Давным - давно... (реалии нашей жизни) Часть 1: С чего начинается Родина...

Это было в те давние времена, когда женщины в русских деревнях были крайне легкомысленны, а мужчины находили утешение в классовой борьбе. Вот почему вовосемнадцатилетняя Мария, дочь секретаря сельсовета Грязнова, румянощекая, с узкой талией и широковатыми бедрами была еще девушкой, хотя ее отец все чаще поглядывал на ее волшебные ягодицы, оттопырившие юбку, оставались очень желанными для молодецкого взгляда.

— Хороша девка! Самый раз замуж выходить, а ее ясный сокол, как улетел год тому назад, так и носа не кажет, а ведь жениться обещал, — недовольно ворчала мать, явно намекая мужу, чтобы тот принял меры по ускорению замужества дочери.

— Не трынди, мать. Ее Костя скоро приезжает, батька письмо показывал, сказал, что Костя в моряках ходит с чепчиком на голове и двумя лентами на плечах, который у них, на флоте, прозывают бескозыркой...

— Это еще что за чудо? Какая, такая бескозырка? — продолжала пилить мужа жена.

— Ну, шапка такая плоская, без козырька. Усекла, дура?

— Ты сам дурак, хоть и в секретарях председателя ходишь, ранее, когда старостой был, умнее говорил девка она еще. Помнишь?...

— Помню... Ну, и что из того?

— Ну, а кем же ей сейчас еще быть? — невозмутимо наступала жена.

— Сделать из нее женщину хочешь? А то Костя, небось, узнает, что она еще не баба, так и чай, откажется от нее... Скажет, что никому была не нужна... И главное это место не прибито — показал он на бугорок в брюках.

— Так займись этим, ирод!..

— Ты что енто? Подложить дочь под меня хочешь?!

— А ты сам посуди, что ей деваться некуда. Надо сделать из нее бабу, но чтобы будущий муж видел ее кровь, вроде он ее пробил, а то, смотри, психанет и бросит...

— А может Костя сам проткнет ее девичество? — решил увильнуть муж.

— А если не сможет? Ты-то быстро меня проткнул, правда чуть свой палец не сломал Нам такой риск не к чему... — хихикнула жена.

— Ладно. Разберемся. Только ты молчи. А с Машкой я сам займусь, ответил муж и, махнув рукой, пошел в огород.

Современный читатель не поверит такому, чтобы мать уговаривала мужа переспать с дочкой, но такие случаи в то время нередко происходили в русских деревнях Вот почему, Машка не удивилась, когда улеглась на сеновале на душистое сено и тут в потемках ее обняла чья-то твердая и властная рука.

— Это вы, батя? — с дрожью в голосе произнесла Мария, подтянув коленки почти до подбородка.

— Я, конечно, а кто же еще будет? — недовольно проворчал отец, положив руку на ее мягкий живот. Дочь вздрогнула, поняв, что сейчас произойдет то, чего она страшно боялась, но и одновременно очень хотела стать настоящей женщиной — вертихвосткой. Отец запустил руку под ее юбку, но там больше ничего не было. Дочь прижала его ладонь к своему пупку и потихоньку стала сдвигать ладонь к волосатому лобку.

«Молодец, девка! Быстро сообразила, что и к чему», — подумал отец и повернув ее к себе задом, стал пытаться вставить в ее молодое тело, свой, давно уже не новый, но все еще могучий «Болт». Ему это долго не удавалось, пока дочь не взяла в ладошку его «прибор» и быстро просунув его между ягодиц, тут же наделась на него. Она чувствовала в своем теле впервые в жизни этот «прибор», который постепенно стал накачивать ее медленными движениями. Но тут молодое тело так напряглось, что она испугалась, что потеряет этот драгоценный контакт и сама заработала тазом, ускоряя движения. Она вскрикнула, когда «Болт», как ей показалось, прорвал ее пленку и вошел дальше. Но это уже было лишним. Она понимала, что забеременеть от отца — дело неблаговидное и ее осудит вся деревня, ну а за нарушение девственности люди, ухмыляясь, только согласно кивнут, понимая, что другого выбора у дочери секретаря председателя просто не было. Все это промелькнула у нее в голове, она вырвалась из цепких рук отца и собралась бежать с сеновала, но могучие руки деревенского мужика, так нагнули ее шею прямо к его члену, который оказался у ее пухлых губ и откуда — то издалека ей послышался грозный голос; «Соси, тварь!». Ей показалось, что она с перепуга проглотит член, но тот уже шевелился на ее языке, окропляя его какой-то жидкостью. Ей пришлось все проглотить и тихо сказать отцу:

