку. — Они на озеро пошли, — Катя улыбнулась выглядывая из-за куста. — А ты чего осталась? — он нырнул в кусты, его ласковый голос не требовал ответа, а скорее подсказывал истинную причину. — Не знаю, — Катины глазки блеснули, взволнованно скользнули по охотнику. Девушка тщательно скрывала эмоции и до конца оставалась непроницаемой для внешних воздействий. Он зашёл сзади, задрал юбку-колокол и обхватил девичью попку, крепко сжал упругие ягодицы под тонким стрейчем голубеньких трусиков.

— Может быть, для этого? — Михаил усмехнулся в нос. — Для чего? — Катя игриво повела головой, выпячивая пятую точку, изогнувшись в пояснице. Они стояли в кустах смородины, высоких, с человеческий рост. Наблюдатель, находящийся в доме напротив, пожалуй, не заметил бы ничего подозрительного. Лишь две головы выглядывали из зелёных листьев: Михаила и его племянницы — Кати Солнцевой. Приподняв Катю подмышки, Михаил поставил её на большой плоский камень, лежавший здесь же, под кустами. Его дыхание стало тяжёлым, Катя чувствовала, как железный кол упирается ей в попу сквозь два слоя ткани — его шорт и её трусиков. Теперь они находились на одном уровне, её попа — сочный упругий мякиш — насаживалась на эрекцию дяди Миши. Руками он скользнул под маечку, расстегнул бюстик двумя пальцами. Освобождённые грудки разошлись и задрожали желатиновыми тортиками.

— Может, не надо? — Катя испуганно пялилась в сторону дома, окно второго этажа были приоткрыто, там занимался своими делами папа. — Стесняешься? — Миша поймал её сосочки, зажал пальцами. — Да-а-а, — выдохнула Катя. — Папа не против, — он стянул трусики и нашёл киску. — Я знаю, — Катя шире развела бёдра. Средний пальчик скользнул вдоль губок, нырнул в сторону лобка, разгладил капюшончик клитора. Она уже вся текла. — Думаешь, он смотрит? — Миша, ухмыляясь, расстегнул шорты, освободил член. — Не знаю, — Катя плавилась на солнце, её улыбка застыла в немом ожидании.

— Зато я знаю, — быстро раскатав презерватив, Миша вновь уткнулся головкой в Катино лоно. Теперь ничто не мешало проникновению. — Да? — Катя вывернула головку, вопросительно уставилась на дядю Мишу. — Да, — Михаил повёл бёдрами и насадил Катеньку на член, медленно вогнал сваю на три сантиметра. — Он смотрит. И ты на него смотри. — Куда? — она возбуждённо дышала, забывая закрыть рот. — В окно смотри, — он схватил её за бёдра и с силой засадил на полную катушку. Катя присела от такой глубины, если бы член дяди Миши не был похож на толстый сук дерева, она бы, вероятно, повалилась под кусты, а так она плотно сидела на члене, курочкой прибитая к деревянным перилам, служившим ограничением для кустов.

Катя уставилась в чёрную рамку окна, очертания комнаты, шторы, оттуда можно подглядывать, она сама не раз заглядывала в сад. «Папа смотрит», — думала Катя, закусывая нижнюю губку. Руки Михаил гуляли по талии, скользили по животу к грудкам, ловили сосочки, натирали их, чтобы вернуться на бёдра, глубже припечатать её. Пах Михаил, железный и резкий чётко отбивал ритм. Расслабившись, Солнцева улетела мыслями в удовольствие, но всё же одна мысль, главная, не покидала её ни на секунду: «Папа смотрит, папа смотрит», — повторяла она как заведённая. От этих фантазий голова шла кругом, Катя начала подмахивать тазом. Вцепившись двумя руками в деревянный поручень, она нашла упор ногами на камне и отдалась животному траху дяди Миши. Он совсем потерял контроль, забил её как отбойный молоток. Катя дёргалась, как в телеге, катящей с горки по мостовой. И всё же папа смотрит... От этой мысли она готова была провалиться сквозь землю, стыд мешался с желанием освободиться от родительской опеки. Теперь она сама выбирает, с кем и где трахаться. Пускай папочка поймёт наконец, что она не будет его слушаться вечно.

— Да-да, — Катя облизывала губки, выворачивала шею, встречаясь с грозным прищуром дяди Миши. Он отклонился назад и, выгнувшись коньком, трахал её работая только бёдрами. Катя выставила руку и нашла грудь мужчины. «Какая твёрдая! Как скала!» — она восторженно пялилась в глаза дяди Миши. — Я хочу в ротик, — она неловко улыбнулась. — Тогда на колени, — прохрипел дядя Миша. Катя быстро опустилась в траву под кустами. Вспоминая, как действовала Вероника, Катя схватила член у основания и принялась облизывать его. Он был весь покрыт её вагинальными выделениями. — Стой, — дядя Миша стянул презерватив. — Когда я выстрелю, прикрывая горло языком, чтобы не подавиться, а потом можешь выплюнуть. — Я не хочу выплёвывать, — она весело смотрела на него снизу. Благодарность и тайное восхищение светились в её глазах. — Ну как хочешь, — он усмехнулся и схватил её по бокам.

Насаживая голову девушки на конец, Михаил вновь вошёл в раж. Теперь Катя ощутила всю мощь, таившуюся в члене. Округлив ротик, она подставляла дырочку, стараясь сжимать её как можно плотнее, но удары дяди Миши то и дело раскрывали челюсти, разбивали любые попытки. Она всё же смогла найти равновесие и отдаться отбойному молотку, он вновь замолотил её, только теперь в рот. Закрыв глаза, Катя сложила язычок под твёрдым нёбом, прикрывая горловую щель, как подсказывал Михаил, и отдалась оральному траху, забывая о реальности. Только она и этот огромный член, напугавший её в самом начале, вызвавший интерес позднее, развивший в ней бурную страсть, желание и похоть стать его поклонницей, весталкой, поклоняющейся железной палке, дубине с яйцами, залитыми волшебным экстрактом. написано для bеstwеаpоn.ru Она вцепилась в шары, болтающиеся под мохнатым пахом, разгладила тонкую кожу, прощупывая огромные орехи. По форме они напоминали бобы. «Золотые бобы!» — мелькнула шальная мысль. Катя ждала, трепетала в душе. Застывали мгновения.

