Рассказ ohio. В гостях у Ричарда Гронье

От V_ОК: Последние два перевода («Серая зона» и «Брак и правда») вызвали оживлённую, хотя и весьма неоднозначную реакцию. Поэтому я не смог удержаться, чтобы не представить классический рассказ с тем же ключевым сюжетным поворотом. Этот рассказ был переведён АллексАд, и помещён на сайте ST 5 сентября 2020 года. На данном сайте я не смог его найти по названию, автору, или переводчику. Я запросил у АллексАд разрешения представить копию его перевода. Ответа я не получил. Итак, я представляю перевод, автор перевода - АллексАд. Дополнительно замечу, что качество переводов АллексАд очень хорошее, так что редактировать – только портить.

****************

ПОЯВЛЕНИЕ РИЧАРДА ГРОНЬЕ.

Я стоял в душе, позволяя струям горячей воды легко бежать по моему телу. В последнее время я очень долго принимал душ, просто стоя или прислонившись к стене, пока горячий душ согревал меня. Точнее, согревал моё тело, поскольку принести тепло в мою заледеневшую душу не смогла бы даже кипящяя лава. Часто я плакал. По какой-то причине слезы появлялись именно в те моменты, когда я был в душе. Возможно это было единственное уединенное место, где я мог отдаться своей боли, помимо вождения машины (что было бы не очень практично).

За последние несколько недель слезы добавляли дополнительные десять минут к моему привычному времени в ванной. Мне было интересно, заметила ли Лиз, как долго я принимаю душ — хотя, в последнее время она, похоже, не обращала на меня особого внимания. Она даже не осознавала, что я уже знаю о тех вещах, о которых, по ее мнению, мне не нужно было знать.

Но сегодня утром я не плакал. Сегодня утром я собирался навестить Ричарда Гронье. Сегодня все должно было начать кардинально меняться — хотя я не был уверен, что то, что должно было произойти, будет менее болезненным, чем то, что уже произошло.

Вытираясь полотенцем в полнейшей тишине — Карли и Кристина были уже в школе, а Лиз ушла на работу — я думал о разговоре, который состоялся у меня двумя днями ранее с Эрни Маттазолло. У Эрни был невзрачный офис в захудалом районе Цинциннати, далеко от центра. Но мне рекомендовали его как парня, знающего свое дело.

— Итак, мистер Х, — сказал он, когда мы уселись за стол в его маленьком офисе — Я сделал всё именно так, как вы хотели, хотя у меня никогда раньше не было клиентов, которые просили меня работать таким образом.

Я кивнул, и он продолжил.

— Я не снимал видео, поскольку вы этого не захотели. Но у меня есть аудиозаписи с трех их совместных встреч; я записал их для вас на этот компакт-диск, как вы и сказали. Вы уверены, что не хотите это услышать?

Я покачал головой.

— Как я и сказал тебе, Эрни, если у меня и Лиз есть хоть какой-то шанс, то уж точно без этой информации. Я не могу и не хочу, слышать эти звуки в ушах всю мою жизнь. Просто подведи итог, хорошо?

— На самом деле, там не происходило ничего особенного. Это просто... я имею ввиду, это просто секс. Они мало разговаривали, и слов вроде «если бы мы только могли быть вместе» или «когда я разведусь» я ни разу не слышал.

— Они вообще говорили обо мне? — спросил я — Или о жене Гронье?

Эрни задумался на мгновение.

— Гронье вообще никогда не упоминал о своей жене. Пару раз он упоминал твое имя, например, «Держу пари, твой муж не может заставить тебя так кончить», но она всегда обрывала его. Она никогда не позволяла ему унижать или оскорблять вас, и сама ни разу не заводила разговор об этом.

— Что они говорили друг другу?

— В основном это просто похотливые вещи, ну знаешь, типа «смотри, как он твёрдый», «тебе так хорошо» или «о, да, вот так».

Я, должно быть, вздрогнул, потому что Эрни на секунду остановился, глядя на меня.

— Вы в порядке, мистер Х?

— Да, — сказал я — Пожалуйста, продолжай.

— Собственно, это и все. После секса, когда они принимают душ и одеваются, все разговоры сводятся к тому, когда они увидятся в следующий раз.

— Лиз любит его?