— Все. Спасибо, батя...

Отец только хмыкнул в ответ и сказал: «А теперь слушай внимательно. Ты должна оказаться с Костей в постели в первую же брачную ночь, когда у тебя начнутся месячные. Ты должна показать ему первую кровь на твоей ночной рубашке, как доказательство утраты твоей девичьей невинности. Иначе он просто бросит тебя. Поняла?

— Конечно, батя, Мне уже об этом и мама говорила...

— Когда же это было?

— Вчера,...

— Ох! И хитрые же вы твари, бабы, вас не обманешь...

— Вас тоже, батя...

— А ну, пшла прочь!. До приезда Кости ко мне не подходи, — пнул ее коленкой в зад и поднялся с душистого сена, напомнившего ему его брачную ночь с его Дунькой, ранее пробитой кем-то из деревенских мужиков...

— Не понимаю вас, батя? Зачем надо было вам мучиться со мной, это бы и Костя сам бы мог сделать? — усмехнулась дочь.

— Твой Костя еще пацан вислоухий, небось, еще и не знает, где девкину щель искать, и будет тебе в зад вдувать со страху, — усмехнулся отец.

Он спрыгнул с сеновала, а она улыбнулась, вспомнив, как перед отъездом Кости в армию, он пытался овладеть ею на берегу речки в тихую июньскую ночь, начиная, как и батя, сзади, но никак не попадал, пока не воткнул ей в попку. Член входил с трудом, а душа у парня ликовала: «Попал, туды ее мать! Ну, теперь держись, сучка, до утра тереть буду», — решил он и трахал ее до утра. Когда стало рассветать, Машка показала ему исподнюю рубашку со следами крови, и пошла к реке, чтобы застирать пятна.

— Эх! Радость-то, какая! Наконец-то я хоть одной девке целку пробил! — ликовал пацан, собираясь убыть из деревни к назначенному месту службы. Вот и произошла это чудо-история, целку, вроде, хотели сломать двое, но девчонка осталась девственницей.

«Хорошо!» Тут она приложила ладонь к лобку,» Это я подарю самому хорошему и любимому человеку, которого полюблю от всей души!» — ликовала Мария Николаевна, будущая мадам Копальская,

Но, как говорит пословица, человек предполагает, а бог располагает. Судьба у будущей полковницы в это время сложилась крайне романтически. Когда Костя привез молодую жену в гарнизон и представлял ее начальнику, то седоватый полковник не мог оторвать глаз от ее округлых бедер, стройных высоких ног, пышной груди и ямочками на щеках. В ее глазах он прочел не только крайнее любопытство деревенской женщины, но и бурную потребность своего мужского тела.

— Какая у вас специальность, милая? — спросил он, лаская взглядом то место, которое он не мог увидеть под ее юбкой.

— У меня семь классов деревенской школы, и я умею стучать на машинке, — гордо ответила девушка, давая понять своим взглядом, что это далеко не все ее «производственные» достоинства.

— Ах, вот оно что!. Наша машинистка Софья Сергеевна, убывает к новому месту службы мужа в Москве. Не хотите ли вы, сударыня, стать ее заменой?

— Машинисткой? Это моя мечта...

— Вот и чудненько, милая, Копальский, сделай милость, пригласи сюда Софью Сергеевну...

— Звали?, — вошла в кабинет молодая, на высоких каблуках женщина..