«Какова она на вкус?» — думала Солнцева. Глухой рык сверху возвестил начало извержения. Катя широко распахнула глазки, так ей хотелось посмотреть, что же твориться в этот момент на лице дяди Мише. Он смотрел на неё сверху стеклянным отстранённым взглядом. Это был не человек, а исполин, застывший в безумном ритуале. Хрипы из горла, сопроводились фонтаном спермы. Взрыв во рту залил её острыми струями. Катя, почувствовав, что не захлебнётся, принялась спешно глотать, чтобы ничего не упустить. Вкус он так и не успела распробовать, во всяком случае первые глотки прошли на вылет, она хлебала дядю Мишу, вылизывала его разбухшую головку и только сейчас, когда оргазм стих до редких спазмов, насладилась мужским вкусом. Семя пахло яичным белком, отдавало солёными оттенками. Но главное, Катя чувствовала власть над этим исполином. Она стала его наложницей, но и он подчинился ей, впал в рабство. У неё во рту он получил новый дом. — Спасибо, — вздыхал дядя Миша, улыбаясь. Он гладил Катюшу по щеке. — Ты проглотила? Она кивнула, растягиваясь в такой же довольной улыбке. Вспомнилось, что и папа смотрел, а значит, видел и мог догадываться, что произошло, когда она нырнула в кусты. — Теперь на озеро пойдёшь? — его вялая колбаса продолжала гулять во рту. — Угу, — Катя захихикала. «Если вы ещё раз не захотите!» — весело подсказала ей женская интуиция. 42 Андрей действительно наблюдал из окна второго этажа. Прячась за шторой, он видел не только то, на что рассчитывала Катя, но и мелькание голых бёдер Михаила в листве, его длинный хер, торчащий пыром периодически находил Катину задницу под юбкой. Потом дочь опустилась на колени и визуально исчезла из поля зрения, но покачивания, дрожание и даже дёргание Михаила в поясе, его блаженная улыбка, обращённая к дому, всё указывало на несомненно успешное окончание в рот, на лицо или грудь — любое место, выбранное Катей. Михаил отпустил руки, стоял подбоченясь, выгибаясь в спине, как человек, уставший от долгой работы в огороде. Вот он — истинный труженик полей, затрахал свой юный трофей и теперь скармливает дочери зрелое семя.

Андрей по-своему переживал происходившее в саду. Первоначальная злость сменилась отупением, безразличием, которые переросли в лёгкий интерес, наконец возбуждение. Он чувствовал грязность мыслей о Кате в таком ключе, но ничего не мог с этим поделать. Дочь сама напросилась, создала изначально образ неприкосновенной цацы, чтобы самой же его и разрушить столь гнусным образом. Ладно бы сношалась втихаря где-нибудь в лесу или лодке, так нет же, залезла под самые окна, ещё и пялится вверх. «Смотри, папочка, как я умею!» «Сучка! Маленькая грязная потаскушка!» — Андрей до боли сжал член в руке. Он уже отошёл от окна, и ему ужасно хотелось подрочить. Вернулась обида на бывшую, бросившую его ради другого, проснулась странная вымученная страсть к дочери. Он хотел, чтобы её трахали, жёстко и рьяно. Чтобы её использовали, а потом выкинули за ненадобностью. Чтобы она наконец перестала крутить задницей, бегать за вертихвостками Корчагиной и Алашеевой, а села на жопу и успокоилась. «Залётная!» — он принялся дрочить, представляя себя на месте Михаила. Это он наказывает дочь, на непослушание, он шлёпает её по заднице и заставляет учиться. Она ещё попляшет, маленькая грязная потаскушка.

43 Михаил стянул с себя футболку. Оголённый торс заблестел капельками пота в лучах заходящего солнца. — Позвать Катю? — Вероника, лежавшая в кресле, свернулась калачиком, словно котик. — Давай, — он ухмыльнулся, расправил плечи. — Сюда? — А чего стесняться? — Миша встретился взглядом с непоседливыми глазками Алашеевой. Девушка вертелась в кресле, сворачивалась то в одну, то в другую сторону. — Ну окей, я сейчас, — подскочила и полетела наверх. Пяточки застучали по лестнице. Слова эти она произнесла с готовностью жертвовать собой, но Миша уже видел конфликт интересов. «Нехорошо так поступать, — думал он, хмурясь. — Надо в мире жить».

Он думал о том, как правильно устроен семейный уклад на востоке. Муж — глава семьи, покупает жён, жёны живут в мире и согласии друг с другом. Все счастливы. Молодые жёны рожают, те, что постарше занимаются хозяйством. «Живут же люди! — он расплылся в грустной улыбке. — Не то, что здесь: тараканы в банке». Шаги на лестнице зазвучали сдвоенным аллюром. Вероника вела за собой Катю, оставляя Андрея с Настей развлекаться наверху. «И нечего стесняться», — Михаил сел на край кровати, приготовился к встрече гостей. — А вот и мы! — восторженным шёпотом возвестила Алашеева. Катя бочком проникла в комнату, застыла у дальней стенки. На ней были традиционные шортики и белая маечка на бюстике. — У нас тут небольшой повод нарисовался, — Миша кивнул на журнальный столик, накрытый белой скатертью. — Подумал, может, ты тоже захочешь меня поздравить.

— С чем? — Катины глазки мерцали в полумраке. Она стояла, сложив ручки за спиной, заложив ногу за ногу, словно хотела писать. Миша усмехнулся. — Я обычно День рождения не праздную. Не люблю я это дело, — он повёл взглядом в сторону Вероники. — Но для избранных можно и побуянить. Катя просияла удивлённой улыбкой. — Я — избранная? — даже в полумраке было заметно, как округлились её глазки. — Конечно, — Миша усмехнулся. — Ты и Вероника. Вот и вся моя семья. А Настя пусть там с Андреем покачерыжится. Он хотел сказать «покувыркается», но смазал, чтобы не показаться слишком грубым. — А сколько вам лет исполнилось? — Катя сделала два шага к столику.

— Вот этого я и боялся, — Миша закхекал, девчонки захихикали. — Прошу к столу. Как грицца: чем богаты, тем и рады. Лёгкие закуски на столе представляли собой небольшие ломтики белого хлеба, намазанные маслом, красной и чёрной икрой. Бутылки мартини, вина и коньяка, уже открытые, возвышались в центре. Предлагая девушкам алкоголь на выбор, Миша присматривался к реакциям Кати. Она вела себя скованно: сидела на краю стула, постоянно опускала или отводила взгляд, мяла руки, краснела. Зато Алашеева без умолку молола языком: — У меня, когда День рождения, я тоже грущу. Иногда я вообще никому не говорю. Никто и не помнит, в принципе. Если сама не скажу, то никто и не вспомнит. — Мне скажи, я запомню, — Миша погладил Веронику по плечу.