— Я не слышал ничего такого, — сказал Эрни — Я думаю, они встречаются, чтобы трахнуть друг другу мозги. Эээ, извините, что я так выразился, мистер Х. Я имею в виду, что это звучит так, как будто они горячи друг для друга, не более того.

— Они делают что-нибудь особенное? Ну, ты знаешь, в постели?

— Не думаю. Я точно ничего не слышал об анале или извращенных позах. Она определенно сосет его... Я имею в виду, что они занимаются оральным сексом, но я думаю, что большинство людей это делают.

Мы сидели молча несколько минут. В конце концов, это оказалось не настолько плохо, как я боялся. Да, было невыразимо, сокрушительно больно — но не хуже, чем я представлял. Она не любила его, они не собирались сбежать вместе, и похоже они не изучали Камасутру.

Она просто трахала его. Просто роман, обычный роман с мужчиной, который не был ее мужем. С мужчиной, который не был мной.

— Хорошо, Эрни, — наконец сказал я — Спасибо за все. Что я тебе должен?

Я выписал ему чек почти на 8000 долларов, не задумываясь, и он вытащил три манильских конверта.

— Здесь все, что вы просили. В первом конверте около дюжины снимков, на которых они вдвоем входят и выходят из дверей различных мотелей. Снимки их секса, около четырех дюжин, находятся во втором большом конверте, все заклеены скотчем. Я спрятал негативы вместе с копией аудио компакт-диска. В третьем конверте, как вы и просили, одна из самых грязных фотографий.

— Только один снимок, верно? А лица обоих четко видны?

— Точно, — сказал он.

— Спасибо, Эрни, — снова сказал я и встал, чтобы уйти — Подожди. Я почти забыл. Что ты узнал о Гронье?

Эрни жестко улыбнулся.

— Он настоящая гончая, как вы и предположили. Бетси, моя помощница, о которой я тебе рассказывал, говорила с несколькими людьми в его фирме. Похоже, он самый лучший охотник за юбками во всем мире, хотя, кажется, несколько осторожен с этим. Дело в том, что его жена — наследница состояния в 80 миллионов долларов, и, естественно, ему ни к чему огласка.

****************

По дороге в офис Гронье я вспомнил последние несколько месяцев. Первые признаки грядущих неприятностей появились в начале августа, около трех месяцев назад.

Последний год был для нас очень тяжелым и пугающим. Незадолго до Хэллоуина у Карли была диагностирована лейкемия, и мы были погружены в бесконечный кошмар врачей, больниц, химиотерапии и бессонных ночей.

Нашей маленькой девочке было всего восемь лет, но она с невероятным мужеством и терпением переносила боль и страх. Её сестренка Кристина, которая была на два года младше, стала ее постоянным спутником и опорой. Излишне говорить, что мы с Лиз не заботились ни о чем в нашей жизни, кроме Карли, стараясь не слишком загружать себя работой, чтобы постоянно находиться с ней рядом. Наши друзья, как и наши собственные отношения, были полностью забыты.

К началу лета, слава богу, у Карли началась ремиссия. Понемногу она восстанавливала силы и снова отрастила свои красивые волосы. Вероятность того, что она полностью выздоровела, составляла не менее 90%. В середине июня мы, наконец, получили положительные результаты обследования и целую неделю праздновали в Disney World. Почти обезумев от радости и облегчения, мы с Лиз позволили детям все, чего они хотели — кататься на всех аттракционах, лакомиться любыми блюдами и ложиться спать как можно позднее. Эти воспоминания всегда останутся со мной, как одни из самых ярких и счастливых в моей жизни.

Плохо было то, что это испытание сказалось на моих отношениях с Лиз. Когда все стало налаживаться, я снова погрузился в работу экономического аналитика (я работал в офисе одного из крупных нью-йоркских банков в Цинциннати). Мои коллеги прикрывали меня месяцами, и теперь пришло время вернуться к прежней бурной деятельности, чтобы двигать карьеру дальше.

Работа Лиз была менее требовательной — она была помощником директора по персоналу в Медицинском центре Университета Цинциннати, — но она тоже собиралась наверстать упущенное время. Оглядываясь сейчас назад, я ясно вижу, что ни один из нас не уделял достаточного внимания нашему браку.