— Софья Сергеевна. Вот ваша смена, — полковник кивнул в сторону Маши.

— Спасибо, Семен Семенович! А то я уже боялась, что передать канцелярию полка будет некому.

— Забирайте ее, все покажите, расскажите, пусть записывает самое главное, короче, введите ее в полный курс дела. Полковник повернулся к Копальскому и спросил:

— А вы, сержант, не против назначения вашей жены на такой важный и ответственный в штабе полка пост?

— Никак нет! Пусть работает! Она у меня очень исполнительная... — замялся Копальский.

— Вот это и есть — главное в нашей работе! Вы поняли меня, милочка?

— Конечно, Семен Семенович, то есть товарищ полковник!...

— Нет, душечка! Для вас я только Семен Семенович, а для этого, — он небрежно махнул ладонью в сторону ее мужа, — я только товарищ полковник. Кстати, вечером в клубе торжественная часть и небольшой ужин по поводу убытия моего начальника штаба и его супруги Софьи Сергеевны к новому месту службы в Москве. Приглашаю и вас, милочка, вместе с мужем, а квартиру вам передадут от убывающей пары...

— Квартиру?! — недоверчиво переспросила Копальская, не веря своим ушам.

— Да именно их квартиру, да еще и с мебелью, вы поняли меня, сержант?

— Так точно, товарищ полковник! — щелкнул тот пятками сапог.

— Ну, и ладушки. А сейчас, идите и готовьтесь к вечерней встрече... — отпустил всех полковник.

Сопроводив взглядом убывающих, полковник позвонил заместителю начальника штаба полка.

— Николай, Я распорядился отдать квартиру Звягинцева приехавшей паре Копальских. Подбери что-нибудь существенное из новых домиков с огородом и садом для нового комиссара полка. У него двое детей и жена — активистка и партийная... Детям нужна природа, не так ли?

— Вас понял! Все сделаю...

Но как же так получилось, что будущий моряк попал в полк береговой охраны водного района, где вместо бескозырок все носили пилотки. Это удивило всех, и Машка почти взгрустнула, что не увидит моря, но Костя ликовал. Его назначили заместителем начальника административно-хозяйственной части полка, о которой он давно мечтал. Он понимал, что при заме у него прямая дорога в прапорщики, а там и в начальники АХЧ, которому положено офицерское звание и машина «Эмка», а там и все прелести довольствия. Костя был весьма разворотливым малым.

Он понимал, что дорога к очередному воинскому званию лежит не только через постель с женами высокого начальства, но и с обеспечением их жен самыми новыми, модными «тряпками», в которых они будут чувствовать себя почти королевами, ну а он будет всегда стоять у них на первом месте. Вскоре он привез из одного магазина материал иностранного производства: крепдешины и крепжоржеты и милая портниха-кудесница в селе Галочка, с которой он не раз ворковал в постели, стала одевать жен начальства полка в такие платья, в которых не было стыда появиться даже в Кремле. Галочка владела одним из иностранных журналов мод, по фасонам которого она и мастерски работала.

Все в полку шло своим чередом. Люди были одеты, обуты, накормлены и довольны службой.

Но был у них в полку и один «хлюст», лейтенант Обалдуев, с нахальными голубыми глазами парень, голос которого всегда что-то напевал. На него никто не мог смотреть без улыбки. Поговаривали, что его род Обалдуев несет от Обалдуя Усыпкина, корнета лейбгвардии полка ее величества еще со времен Екатерины Великой, который за пъянство и разврат был отправлен в полк в этой глуши. Девицы полка и бабы в городке, где стоял полк, были без ума от этого наследника знаменитого гвардейца, который напевал известный мотив из оперетты «Сильва». Правда он кое — что изменил в куплете, но в этом — то и был гвоздь программы.