— Спасибо, папочка, — Вероника, растроганная, кривила губы и хлопала ресницами. — А я бы хотела вам что-нибудь подарить, но у вас уже всё есть, — Катя застенчиво улыбалась, встречаясь с Михаилом взглядом. Сказав это, она тут же опустила глазки. — А я знаю, что он хочет, — Вероника неловко подмигнула Михаилу. Один глаз медленно зажмурился, другой округлился. Она уже достаточно окосела, язык её начал заплетаться. — Ну и что же? — Катя улыбалась краешками губ. Глазки наполнились задором, она тоже чувствовала лёгкое головокружение от выпитого вина. — Помнишь наши подарочки? — Вероника подмигнула теперь уже Кате. — Так это кому подарочки? — Катя рассмеялась.

— Дядя Миша, закройте глаза и считайте до ста, — скомандовала Вероника. Подскочив, она потащила Катю из комнаты. Миша, растягиваясь в ухмылке до ушей, принялся считать. Время, выделенное для переодевания, затянулось, но он никуда не спешил. Плеснул в горло ещё коньяка, закусил. — Внимание, — раздался голос Вероники из-за приоткрывшейся двери. — Мы входим, не смотреть. Он зажмурился, демонстрируя с каким рвением готов слушаться. Послышались шёпот, хихиканье. Девушки перебежками заскользили по комнате, лёгкие касания ножек обозначились слева и справа. Миша вдруг почувствовал, как бегунок ширинки на шортах потянули. Он сидел ровно, опираясь сзади на руки. Теперь, шире раздвинув колени, предоставил кому бы то ни было беспрепятственно действовать в паху. Вероника смешками захрюкал в нос, вторая шалунья, видимо, Катя, подхватила сдавленный смех. Они давились от смеха, хихикали, прыгая в каком-то метре от него. Руки цепляли бегунок, расстёгивали пуговку, стягивали с него шорты с трусами. Он приподнялся на руках, когда потребовалось.

Оставшись голым, Михаил сразу почувствовал тяжесть в паху. Член заливался лёгкой эрекцией. — Можно открывать? — робко спросил он, жмурясь для проформы. — Пока нет, — отозвалась Вероника. Член наполовину приподнялся, покачиваясь вверх-вниз, закладываясь то на живот, то на бедро. Головка наполовину вылезла из крайней плоти. Внезапно чей-то рот накрыл её и присосался. Этого милого погружения в горячий ротик, бьющийся изнутри язычком, было более чем достаточно, чтобы окончательно проснуться и залиться жёсткой сталью. Член взлетел, расширившись в трёх толстых штырях, спаянных у корня и головки, обтянутых тонкой кожицей, поначалу скользящей по всей длине ствола, но постепенно теряющей подвижность. Второй ротик накрыл разбухшую сливу головки, первый уже скользил язычком по стволу к яйцам.

— Теперь можно? — прохрипел он. Не терпелось посмотреть, но и нарушать правила игры, затеянной Алашеевой, он не смел. Вдруг она придумает ещё что-нибудь этакое? — Теперь можно, — удовлетворённо проворковала Вероника у самых яиц. Он медленно расщепил затёкшие ожиданием веки. Девушки, как и предполагалось, сидели перед ним в тех самых сексуальных нарядах, которые они сами когда-то выбрали себе в магазине. Катя была в чулочках и обтягивающем чёрном платье. Тонкие подвязки скрывались на оголённых бёдрах. Сидя на полу, она опустилась разъехавшимися в стороны бёдрами, дала платью задраться на попу и не спешила стягивать его назад. Склонившись, Миша подцепил её ковшиком за попу, нащупал тонкие ажурные трусики в промежности.

— Красотка! — прошептал он. Лёгким шлепком и сжатием ягодицы завершил инспекцию. — А я? — с притворной обидой в голосе спросила Алашеева. Она была в белых спортивных шортиках и чёрном топике, оголявшем живот. — А ты — прыгажунья, — он усмехнулся. Девушки оценили юмор дружным хихиканьем, ведь комплимент достался им в равной степени. Задор в горящих глазах перерос в активные действия. Длины члена хватало обеим. Хватая девушек за задницы, Михаил притягивал их к себе. Возвышающийся ствол попадал в окружение губ и языков. Расположившись по обе стороны, девушки по очереди ныряли на головку, спускались по члену к яйцам, вытягивали их из разомлевшей мошонки. Вероника командовала парадом: стягивала кожу к основанию, направляла член в Катин ротик, гоняла обозначившийся рисунок вен по стволу.

Катя следовала примеру, подмечала нюансы раскачиваний губами в верхней части члена. Именно там сконцентрировала своё внимание опытная подруга. Алашеева вытягивала губы в трубочку, быстрыми скачками растирала нежную блестящую слюной территорию под головкой. Эта часть члена и цветом отличалась: розоватая, в отличии от белой и даже бурой снизу в остальной длине ствола. Катя ныряла на член, действовала аналогичным образом. В момент передышки Вероника с восторгом наблюдала за действиями малоопытной протеже. Ложась щекой на упругое бедро дяди Миши, она шептала глупости: — Сладенький член. Нравится сосать? — Угу, — отзывалась Солнцева. — Мне тоже. Теперь моя очередь. Она принималась за работу, чтобы через минуту передать эстафету.

— Классная соска, — подняв глазки, шалунья встречалась с заворожённым взглядом дяди Миши. Тот молчал, лишь тихо выдыхал через рот. — Пососи его, Катенька, — гладила подругу по затылку. — Вот так. Дай теперь мне пососать. Катя, чей рот залился слюной, отрывалась от «палочки-выручалочки» — так она в шутку окрестила и про себя непременно называла член дяди Миши — внимательно смотрела, училась, как глубоко, до судорог в горле, насаживается Вероника. «Вот, значит, как ему нравится!» — она принималась за дело с новым усердием, тоже давилась, чтобы доказать равное участие. — А спорим, я могу так, как ты не сможешь? — не выдержав марафона, спросила Вероника. Катя смущённо оторвалась от члена. Взгляд её, охмелевший от вина и минета, блестел сомнением. — Я с тобой больше никогда не буду спорить, — сказала он улыбаясь. — Не всё сразу, — Миша потрепал Катю по голове. Её растрёпанные волосы сбились в длинные вялые пряди. Скинув с себя шортики, Вероника запрыгнула белыми носочками на колени дяди Миши. Откинувшись назад на руки, начала медленно проседать попой на удерживаемый в вертикальном положении член.