Первый раз, когда я услышал о Ричарде Гронье, был совершенно невинным: в начале июля Лиз пришлось давать показания по судебному иску против Медицинского центра, а Гронье представлял их интересы как адвокат. Вечером, после дачи показаний, Лиз небрежно упомянула о том впечатлении, которое произвёл на неё Гронье — высокий, красивый и чрезвычайно умный в тех юридических баталиях, в которые она оказалась вовлечена.

В течение следующих двух недель я ещё дважды слышал о её встречах с Гронье – якобы для того, чтобы обсудить некоторые детали её показаний – а затем всё закончилось. Она перестала упоминать о нём, и я решил, что с ним покончено.

Ошибочное предположение! Лиз все еще видела его, но поскольку их встречи начали превращаться из юридических маневров в нечто иное, она просто перестала мне что-либо рассказывать.

В августе мы провели обычный двухнедельный отпуск в домике на озере Мичиган. Должен сказать, это место всегда было романтическим и чудесным — днём девочки беззаботно играли, а ночью мы с Лиз занимались любовью, не обременённые работой и повседневной домашней рутиной.

Но в этот раз отпуск был другим — заметно другим, хотя трудно было понять, в чём именно. Дело было не в том, что мы меньше занимались любовью, или что Лиз меньше хотела этого — по крайней мере, на первый взгляд. Она по-прежнему была ласковой и уж точно не сопротивлялась, когда я нёс ее в спальню. Наверное, самое заметное изменение было в том, что она была какой-то отвлеченной — и когда мы занимались любовью, и в любое другое время. Она будто пребывала в своём собственном мире, и это не могло не волновать меня. Я понятия не имел, что случилось, но знал, что что-то происходит. Несколько раз, когда я спрашивал ее об этом, она слегка равнодушно отвечала, что все еще не может прийти в себя после последнего года, или что-то в этом роде.

Горечь и разочарование овладевали мной. Я скучал по жене и мог сказать, что ее просто не было рядом со мной. Однако ее объяснение выглядело вполне убедительным — видит Бог, мы оба были эмоционально истощены после битвы Карли с раком — и я просто подумал, что все постепенно вернется в норму. Я ошибся.

К середине сентября наши отношения ухудшились. Лиз все время казалась напряженной и тревожной рядом со мной. Порой она сидела у окна и смотрела в никуда с тревожным выражением лица, очевидно полагая, что я ее не вижу. Она стала более забывчивой, чем обычно — могла не появиться дома вовремя, чтобы приготовить ужин или исчезнуть в субботу на целый день и вернуться домой без одежды, которую намеревалась забрать из химчистки.

Ее странное поведение заставило меня не на шутку встревожиться. Я много времени думал об этих странностях и о том, что они могли означать. Конечно, вариант романа на стороне возник, как одна из возможностей, хотя тогда мне это показалось безумным. Отчасти, это объяснялось тем, что наша сексуальная жизнь не уменьшилась — мы по-прежнему занимались сексом пару раз в неделю. Именно так было характерно для нас с момента рождения девочек.

Была также пара вечеров, когда Лиз проявляла больше энтузиазма, чем обычно, становилась немного дикой и требовательной. Разумеется, мне это нравилось, но не могло не порождать новые вопросы. Что ее возбудило? Кто был причиной этого?

Само собой, я стал задавать ей много вопросов. Все ли в порядке на работе? Хорошо ли она себя чувствует? Сделал ли я что-то, что ее расстроило? Ее ответ оставался неизменным:

— Дорогой, я в порядке, правда... Просто немного устала.

Что меня поражало, так это то, насколько небрежными были ее ответы. И конечно за этим следовали объятия и поцелуи, которые должны были меня успокоить, но имели прямо противоположный эффект.

26 сентября — я никогда не забуду эту дату, потому что это был день рождения Кристины, и на вечеринке было десять ее друзей — я случайно спросил Лиз о судебном иске в больнице и о том, поддерживает ли она связь с Ричардом Гронье.

— С кем? — пробормотала она, внезапно побледнев.

Я посмотрел на нее с недоверием, и она спохватилась:

— Ну, конечно! Этот адвокат, который занимался моими показаниями по иску этим летом — как глупо с моей стороны! Нет, я не разговаривала с ним пару месяцев. Мы... мы встречались пару раз после дачи показаний, но думаю, что закончили на этом.