А звучало это так: «Сильва ты меня не любишь, Сильва ты меня погубишь, Сильва ты меня с ума сведешь, и на ухо наиболее семпатичной молодухи, «Если ты мой член найдешь». Вот в этом-то и был сокрыт секрет в поисках его огромного члена, как поговаривали, знакомые с ним некоторые девицы в полку, так как член Обалдуева был всегда в работе, что могла подтвердить длинная ширинка его брюк, на которой иногда просыхали капли какой-то беловатой жидкости. Одним словом, стоило только Обладуеву глянуть в глаза новой пассии машинистки, как его член вздувался так, что едва не вылез наружу через недовольную ширинку. Вот так и служили бок о бок, Костя — мичман и лейтенант Обалдуев, один из которых одевал высокопоставленных дам в дорогие тряпки, а Мишка Обалдуев иногда вытирал об них своего «молодца» в брюках.

Марии Николаевне Копальской очень нравился этот музыкальный, черноволосый парень с легка раскосыми глазами, которые намекали на его происхождение из татарской знати в Казани. А главное его волшебный член, от которого кое — кто рожал в полку только пацанов. Машка тоже хотела мальчика и стала солисткой в хоре начальника клуба по подготовке к очередному революционному празднику. Но вот беда, которая не приходит одна. За Марией Николаевной Копальской стал ухаживать сам командир полка, намекая на скорое продвижение ее мужа по службе, который в Москве в это время заканчивал офицерские курсы. Вскоре лейтенант Копальский прибыл в полк и столкнулся с самим Обалдуевым, который уже почти подтянулся к юбке его жены. Но их вовремя опередил командир полка, когда проходили учения и он оказался в одной палатке с шустрой машинисткой. Как-то, как говорят, дело было вечером, делать было нечего, полк смотрел кинофильм про героя Чапаева, а командир полка в эти мгновения снимал с машинистки новую юбку и стягивал модные иностранные почти прозрачные трусики.

Она стояла к нему задом, уткнувшись подбородком в толстый орфографический словарь — верный спутник машинистки, лежащий на тумбочке, а полковник осторожно вводил своего молодца сзади прямо в ее щель... Затем он заработал так быстро, что она не успев крикнуть, поняла, что именно он лишил ее девственности и слил все, что мог, из своего «шланга». Затем она убежала на площадку, где висел экран, на котором смелый Чапаев вел в бой свой эскадрон... Она была так увлечена этим мгновением атаки Чапаева, что не заметила, как заботливые руки ее мужа и хама Обалдуева, усадили перегретую уже женщину между ними. Затем они купались в реке, а потом пошли к Копальским домой, где хозяйка быстро накрыла на стол и вытащила бутылки с самогоном.

Спали они в одной широкой кровати, катая женщину то на одном, то на другом члене, а то и так: Один, лежа на спине, дул в щель, а другой (конечно Обалдуев) стоя на коленках сзади и «дрючил» ее в мягкую попку. Усилия этой ночи не пропали даром. Спустя несколько лет, друзья и знакомые Копальских увидели в ее дочери маленькой Люси черты лица полковника, а в талии, ногах и руках следы обоих геройских офицеров. Забегая вперед, следует отметить, что этот гибрид от трех мужиков привел Люси в будущем к шикарной девице, по которой сохли мужики и молодые парни. Ну а что говорить про вторую дочь Копальских, которая оказалась на три года моложе Люси, и ее назвали красавицей Еленой, из которой смотрело на людей истинное лицо папы, и угадывался бойкий нрав мамы.

Время. Ах, это время! Оно так быстро летит, что люди и не замечают, что юноши становятся настоящими мужчинами, а женщины не только хорошеют прямо на глазах, но набираются опыта в сексуальном деле, отчего жизнь становится намного интереснее и смелее. Копальский получил звание майора и был переведен в приморский полк связи в красивом черноморском городе. Там он руководил административно-хозяйственной частью. За городом было организовано большое подсобное хозяйство, которое материально поддерживало продуктами личный и офицерский состав полка. В то далекое время в Красной армии личный состав в выходные и праздничные дни кормили за счет подсобного хозяйства, чем оказывалась определенная помощь советскому государству в деле обеспечения войск продовольствием, которого нехватало в стране. Рядом с подсобным хозяйством полка была дача бывшего барона Врангеля, которого разбили при взятии Севастополя в Гражданскую войну.