Катя заворожённо наблюдала, как расщепляется анус Вероники, невидимая взглядом дырочка под влагалищем расширялась, втягивая упругий шар головки. Виляя тазом, Вероника находила и отступала, вновь попадала и стягивала, проседала и съезжала. Она насаживалась на член, как курица на вертел, полностью вгоняя ствол дяди Миши себе в задницу. Успокоилась Алашеева, только когда яйца мужчины прилипли к её ягодицам. Тогда она начала путь вверх. Катя сидела рядом, огорошенная умением эквилибристки «впихнуть невпихуемое». Растягивая ягодицы Алашеевой, Михаил втыкал в неё член. Яйца, подлетая, прилипали к полусферам попы, стукались и так же бойко срывались назад. Обхватив эти шарики, Катя попыталась удержать пах Михаила на месте, но он неудержимо дёргался, как заведённый. На лице Алашеевой застыло странное выражение задора: закусив нижнюю губу, она ожесточённо работала бёдрами, зыркала глазками в сторону Кати: «Смотри, как я умею! А ты — нет!» — она высунула язык, провела им по губам, театрально прикрыла веки и застонала. И всё же она морщилась. Нет-нет, да и скривится от боли.

Катя скользнула язычком по трясущимся перед глазами сосочкам Вероники. — Хочешь попробовать? — спросила егоза, открывая глазки. Она порядком подустала, дышала быстро, как дворовая собачка во время жары. — В попу? — Катя усмехнулась. — А чё? — Я лучше пока так, — Катя встала во весь рост и принялась стягивать с себя трусики. Михаил потянулся за резинкой, лежавшей в выдвижном ящике стола. Скоро его член возвышался перед глазами девушек во всей красе: облачённый в тонкий блестящий слой латекса. — Ложитесь-ка на спину, молодой человек, — пропела Вероника, хмурясь как полководец перед битвой. — Сейчас мы вас будем насиловать. Катя заржала, Михаил усмехнулся в нос. Ему вновь захотелось закрыть глаза.

Катенька запрыгнула на кровать и, перекинув ногу, оседлала его. Её пухлая задница опустилась серединкой на торчащий член. Нащупав точку входа, девушка сама контролировала скорость проникновения. Страх уступил место любопытству. Не заметив, Солнцева увлеклась и опомнилась, только когда яйца Михаила Анатольевича упёрлись ей в задницу. Весь огромный ствол напрягался в ней, играл стальной мощью. Грубые ладони дяди Миши гуляли по платью, тискали её сиськи, опускались на бёдра, стягивали и растягивали ягодицы. Вероника тем временем оседлала лицо дяди Миши, заёрзала наездницей. Он не возражал: высунув язык на всю длину, он принялся лакать её в розовую щель. — М-м-м! — забилась на языке Вероника. — Дядя Миша, у вас язык как помело. Они засмеялись. Вагинальные соки размазывались у него по лицу, нос тёрся об нежный бугорок клитора. — Такой сильный! — выразила одобрение Солнцева.

Они почти дышали друг другу в лицо: она и Алашеева. Глаза, заряженные весёлыми огоньками, то и дело встречались. — А язык знаешь какой сильный? — Вероника высунула язык, скривила рожицу. — Дашь попробовать? — Катя заигрывала, наседая задницей. — На! — Вероника потянулась кончиком языка к Кате, рассчитывая, видимо, что та, как всегда в таких случаях, растеряется и отпрянет. Но Солнцева не стала увиливать. Обхватив губами Вероникин язык, она с силой вакуумной помпы втянула его в рот, рискуя оторвать с корнем.

— А, ты что, с ума сошла?! — Алашеева ошалело хлопала круглыми глазками. — Маньячка! Садись лучше сюда. Она спрыгнула с кровати, давая Солнцевой место для манёвра. Переметнувшись на лицо, Катя тут же ощутила горячий гибкий язык, ныряющий в неё угрём, ритмично проникающий в текущую щель влагалища. Нос дяди Миши щекотал клитор, влажное дыхание расходилось горячими волнами по попе и бёдрам. Катя вздохнула, закрывая глаза. Внезапно язык дяди Миши, скользивший до этого широкими мазками вдоль половых губ, взлетел к анусу и вытер его, будто невзначай заигрался. Катя чуть с ума не сошла от щекотливого нового ощущения. Перед тем, как спуститься к дяде Мише, они заскочили подмыться. Там-то она впервые и увидела, как тщательно промывает себя Вероника.

— Можно я тоже попробую? — неуверенно спросила она. — Конечно. Катя смочила губы, свисток на конце трубки больно впился в непривыкший к таким манипуляциям, анус. — Ай! — Солнцева зажмурилась. — Надо мылом смазать, — хмурилась Вероника, помогая ставить клизму. Так она тоже с успехом очистила кишечник, хоть анальный секс и не входил в её планы. Теперь, сидя на лице дяди Миши, она всё больше улетала в грязных фантазиях, кайфуя каждый раз, когда язык дяди Миши сверлил её анальную дырочку. — Блин, я щас кончу, — захныкала она, ныряя рукой к клитору. Пока дядя Миша вылизывал её анус, Катя дрожала, хватая воздух открытым ртом. Инициативу спереди перехватила Алашеева: нашла Катин бугорок и задёргала пальчиками, сведёнными лодочкой. — Сладенькая попка, — шептала Вероника. — Нравится, когда язычком в попку? — Да-а-а, — простонала Солнцева.