Лиз снова принялась за мытье посуды, и никто из нас больше ничего не сказал. Внезапно она начала спрашивать меня, звонил ли я нашему сантехнику по поводу чистки труб и поразительно неубедительная смена темы, наконец, встряхнула меня. Ее мнимая забывчивость о том, кто такой Гронье, была настолько тревожной, что мне пришлось подумать, как действовать дальше. В ту ночь, когда она уснула, я взял ее сумочку и внимательно ее осмотрел. Ничего страшного я, конечно, не нашел, хотя была одна загадка.

В списке входящих и исходящих звонков ее мобильного телефона не было ничего необычного — во всяком случае, номера Гронье там не оказалось. В ее дневнике было записано только время и место показаний 8 июля, и я нашел еще две записи для встреч с Гронье.

Однако было три места — два в августе и одно в начале сентября — где все записи были тщательно стерты. Понять, что там написано, было невозможно. Больше ничего необычного не было.

В ту ночь я пролежал без сна почти до четырех утра. На следующее утро, получив рекомендацию от друга, я пошел к Эрни Маттазолло.

Он позвонил мне 3 октября, коротко сказав:

— У нее роман. С парнем по имени Гронье, он адвокат.

Меня это не удивило. Но я почувствовал себя разбитым.

Примерно через час я перезвонил ему и сказал, чтобы он продолжил свою работу.

— Я хочу, чтобы ты записал две или три их встречи. Только аудио, без видео. И несколько фотографий — как они входят и выходят из мотеля или откуда-то еще, плюс несколько фотографий... фотографий реального секса, если получится.

— Я се сделаю, не сомневайтесь, — категорично ответил он, и мы обсудили сроки его работы и размер его гонорара.

****************

Ричард Гронье работал на шестнадцатом этаже модного офисного здания в центре города, и его молодая, грудастая белокурая секретарша с большим удовольствием сообщила мне, что, если у меня не назначена встреча, он сегодня утром слишком занят, чтобы меня видеть.

Я улыбнулся ей, затем достал визитку из бумажника На обороте я написал: «Жду пять минут — и иду показать некоторые любопытные фото твоей жене».

Отдав визитку мисс Блонд, я сказал:

— Пожалуйста, сделайте мне одолжение, покажите ему это. Я подожду здесь.

Не более чем через две минуты она вернулась и с плохо скрытым раздражением, сказала:

— Мистер Гронье готов принять вас.

Я не знал, какую игру он затеет, но его приветствие вышло легким и непринужденным. Вышел из-за стола, широко улыбнулся и сердечно пожал мне руку.

— Мистер Хендрикс, как вы? Пожалуйста, входите и присаживайтесь.

Я никогда раньше его не видел, но сразу же узнал по описанию Лиз, сделанному несколько месяцев назад. Он был ростом 6 футов 2 дюйма или около того и необычайно красив. На вид лет 30, сильное загорелое лицо и пронзительные голубые глаза. Было легко понять, почему женщины могут влюбиться в него, хотя в тот момент это меня не утешало.

Я молча сидел, ожидая, когда он начнет нервничать. Ему удавалось неплохо держаться — всё та же улыбка, без постукивания или нервных движений — и прошла примерно минута, прежде чем он заговорил.

— Что ж, мистер Хендрикс, чем я могу вам помочь?

— Мистер Гронье, — тихо сказал я — мою жену зовут Лиз Хендрикс. И сейчас я держу ваши яйца в своих руках. Как сильно я их сожму, зависит только от вас.

Он помолчал, но на этот раз не смог удержать пальцы от легкого подрагивания.

— Боюсь, я не понимаю..., — произнес он как можно более спокойным тоном.

— Ты трахал Лиз, — сказал я все еще очень тихо — У меня есть фотографии. И я почти уверен, что они могут стоить тебе этого красивого офиса, твоей престижной работы и доступа к состоянию твоей супруги.

Он с тревогой взглянул на конверты у меня на коленях, но буркнул:

— Извините, я не понимаю, о чем вы говорите.

Это оказалось веселее, чем я надеялся! Я долго сидел, затем молча передал ему первый конверт.

Когда он открыл его и взглянул на фотографии, он расслабился и, широко улыбаясь, сказал:

— Но это не доказывает ничего, кроме того, что мы с Лиз входим и выходим из конференц-зала.

— Мотель, — сказал я — Шоссе 52 в Ривервью-Хайтс. Довольно дешево с твоей стороны, тебе не кажется?

Он встал, надеясь избавиться от меня.