В подсобном хозяйстве при камбузе личного состава, а таковых было около пятидесяти человек, был единственный холодильник, в котором хранились скоропортящиеся продукты. Заведовал холодильником и кабузом отличный кок по фамилии Терлецкий. Но он те только хорошо работал на кухне, но и по ночам в постелях жен офицеров и мичманов, проживающих на даче в бывшем доме Врангеля, в то время, когда мужья этих дам находились в продолжительных командировках. Терлецкий крепкий, мускулистый парень не любил тонких и мягких, как резина, девок и женщин, а предпочитал

спортсменок. Таковой вскоре и оказалась сестра жены нового начальника подсобного хозяйства капитана Зуева, высокая, статная деваха с накаченными бицепсами Александра Трофимовна Капустина, одна из первых метателей ядра в женских спартакиадах. Терлецкий был одесситом и говаривал: «Ну шо та Лидочка, дочь нашего врача: ни кожи, ни рожи, а у Шурочки бицепсы во! — показывал он на свою руку,, я як зажме между ног, так еле член вытаскиваешь. Боевая, девочка! Вот таких бы нам на службу. Все бы похудели враз после ночной работы.

Как потом оказалось, у Шурочки была сестра ровесница, тоже из семьи Капустиных, но она была яркой противоположностью Шурочки. Это была маленького роста женщина, тонкой, миниатюрной работы, словно высеченной из камня, яркая брюнетка, черноволосая, очень красивым личиком и мощным голосом во время исполнения известных украинских песен. Никто не знал, откуда она взялась у Капустиных, но жена верзилы Капустина, красивая чисто российская женщина из-под Орла, всем говорила, что это ее вторая дочь-близнец, хотя ни в фигуре, ни лицом не была похожей на Шурочку. Ее рано выдали замуж Капустины за боевого офицера времен Гражданской войны капитана Зуева, который, едва глянув на эту гречанку, сразу решил, что эта его жена. Только через много лет дети Марии Капустиной узнали, что их родная русская мать в один день родила Марию от матроса грека, и тут же умерла, передав ребенка соседке тете Елене, родившей в тот же день Шурочку.

Вот так и жили они одной семьей, никому и никогда не говоривших правду этой жизни. Мария была явной противоположностью Шурочки. Если Шурочку кто-то из пацанов целовал, и та только облизывалась, то от Марии подобный смельчак тут же получал удар малым кулачком, но точно в нос. Поэтому, Шурочка на каждом углу изменяла своему тугодуму-Максу,, а Мария, грозившая сестре все передать ее мужу, только делала удивленное лицо и разводила ручки в стороны, мол сами ищите, а я не знаю... Если Мария укладывала в постель своего любовника так осторожно и тихо работала на нем, боясь кого-то разбудить, то Шурочка так билась на полу, на перине вместе с Терлецким, что пол дрожал, как во время землетрясения.

Мария знала только одну позу: лежа, снизу, а Шурочка выкидывала такие кренделя, которые не мог произвести ни один из борцов на ринге. Но Шурочку обожали за пылкий и могучий секс, а Марию любили за тихий очень тонкий секс такой приятный, что мужик всегда кончал первым. У Шурочки потом родилась дочь Лариса, в будущем одна из самых знаменитых и всеми любимых проституток в городе, так как трахалась с таким упоением, как ни одна женщина в мире, а Мария любила тонкий и очень осторожный секс, боясь опять стать мамой. Шурочка иногда боролась в постели с двумя, тремя мужиками, которых укатывала до потери сознания, а Мария, тоже любила коллективный секс, но крайне осторожный, чтобы не испортить между ног свой замечательный «аппарат». Сестры очень любили друг друга и иногда занимались лесби к обоюдному удовольствию...