Михаил Анатольевич схватил её за ягодицы, растянул и мощно засунул язык в дырочку. Она почти полностью раскрылась. Теперь он лакал её в анус, а она сходила с ума от безумного кайфа, зуд переходил в щекотку, та расходилась волнами удовольствия, генерируемыми в зоне клитора. Палец дяди Миши влетел в анус и задёргался. Катя вытаращила глаза, забилась, прыгая, притираясь клитором об нос. Попа сжималась, сосала палец, пытаясь его отрыгнуть. В следующую секунду туда нырял язык, не так глубоко, но тоже достаточно сильно, чтобы у Кати глаза вылезли на лоб от бесконечной эйфории, льющейся снизу. Она кончила, затраханная средним пальцем, язык и нос дяди Миши, его щетина, губы, рот, вылизали её, погрузились в её соки. Она спустилась к нему через минуту, с благодарностью вылизывала собственные соки, пока Вероника заканчивала начатое. Схватив шалунью за бёдра, Михаил приступил к завершающей стадии. Член вновь влетел в анус и забился глубоко в попе, чтобы выстрелить всеми накопленными за неполный день соками. Катя в этот момент глубоко принимала в рот язык дяди Миши, тот самый, который всего несколько минут тому нырял ей в анус.

— С Днём рождения, — прошептала она, счастливо улыбаясь мужчине. — Спасибо, Катенька, — он, судя по улыбке, тоже бы на седьмом небе от счастья. Шалунья Алашева повалилась на волосатую грудь, оставшись с членом глубоко в попе. Играя языком с Солнцевой, Михаил то и дело спускался рукой к её попе, гладил пухлые ягодицы. Катя раздвигала бёдра, искала его пальчик. Ей было смешно и стыдно, что ей так приятно. Попа зудела и гудела, отзывалась волшебными новыми ощущениями. — А ты и впрямь сладенькая, — Михаил Анатольевич улыбнулся, встречаясь с ней взглядом. — Правда? — Катины щёчки взлетели в улыбке. Она потянулась к поцелую. Благодарность и гордость за себя переполняли её юное сердце, трепыхавшееся воробушком в груди.

44 Любовные связи, возникшие на даче Корчагиных, укреплялись каждодневными совместными трапезами. Собираясь за столом утром, в обед и вечером, девушки всё больше сближались с мужчинами в понимании отведённых им ролей. Настя полностью перешла под покровительство Андрея. Она уже не стесняясь уединялась с ним, покидая девичью комнату под дружное хихиканье подруг. Михаил, получивший Катю взамен, активно использовал язык, пальцы и особенно член, чтобы удовлетворять Солнцеву. Он тоже не прятался по углам и продолжил потрахивать Веронику и Катю где попадя, по отдельности и вместе, стоило лишь одной из них оказаться с ним наедине. Близился сентябрь — время, когда молодёжь уедет в столицу на учёбу, оставит безутешных отцов заливать утрату горькой. Чувствуя дыхание осени, Михаил затеял банный день.

С раннего утра он начал раздавать указания пигалицам, сновавшим по саду: — Приготовьте полотенца, чтобы было на чём сидеть, — сказал он, добродушно улыбаясь. — Хорошо, папуля, — пропела Вероника. — А мы вместе будем париться или по раздельности? — спросила она и хитро прищурилась. — Кто как пожелает, — Миша развёл руками. — Можно в полотенце, а можно и без. Девушки переглянулись, захихикали. — А вы как хотите? — спросила Солнцева.

Она уже достаточно хорошо изучила Михаила Анатольевича, его повадки, чтобы лёгким флиртом вызвать искромётную страсть, неизбежно заканчивающуюся железным стояком и быстрым взятием Бастилии. Он трахал её нещадно, как ненормальный, она даже в шортиках перестала ходить, чтобы он не порвал их. Взлетал подол юбки, трусики-стринги сползали тонкой полоской на ягодицу. В следующий момент железный кол прибивал её к лавочке в бане, кафельной стене в туалете, забору в кустах. Она не отдавала себе отчёта в использовании презерватива, эта ответственность полностью лежала на плечах Михаила. Лишь изредка Катенька сцепливала щиколотки за его бычьей шеей, когда он брал её, опрокидывая на спину. Он больше не канителился с ней, как в начале, трахал размашисто, влетая по самые яйца. Так большой чёрный петух с золотым отливом на шее и хвосте топтал молоденьких курочек на соседней даче. Однажды, подсмотрев за действием петуха и курочек, девушки долго смеялись, невольно сравнивая себя с ними.

— Помял пёрышки? — шутила потом Алашеева, встречая Катю, выходившую из кустов. Михаил Анатольевич покидал место встреч с другой стороны. Катя шла, пошатываясь, отряхивая и поправляя юбочку. На лице её играла блаженная улыбка. Вспомнив про курочек, Солнцева рассмеялась: — Тебе тоже хватит, — сказала она. — Мне с утра хватило, — Вероника облизывала губы, задумчиво поводя глазами по Катиным бёдрам. Они были шире, чем у неё, а значит привлекательнее для мужчин. Теперь, когда Солнцева всё больше перетягивала интерес дяди Миши, Алашеевой ничего не оставалось, кроме как искать утешения то с одной, то с другой стороны. Получив от Михаила дневную скудную порцию любви, она устремлялась к Насте с Андреем, чтобы успеть перехватить и там. Находила попой нектар и в последний момент забирала его в себя. Сперма дяди Миши мешалась в её заднице с семенем дяди Андрея. Смазка в анусе не успевала высыхать, как член второго из имевшихся на даче петухов начинал топтать её в поте лица. Они догадывались, откуда она приходила и куда уходила, но не имели ничего против. Вечная блудница, блуждающая между влюблёнными парами.

Утром в банный день Михаил по-хозяйски осматривал курочек, флиртующих с ним в саду. — Удобнее без полотенец, конечно, — дипломатично заметил он и вернулся к берёзовым дровам, которые собирался перенести из сарая в баню. Девушки захихикали за его спиной. Одна лишь Настя не смеялась. Наглая ухмылочка на её лице как бы говорила: «Вот погоди! Расскажу всё маме, чем ты тут занимаешься». Но ведь и она, Корчагина, была повязана тайной, связью с дядей Андреем, о которой лучше не распространяться в гостях! «Посмотрим ещё, что ты запоёшь!» — усмехнулся про себя Миша. К обеду всё было готово. Он отобрал лучшие веники, растопил печь, подготовил горячую воду для камней. Бочка с водой была залита под завязку, а значит, они смогут принять душ, когда всё закончится.