— Эти фотографии ничего не доказывают, мистер Хендрикс. Я должен вас попросить...

Не вставая, я передал ему еще один конверт. Он открыл его и вытащил единственную фотографию, неотрывно смотря на нее какое-то время. Затем сунул её обратно в конверт, откинулся на спинку стула и провел рукой по волосам. Он выглядел очень несчастным.

— У меня есть еще несколько десятков таких же, — сказал я — С копиями в нескольких безопасных местах.

Мы сидели молча. Я наблюдал за ним, а он бесцельно смотрел на стену позади меня, осмысливая и анализируя ситуацию.

— Чего ты хочешь? — сказал он наконец.

— Как долго это продолжается? — спросил я — И почему?

Он рассмеялся.

— Потому что твоя жена — конфетка, мужик, на случай, если ты не заметил! Я захотел ее, едва увидел. Ты когда-нибудь видел мою жену? — я покачал головой, и он продолжил — Она весит 250 фунтов, и потеет! Она... ну, ты понимаешь. Лиз великолепна — она гораздо горячее, чем моя «чашка чая».

— Сколько?

— Около месяца. Мне потребовалась вечность, чтобы залезть к ней в штаны, если хочешь знать. Я работал над ней все лето — красиво и медленно, очень тонко, просто профессионально. Она боролась с этим, продолжала рассказывать мне, как любит тебя. Обычное дело. Все они так говорят. Правда большинство из них сдаются гораздо быстрее. Вероятно, только в конце сентября она...

— Достаточно, — сказал я — Ты ответил на мой вопрос.

Несмотря на своё затруднительное положение, он не смог полностью скрыть самодовольную ухмылку. Ему, должно быть, было весело сидеть за столом напротив бедного мужа-рогоносца. Я задавался вопросом, было ли это частью удовольствия для него — не просто трахаться с красивыми женщинами, но и унижать их мужей, ощущая себя альфа-самцом.

— Хорошо. Позвони ей прямо сейчас и порви с ней. Было весело, она замечательная и т. д. Но пришло время двигаться дальше. Я полагаю, ты уже делал это раньше.

Он посмотрел на меня.

— А что будет после этого?

— Я просто уйду отсюда. И если тебе повезет, я не отправлю фотографии ни управляющему партнеру твоей юридической фирмы, ни твоей жене.

— Эй, чувак, если я позвоню ей, ты должен отдать мне фотографии.

Я злобно улыбнулся.

— Не повезло, Рич. У тебя есть только два варианта. Порвешь с Лиз — и у тебя появится шанс, что твоя жизнь не разлетится на миллион осколков. Не сделаешь этого — и счастливая жизнь Ричарда Гронье закончится в ближайшие пару часов.

Он сел и посмотрел на меня — сердитый и несчастный. Затем он снял трубку.

— Я хотел бы поговорить с мисс Хендрикс, пожалуйста — это Ричард Гронье из Паркер & Медофф.

Он повернулся на стуле, отвернувшись от меня, ожидая, пока Лиз ответит на звонок.

— Эй, детка, это я... да, я знаю, — он слегка засмеялся, — Ты тоже. Думаю, мы оба были невероятными... Послушай, я... нет, я не смогу... нет, дело не в этом — просто послушай, Лиз, хорошо? Это было фантастично, и ты чертовски великолепна, но мы знали, что придет время, и всё закончится. Нет, нет, не говори так! Дело не в тебе, детка, просто... просто пришло время закончить, понимаешь, и... как в той песне, наши любовь была слишком горячей, чтобы не остыть.

— Не будь такой! Мы оба знали, что это не... слушай, Лиз, не плачь, ладно? Мы оба знали, что это вопрос времени... Конечно, больше никого нет! Почему это я подлый придурок? Погоди, тут замешаны мы двое! Я не надевал на тебя наручники и не затаскивал тебя в постель в тот первый раз... Слушай, детка, не надо кричать. Мы оба...

Через мгновение он положил телефон обратно в подставку.

— Она повесила трубку, — сказал он. Его лицо стало серьезным, все следы этого отвратительного самодовольства исчезли.

— Как долго это длилось бы? — спросил я — Я полагаю, это не в первый раз для тебя.

— Еще пара месяцев — два или три, может быть. Она была...

— Заткнись, мне больше не нужно ничего слышать.