Забегая далеко вперед, хочу поведать один семейный секрет. Лариса, как-то летом, решила приехать ко мне домой, когда я начинал службу на Дальнем Востоке. Это была высокая белокурая дама с голубыми глазами и мощной грудью, соски которой выпирали через ее белоснежную кофточку. Единственного взгляда на них было достаточно, чтобы член в штанах уже стоял по стойке «Смирно», Когда я решил поцеловать ее и подошел вплотную, Лариска просто взяла меня за локти и приподняв над землей этак сантиметров на двадцать, приблизила губы к моим губам и так всосалась в них на пару минут, что я заболтал ногами, пытаясь освободиться. Жена моя сделала ей пальчиком, словно предупреждая не делать подобного впредь. Но вечером ее отвезла в госпиталь с возбудившемся аппендиксом. Я и двое моих деток остались со мной, но Лариска, сияя от счастья, провожала мою половину до самой палаты в госпитале, клятвенно уверяя ее в надежной сохранности детей:

— Не реви! — утирала она слезы у той, пока ее везла скорая, — детки твои и муж будут под моим личным присмотром...

Перед ужином она ушла в магазин, а я кормил детей, перед тем, как уложить их спать. Через пару часов Лариска пришла, весело напевая «Сильву». Я улыбнулся,

— Что знакомая песня? — усмехнулась она.

— До боли в сердце, — ответил я.

— Тогда накрывай на стол, — сказала она, выставив две бутылки отличной водки. Я сейчас... И она выскользнула за дверь. Я все расставил на столе, и тут она появилась, ведя под руку нашего соседа по площадке, у которого жена с детьми уехала к матери в Москве.

— А вот и наш гость, Вадик, — сказала Лариска, таинственно улыбаясь.

Мы сели за стол, но какие-то смутные мысли мешали мне думать о хорошем. Гости уже были хорошо «под мухой» и тоже хотели отдохнуть. Но в комнату мог войти любой из проснувшихся ребят, и мы устроили любовь в ванной. Мы закрылись там, разделись до гола,, я лег на коврик перед ванной, на меня легла Лариска, быстро наделась и звонко ударила по ягодице, приглашая Вадика на пост сзади... Тот навалился на нас всей тяжестью своего тела, отчего я не мог работать тазом, а Лариска шептала на ухо: «Не возникай! Пусть он трудится, а ты только держи в готовности своего малыша. Ну, мальчики, поехали, — сказала она, и мы забились в волшебных движениях секса. Это было необычно, а потом, когда боец сверху устал, Лариска усадила его в ванную под душ, а меня прислонила к стене и стала делать отчаянный минет, что создавалось впечатление, будто она это делает впервые. Эх! Видела бы нас сейчас моя благоверная, ей бы она давно проломила череп кувшином, и нам бы досталось, — подумал я, но Лариска встала ко мне задом, держась за верхний край ванны, и сказала:

— Дуй в попку, молодец!

Я дул уже из последних сил, пока дикий оргазм не выбросил из ее тела целую струю жидкости.

— Ого! — удивилась она, — давно у меня не было струйного. Да, ты гений! Как ты нашел так сразу мою точку «Джи»? — изумленно посмотрела в мои глаза наша гостья.

— Не знаю. Так получилось...

— Тоже мне любовник! Так получилось! А вдруг я рожу от тебя, а? — засмеялась она и стала отсасывать «конденсат» у моего соседа.

Короче, напились, наелись и натрахались втроем до сыта. Сосед попросил ее сразу не уезжать, так понравилась ему моя кузина...

Так мы развлекались втроем до выписки моей благоверной. Накануне ее прибытия, Лариска навела такой марафет в квартире, которого у нас отродясь не было.

— Молодцы ребята! И кто это так потрудился? — смотрела вокруг моя ненаглядная.

— Ну, кто это может так, кроме Лариски!

— Ой! Ты настоящая подруга. Дай я тебя поцелую, но Лариска сама поцеловала ее так, что та едва не задохнулась... На этом и закончилась первая часть моего рассказа...

Эдуард Зайцев.