45 В сухой парилке пахло эвкалиптом. Михаил первым заскочил в баню и теперь, сидя на верхней полке, с интересом разглядывал длинный шрам на ноге, вспоминал, как упал в детстве с яблони, подглядывая за соседскими девчонками. — Можно к вам? — раздался застенчивый голосок Солнцевой из-за приоткрывшейся двери. — Конечно, — Миша усмехнулся. Катя, а за ней и Вероника просочились по одной в парилку, опустились попками на нижнюю полку, подальше от него и от камней. Девушки были завёрнуты в полотенца, равно как и Михаил, только в его случае полотенце небрежно прикрывало пах, а в их — обволакивало всё туловище от подмышек до бёдер. — Не жарко совсем, — Алашеева повела вытянутыми в трубочку губами, оглянулась, задиристо улыбаясь. — А жарко и не надо, — Миша оскалился, поглаживая себя по коленям. Вероника невольно скользнула взглядом в его пах, задержала глазки на яйцах, отливавших розовым блеском в полумраке. — Идём, — шепнула она Кате. Глаза шалуньи уже загорелись жадным охотничьем блеском.

Катя последовала за Алашеевой, и девушки чуть ли не головками уткнулись в колени дяди Миши. — Прикольно так сидеть, — заметила Вероника. Тепло в парилке наконец нашло отклик в её худеньком теле, наполнило его жаром. Она вдруг ощутила, как благотворно и расслабляюще действует пар. — Ага, класс, — Солнцеву тоже пробило на пот. Но главное она ощущала возбуждение внизу живота, ведь прямо за ней сидел её первый и самый любимый мужчина. Оглянувшись, Катя нашла смеющиеся глаза Михаила Анатольевича. Взгляд её невольно спустился к раскрытым коленям и сразу нашёл интересующий её предмет. Розовая головка, венчавшая сарделину, смотрела ей прямо в лицо. Член толстой палкой вытягивался вдоль бедра. — Ничего себе, — усмехнулась Катя, нервно закусывая нижнюю губку.

— Что там? — Вероника свела бровки. — Всё там, — Катя хихикнула. — Готово почти. — Неужели? — Вероника оглянулась и сразу потянулась рукой в пах. — Так ещё не встал, чего ты волнуешься? — она ухватилась пальцами за головку, потянула её на себя. — Когда встанет, будет уже поздно, — продолжила хихикать Солнцева. Зная Михаила Анатольевича, она нисколько не сомневалась, что он трахнет одну из них очень скоро, не стесняясь при этом присутствия родной дочери или Андрея, которые вот-вот должны были появиться. «Это будет номер!» — думала Солнцева, возбуждаясь ещё больше. — Но пока же не встал? — Вероника, забыв закрыть рот, облизывала губки.

Дверь опять приоткрылась и в парилку протиснулись по очереди Настя, а за ней и Андрей. Они тоже были обёрнуты полотенцами. Солнцев забрался на верхнюю полку, Настя разместилась у его ног. — М-м-м! Как вкусно пахнет, — восторженно сказала Корчагина. — Да, папа твой постарался, — поддакнула Катя. Они умолкли, и в воцарившейся тишине слышно было, как пощёлкивает железный поддон с камнями. Вероника, ссутулившись, подпёрла голову двумя руками, напряжённо вглядывалась в тазик с водой, стоявший у её ног на полу. — А чего это мы в полотенцах сидим? — сказала она вдруг, оглядываясь, встречаясь недовольным взглядом с глазами мужчин. Настя с Катей схватились за рты, зафыркали смешками в носики. — Не хочется никого смущать, — расплылся в улыбке Корчагин. — Настю, что ли? — Вероника сморщила лобик. — Ну хотя бы её.

Вероника перевела взгляд на Корчагину: — Настя, ты ведь уже вроде взрослая? — Ну да, — Настя втянулась губы, прикрывая раскрасневшееся лицо распущенными волосами. — И ты, Катя, тоже не будешь стесняться папы? — Вероника требовательно перевела взгляд на сидевшую рядом подругу. — Нет, конечно, — с напускной уверенностью произнесла Катя. Румянец стыда вдруг залил ей щёки и уши. — Тогда все снимаем с себя полотенца! — обрадовалась Вероника и первая осталась в чём мать родила. Белое полотенце улетело на стул, стоявший в нижнем углу парилки. Михаил швырнул своё, его примеру последовал Андрей. Катя с Настей долго возились, разворачивая сокровенное, но вот и они остались абсолютно голые. — Так-то лучше! — похвалила всех Вероника.

Прижавшись спиной к лавочке, Катя инстинктивно свела коленки и сложила руки на груди. Она смотрела перед собой непроницаемым взглядом, прикрывая лицо длинными волосами. Отец, наверняка, пялится на неё, думала она. «Ну и пусть!» — Хорошо сидим! — явно что-то затевая, заметила Алашеева. — Да-а-а, — протянул Корчагин, вдыхая через нос. — Но лучше стоять! — Вероника подскочила и, как капитан на мостике, заняла середину сцены, подбоченилась. Широко расставив ноги, она выставила на обозрение свою по-детски гладко выбритую киску в основании выпуклой лобковой кости, нахмурилась, изучая блестящие испариной лица, горящие возбуждением и неловкостью глаза мужчин и их дочерей. — Можно и постоять, — согласился Михаил. Он улыбался больше остальных, забавляясь причудами Алашеевой.

— Хотите постоять? — Алашеева хитро прищурилась. — Можно, — Миша кивнул. — Давайте помогу, — Вероника нырнула коленками на лавку и опустила голову ему в пах. Все засмеялись. — Так вот, что ты имела ввиду, — Корчагин расплылся в широкой улыбке. Поглаживая Алашееву по голове, он напряг невольно ягодицы, приподнимаясь и выезжая вперёд. — Сейчас я вас поставлю! — Вероника обхватила член у основания и громко зачмокала, рассасывая твердеющую колбасу.

Девушки продолжали хихикать, поглядывая наверх. Член Михаила Анатольевича действительно задирался в торчащую палку. Настя, заглядываясь на отца, чувствовала странное возбуждение. Ей нравилось смотреть, как подруга отсасывает у отца. Было в этом действии что-то семейное, ведь это она придумала привезти Веронику на дачу, чтобы папам не было скучно. «Да уж! С ней не соскучишься!» — думала она, облизывая губы. Рука её скользнула назад, поднялась по ноге к колену Солнцева, пролетела заветные сантиметры и нашла любимые яйца, к которым она за последнее время успела привыкнуть. — Здесь у нас всё хорошо? — проворковала она, поднимая глазки к Андрею. — Здесь всё замечательно, — Андрей улыбался, шире раздвигая колени. — Хочешь постоять? — она обхватила колбаску, закрутила её пальчиками, добиваясь быстрой реакции. — Можно, — Андрей взглянул влево, где Вероника обсасывала твёрдо стоявший член Михаила. Катя сидела внизу и гладила шалунью по попе, целовала её в бедро.