Мы молча смотрели друг на друга. Я знал, что он очень хотел избавиться от меня, но был в моей власти.

— Излишне говорить, что ты никогда больше не должен связываться с Лиз. Ни телефонных звонков, ни электронной почты, ни писем, ни личных визитов — ничего. Ясно?

Он кивнул, пристально глядя на меня.

— Она пишет — ты выбрасываешь письма. Пишет смс — удаляешь сообщения. Звонит — ты не разговариваешь с ней. Приходит сюда — ты ее не видишь.

Он снова кивнул.

— Навсегда, Ричард. Я НЕ шучу по этому поводу.

— А картинки? — спросил он.

— Придется рассчитывать на мою доброжелательность, — сказал я и встал со стула. Он тоже встал. Перед тем как уйти, я сказал:

— О, еще кое-что.

Быстро шагнув к нему, я сильно ударил его кулаком прямо по яйцам. Он застонал и упал на пол за столом. Я обошёл стол и посмотрел на него, лежащего на боку с поднятыми вверх ногами, задыхающегося от боли, с искаженным лицом.

Подождав несколько минут, пока его боль утихнет, а его дыхание начнёт возвращаться в норму, я вновь пнул его прямо по яйцам и покинул офис.

****************

ОСВОБОЖДЕНИЕ ОТ РИЧАРДА ГРОНЬЕ.

Сегодня Лиз должна была готовить ужин, и когда я вошел на кухню, она суетилась, накрывая стол и ловко управляясь с тремя кастрюлями на плите. Я, как обычно, обнял ее и сказал:

— Привет, дорогая! Как прошёл твой день?

— О, привет. Долгий день. Девочки смотрят мультики. Хочешь бокал вина, дорогой?

В ее лице отражались усталость и печаль. Судя по слегка покрасневшим глазам, она долго плакала. Но женщина есть женщина — хорошо нанесенный макияж почти полностью скрыл следы ее грусти. Если бы я не присматривался, я бы ничего не заметил.

Ужин прошёл вполне спокойно, что удивительно, учитывая, каким тяжелым для нас обоих оказался минувший день. Девочки, как всегда, весело болтали, и это как никогда помогло нам с Лиз поддерживать разговор за столом. Карли и Кристина вовсю обсуждали, каких учителей они ненавидели, как их доставали мальчики во время перемены и когда будет день рождения их очередной подруги.

Невозможно быть несчастным рядом с детьми. Для меня это всегда было аксиомой. Даже весь ужасный прошлый месяц, когда мне казалось, что вся моя жизнь рушится, я не мог не улыбаться им, не смеяться вместе с ними, не обнимать их. Слава богу, что Карли выздоровела! Несмотря ни на что, я был везучим сукиным сыном.

Мы с Лиз помогли им принять ванну, почитали сказки на ночь и уложили их в постель, слушая их возбужденную болтовню о костюмах на Хэллоуин. Все было как обычно.

Но стоило им заснуть, как всё смятение и боль Лиз моментально вырвались наружу. Не думаю, что она осознавала, насколько внимательно я наблюдал за ней. Она просто не могла усидеть на одном месте: включала и выключала телевизор, бесцельно щелкая каналами, пыталась прочитать несколько страниц своей настольной книги и, наконец, сдалась, просто выскочив из дома. Немного погодя, я поднялся в нашу спальню. Вскоре Лиз вернулась домой, и мне пришлось долго слушать, как она металась по кухне, разбирая наш домашний беспорядок или разгружая посудомоечную машину. Наконец она поднялась наверх, и вошла в комнату, уставшая и расстроенная.

— Дорогая, с тобой все в порядке? — стараясь быть искренне обеспокоенным, спросил я.

Вам, наверное, это покажется чертовски странным, но я не собирался говорить ей о том, что знал о ней и Ричарде Гронье, как и о том, что сделал в тот день. Но и проигнорировать ее беспокойство я не мог, это могло бы показаться ей странным.

— Да, не обращай внимание, — ответила она, направляясь в ванную в своей ночной рубашке — Просто небольшие неприятности на работе.

Я не стал давить на неё. Мы выключили свет, и она быстро поцеловала меня, поворачиваясь ко мне спиной. Я задавался вопросом, кому из нас будет труднее заснуть той ночью. Проходили минуты или часы – я не знаю – но её дыхание оставалось прерывистым. Видимо, она не могла перестать думать о своём любовнике. Не знаю, когда я заснул, возможно, уже под утро.

В течение нескольких следующих недель я внимательно наблюдал за Лиз. Я хотел, чтобы она вернулась ко мне. Я хотел, чтобы она вспомнила обо всём, что у нее было — со мной и девочками — чтобы понять, какую ужасную ошибку она совершила, и как ей повезло, что наш брак не был разрушен. Я хотел, чтобы она снова полюбила меня — так, как любила до Гронье, до лейкемии Карли, до того, как наши жизни начали разваливаться.

Само собой, я не мог знать, что получу в итоге.

Несмотря на все мои наблюдения, первое время почти ничего не происходило. Лиз не менялась. Многие дни она вела себя отрешенно, по-прежнему проводя вечера у окна и бесцельно глядя на улицу. Порой мне казалось, что она просто излучала чувство боли и утраты, хотя она всегда отмахивалась от меня, если я спрашивал об этом.

В первую неделю мы занимались любовью пару раз, и я заметил некоторые странности в ее поведении. Когда мы оказались в миссионерской позе, Лиз ни разу не открыла глаза и не посмотрела на меня — она даже не улыбалась мне, как обычно. Возможно она боялась, что ее взгляд что-то выдаст, или же просто хотела думать, что я — Ричард Гронье.

В пятницу, через девять дней после моего визита в Гронье, наступил Хэллоуин, и девочки были в восторге. Едва мы успели поужинать, как они обе вытащили меня на улицу. Как всегда, я пошел вместе с ними, а Лиз раздавала конфеты детишкам у нас дома.

Из-за праздничного настроения и всех тех сладостей, который они потребляли, девочки не спали почти до 11 часов вечера — слава богу, что это были выходные. Мы с Лиз улыбнулись друг другу, когда, наконец, уложили их в постель.

Я решил немного почитать перед сном, а спустя некоторое время она вошла и села рядом со мной. Перед тем как выключить выключил свет, она сказала:

— Алан? Я не в настроении заниматься сексом сегодня вечером, но можем ли мы просто... прижаться друг к другу?

— Конечно, — мягко ответил я, и она прижалась ко мне, уткнувшись лицом в мою шею.

Долгое время мы просто спокойно лежали в объятиях друг друга. Я уже подумал, что она, возможно, захочет так заснуть, но внезапно Лиз подняла голову и тихо сказала:

— Алан, мне очень жаль.

— За что? — ответил я немного удивленно.

— Я не знаю... за всё. Но особенно за то, что мы были такими... отстраненными друг от друга последние пару месяцев. Я знаю, что после всего этого кошмара с лейкемией Карли мы все были просто истощены. Но потом... я... я знаю, что в последнее время я сильно отдалилась от тебя. И мне очень жаль.

Я просто молчал, принимая это слишком запоздалое извинение. Я знал Лиз и знал, что она имела в виду именно это. Но я знал и о том, что о причине, по которой она так отдалилась от меня, она никогда не скажет: о ее романе с Гронье.

— Спасибо, Лиз, — наконец сказал я — Знаешь, я скучал по тебе. И много раз спрашивал себя, есть в этом моя вина...

— Нет нет! — воскликнула она, прерывая и прижимая меня к себе — Ты всегда был прекрасен. Твое терпение, твоя доброта, твоя поддержка... Ты заслуживаешь лучшего, дорогой. И я собираюсь давать тебе это до конца наших дней.

Мне было невероятно больно. По правде говоря, каждый момент близости с Лиз был для меня серьезным испытанием: дать ли выход своему гневу, своему унижению и страданиям, или, стиснув зубы, остаться на пути, который я с таким рвением воплощал в жизнь? Я знал, что должен стараться — ведь это была единственная альтернатива расторжению брака. Было чертовски тяжело, но я справился.

— Звучит неплохо, — ответил я и нашел ее губы своими в темноте. Больше я не смог выдавить ни слова.

Следующей ночью мы вновь занимались любовью. На этот раз всё было мило, но странно и неуверенно — совсем не так, как было в течение нескольких месяцев. Причем именно Лиз казалась неуверенной в себе — как будто ей хотелось доставить мне удовольствие, но в то же время она была напугана. У меня возникло стойкое ощущение, что мы мало знаем друг друга и боимся всё испортить.