Неловкие действия дочери соединились с ласками Насти. Корчагина, опустившись перед ним на колени, принялась сосать, устилая его бёдра длинными волосами. Её сочная попа разошлась двумя дынями под ним, узкая талия изогнулась ложбинкой позвоночника. Широкие плечи заиграли нежно просвечивающимися мышцами. Она сосала на публику, явно возбуждаясь от одной мысли, что на неё смотрят. — Катя, а ты что скучаешь? — спросил Солнцев, улыбаясь. Дочь обернулась, неловкое выражение застыло на её лице. Она тут же отвела глаза. — Я не скучаю, — жеманным голосом заметила она. — Стесняешься меня? — Андрей продолжал улыбаться.

— Нет, — Катя откинула волосы за плечи, взглянула на него, в этот раз с вызовом, и поднялась, чтобы занять место рядом с Вероникой. Её глазки опять вернули заинтересованный взгляд Солнцева, ротиком она нашла ствол дяди Миши, полезла вытягивать его яйца. — Катя лучше меня умеет сосать, правда, дядя Миша? — встряла егоза. — Вы обе хороши, — Михаил потрепал девушек по волосам. Рассматривая дочь со стороны, Солнцев не мог не восхититься её грациозными изгибами. Она тоже играла на публику, с вызовом выворачивала шею, чтобы заглянуть Андрею в глаза. Её веки прикрывались, она боком опускалась по стволу, обсасывая его как огромный леденец. — Как у нас дела? — Вероника, оторвавшись от члена Михаила, устремилась в сторону Андрея с Настей. — Хочешь попробовать? — Настя выставила колом стоящий член Андрея на обозрение. — Не откажусь, — по-деловому отозвалась егоза, и все опять засмеялись.

Алашеева сосала звонко, специально вытягивая засосы из головки. Звук получался такой, будто банка отрывалась от спины больного. Это непременно вызывало смех участников данного действия. Настя тем временем села попой на верхнюю полку и принялась играть языком с Андреем. Его глубокие поцелуи вечно сводили её с ума. Вот и сейчас она едва удерживала себя, чтобы не запрыгнуть на любимого. — Я хочу тебя, — шептала она возбуждённо и так громко, что и отец, сидевший на другом конце полки, несомненно слышал вожделение дочери. — Вероника, принеси мне презерватив, — попросил Солнцев. — Угу, — промычала егоза. Оторвавшись, она метнулась в предбанник и через секунду вернулась с набором для счастья. — Спасибо, — Андрей быстро надорвал и раскатал резинку.

Настя, выгибаясь в спине, выставляла дыни ягодиц для секса. Груди её качались упругими молочными сферами, соски задирались твёрдыми шариками, притираясь о деревянную поверхность верхней полки. — Настенька, ты такая красивая! — восхищённо произнесла Вероника. Рука её скользила по ложбинке позвоночника Корчагиной, взлетала на копчик, растекалась нежными поглаживаниями по сочным полушариям попы. Настя, закусив нижнюю губу, растягивала попу ладонями. Её горящий взгляд говорил сам за себя. Оглядываясь, она ловила заинтересованный взгляд отца, Катины глаза, с восторгом следящие за взятием шикарной задницы. Член Андрея влетел в молодое лоно возлюбленной, мощный торс прибил пышные сферы, раздавил их, чтобы отпрянуть и плюхнуться с новой силой.

Корчагина двигалась навстречу, наблюдая, как на противоположной стороне происходило примерно то же самое. Раскатав презерватив на члене, Михаил не спеша поставил Солнцеву раком и вогнал все тридцать сантиметров толстой ребристой стали в её тугое влагалище. — Да, — выдохнула Катя, опадая грудками на лавочку. Её рот раскрылся от удивления. Даже спустя столько соитий с Михаилом Анатольевичем, она всё никак не могла привыкнуть к размеру три икса эль. Вероника заняла место по центру. Её худая задница заиграла между раскошными бёдрами сестёр. Она ждала своей очереди. — Я тоже хочу! — возмущалась она, вызывая хохот двух пар. — Что вы смеётесь? Дядя Миша, ну! Михаил достал палку члена из Кати и пошлёпыванием пригласил её сместиться в сторону Алашеевой. Та в свою очередь пододвинулась к Корчагиной с Андреем. Теперь все три девушки притирались бёдрами.

— Стой! Не дёргайся! — Миша поймал Алашееву пальцем. Плюнул на ладонь и размазал слюну в её киске. Следующая палка отправилась гулять по слюне. Он трахал её широкими неспешными взмахами. Немного заигравшись, вернулся к любимой Катеньке. — Теперь дядя Андрей! — не попросила, а потребовал Алашеева. Все опять заржали. Солнцев, растягиваясь в улыбке до ушей, поменял пышную попу любимой, на упругие мячики Вероники. Рукой он продолжил ласкать киску Насти. — Вот так! — Миша звонким шлепком по заднице Алашеевой сообщил всем, как он доволен. Увлечённые, девушки принялись целоваться друг с другом. Вероника возвращала поцелуй Насте, искала губами Катю, возвращалась к Корчагиной. Её слюна гуляла изо рта в рот. Язык нырял, облизывал губы то одной, то другой сестры. Все они, трое, перестали замечать, как мужчины сменяются позади. Их трахали с небольшими паузами, хватало всем.

В какой-то момент Корчагин вместо того, чтобы вернуться к Кате, жестом попросил Солнцева отступить в сторонку. Его залитая сталью палка толстой головкой нашла разбитую щель дочери. Ухватившись за бёдра Насти, он с силой влетел до конца. Она и не почувствовала разницы. Миша закрыл глаза, чтобы сосредоточиться, но волнение не проходило. Трахать дочь казалось нереальной роскошью. Его удовольствие сразу начало скапливаться на конце члена. Он трахал её самозабвенно, заворожённо следя за движением дынь, наседавших на член. — Вот так, вот так, — шептал он, чувствую неминуемое приближение развязки. Андрей тем временем пристроился к Веронике, его пальцы инстинктивно нашли горящее влагалище Кати. Он тоже подумывал о том, что совершает нечто непозволительное. Но действия Корчагина вызвали в нём двойной интерес. К тому же Катенька так охотно играла на пальчике, обсасывая его своей нежной горячей дырочкой.

— Теперь моя очередь! — пискнула Солнцева, не отвлекаясь от поцелуя. Она явно соскучилась по члену. Андрей, переступая напряжёнными ногами, достал член и перевёл его к до боли знакомой заднице дочери. Он застопорился, и Катя тут же растопыренными пальцами растянула колобки, приглашая его к действию. Он подчинился. Ласковый стон дочери возвестил о том, что цель достигнута — она кайфует от проникновения. Он даванул ещё и ещё раз, и каждый раз дочь бурно реагировала нежными постанываниями. — Я сейчас кончу! — сообщила всем о намерении Алашеева. Она валилась на лавку, пальцы мужчин неизменно находили клитор, доводили её до предоргазменной дрожи, оставляли на минутку остывать, чтобы взяться по новой, работать теперь уже членом. — Я тоже, — сладко отозвалась Солнцева.

— И я, — согласилась Настя. Она улыбалась блаженной улыбкой, сил целоваться уже не осталась. Член отца оказался более прочным и настойчивым. Она и представить себе не могла, что так заведётся от одной смены партнёра. И какой смены! Папа работал как заведённый, грубо и по-отечески ласково — как раз так, как ей нравилось! — М-м-м! — забилась Вероника, зажимая нижнюю губку и выпячивая глазки. Она кончала, глотая воздух вытянутыми в трубочку губами, с плаксивым жалостливым выражением на лице, вызвававшим лишь усмешку у подруг. Они прекрасно понимали подноготную эмоций Алашеевой. Сами находились на пороге эйфории. Михаил отточил движение в лоне дочери, довёл его до совершенства и теперь всеми силами спешил завершить начатое. Его палка замерла в предоргазменном онемении, затекла звенящей растекающейся оловом эйфорией. Вырвавшимся хрипом возвестил он о наступлении исхода. Мощными шлепками по заднице дочери попросил и её распрощаться с медленно накатившим оргазмом. Она зашлёпалась, глубоко насаживаясь, вздыхая в зазоры между досками.

— Да, да, да, — вторила Солнцева со своей стороны. Её приход в райский сад был похож на предсмертное замирание сердца. Глазки залились стеклянным блеском, она тоже кончала от одного присутствия папиного члена в её киске. Андрей бил, слушая, как эхом отзывается дочь. Его точка невозврата подошла и также разрешилась мощным взрывом. С этого момента Катенька стала для него самой ненаглядной любимицой. Как он раньше-то не замечал в ней стремления быть любимой? Столько страсти! Все пятеро кончили практически одновременно. Скатились в затихающие стоны и поглаживания. Миша остался в дочери, Андрей продолжал насаживать Катю, поглаживая её по ягодицам. В этот момент дверь за их спинами приоткрылась и на пороге нарисовались две досели нам мало знакомые женщины. Первая — Антонина Павловна, мама Насти — держала в строительной варежке огромный пук крапивы.

Другая — Ольга Николаевна, мама Кати и точная копия сестры — грозно размахивала доской с ржавым гвоздём на конце. Будто сговорившись, женщины без лишних слов приступили к делу. — Ай, что вы делаете! — заорала Вероника, первая ощутившая обжигающий до гусиной кожи жар крапивы. — Шалава подзаборная! — цедила сквозь зубы Антонина Павловна, прикладываясь снова и снова. — На тебе, на! Мужчины неловко отступали, отмахиваясь от взлетавшей над головами доски. Они улыбками пытались сбавить градус и думали лишь о том, как бы поскорее унести ноги от разъярённых фурий. — Тоня! — пытался призвать жену к разуму Михаил. — Хуёня! — она хлестала крапивой налево и направо, захватывая голые тела. Мужчины быстро ретировались, девушки полетели кубарем по углам. Но и там их находили меткие взмахи крапивы. Ольга Николаевна, откинув доску с гвоздём, принялась хлестать дочь ладонями.

— Мразь! Блядина! Я тебя для этого растила? — Мамочка, ну прости меня, прости. Я больше не буду, — лепетала Солнцева, увиливая от матери в предбанник. Настя стойко переносила удары крапивой, она даже не пыталась убежать. В отличие от Вероники, которая уже скакала по огороду в чём мать родила. Обжигающие тело ожоги продолжали жалить, кожа покрывалась вздутиями. — Придурки! — орала Алашеева. — Дебилы! — она остановилась, растёрла гусиную кожу, топнула ногой, рассмеялась и вдруг заплакала. Потом вновь улыбнулась и поскакала к дому. — Дебилы! — повторяла она как заведённая, растирая слёзы по щекам. В бане эмоции постепенно затихали. Дав дочерям время, чтобы одеться, женщины вывели их под локти на свежий воздух и потащили за собой к дороге. Там их уже ждала машина.

Уезжая, Катя притупленным взглядом провожала дачу Корчагиных. Распаренное бархатное тело, покрытое гудящими от крапивы волдырями, затраханное и приятно зудящее, подсказывало ей, что время, проведённое на даче, она никогда не забудет. Рядом сидящая Настя криво ухмылялась. Сложив руки на груди и закинув ногу за ногу, она краем уха слушала увещевания матери: — Посмей только ещё раз эту Веронику пригласить. Я тебя высеку так, что на задницу не сядешь. Поняла меня? — Ага, — кивала Корчагина. — Что ага? — мама вывернула шею с переднего сиденья. — Всё поняла, — Настя апатично кивала, застывшим взглядом провожала знакомый лес и полоску озера, мелькавшую за опушкой. — Поняла она, — бубнила мама. — Поняла, что ничего не поняла. — Да всё я поняла! — огрызнулась Корчагина, покосилась на Катю. Взгляды сестёр встретились, улыбка скользнула там, заразила тут, обе они покатились со смеху, заржали, давясь в кулачки. До слёз хихикали, вытирая распаренные личики. Обессиленные матери сидели молча, сопели и хмурились. Незнакомый мужчина-водитель увозил всю честную компанию подальше от разврата и, как матерям казалось, зловредной Вероники, учинившей весь сыр-бор. Для Корчагиной и Солнцевой летняя практика подошла к концу, начинался новый учебный год.