Однако, шли дни, и Лиз постепенно всё больше расслаблялась и приходила в норму. Юмор, который всегда оставался одним из самых ярких моментов наших отношений — шутки и нежные поддразнивания были способом нашего с женой общения с тех пор, как мы начали встречаться, — снова начал проявляться. И через две недели после Хэллоуина у нас был самый горячий секс за последние два года.

В тот вечер я немного устал после уборки листьев во дворе, поэтому, когда девочки заснули, я с наслаждением прыгнул в душ. К моему удивлению, Лиз немедленно присоединилась ко мне. Она нежно вымыла меня, а затем упала на колени и сделала мне фантастический минет прямо в душе, глядя мне в глаза, когда глотала мою сперму. Честно говоря, она не делала ничего подобного с первых лет нашего брака — и это было потрясающе.

После этого мы выскочили из душа и продолжили наши игры в спальне. Для начала я устроился у нее между ног, заставляя ее извиваться и хныкать от страсти, с которой поедал ее киску. Затем она втянула меня в позицию 69, и когда мой член снова стал жестким, она начала кататься на мне в стиле наездницы, пока не кончила несколько раз сама и не заставила меня взорваться в ней, задыхаясь от удовольствия.

Прошло несколько месяцев. В течение этого времени разные аспекты наших отношений нормализовались с разной скоростью. В первую очередь мы оба вернулись к тому, чтобы быть счастливыми родителями. Хотя могу сказать, что даже в разгар ее романа, когда Лиз была отстраненной и рассеянной со мной, она все равно оставалась лучшей матерью на свете — возможно, даже немного больше, как если бы искупала вину за то, что делала.

Вторым признаком того, что наши отношения понемногу возвращались к прежнему состоянию, были изменения в нашей сексуальной жизни. Во время ее романа частота наших занятий сексом не сильно снизилась — без сомнения, Лиз очень внимательно следила за тем, чтобы этого не произошло — но ее интерес и увлечение нашими занятиями любовью явно угасли. Да, она редко отказывала мне, а временами даже сама проявляла инициативу и тянулась ко мне в постели.

Однако мне, первое время подозревающему, а затем и узнавшему о том, что она делала с Гронье, было легко увидеть, что её эмоциональная вовлеченность в наш секс резко упала. Это не было похоже на занятия любовью, на интимную связь между нами, которую я так ценил. Скорее, это был случайный секс, в котором оргазмы Лиз были преувеличены, если не симулированы. Она делала меня счастливым, но похоже не получала от секса со мной особого удовольствия.

После Хэллоуина всё изменилось — наше желание заниматься любовью вновь стало обоюдным. Если поначалу это были просто попытки «примирения», то постепенно стало ясно, что Лиз испытывает такую же эмоциональную привязанность в занятиях любовью, что и прежде. Прежде всего, она стала больше брать инициативу на себя. Мне кажется, дело в том, что моя жена стремилась вернуться к тем диким раундам секса, которые мы устраивали в первые годы нашей совместной жизни. При этом она не просто устраивала шоу, чтобы доставить мне удовольствие — она стала активной и страстной, и ее возбуждение было настоящим, а не фальшивым.

В период с ноября по февраль мы, вероятно, занимались сексом три или даже четыре раза в неделю. Конечно, позже он постепенно уменьшился до двух раз в неделю, вернувшись в нашей привычной норме. Но — слава Богу! — чувства были настоящими. Лиз была полностью со мной в постели, отдавая мне себя так же полно, как и всегда. Я не был до конца уверен, что мы когда-нибудь сможем вернуться к прошлому, но похоже мы это сделали.

Интересно, что наша повседневная близость, как мужа и жены, полностью восстановилась немного позже, чем занятия любовью....

Без сомнения, это больше касалось меня — моего гнева, обиды и сомнений — чем Лиз. Но с каждым днём моя уверенность в том, что ее роман с Гронье благополучно остался в прошлом, росла, как и вера в то, что наш брак удастся сохранить. И она снова смогла стать моей женой, а я — ее мужем, как раньше.

Однако даже когда мы практически «вернулись» — наверное, месяцев через шесть-восемь после окончания ее романа — я все еще почти ежедневно боролся со своей яростью и унижением, своей болью и даже ненавистью. Я могу припомнить лишь считанные дни, когда у меня не было желания убить ее — просто схватить пальцами ее изменчивое, лживое горло и выжать из нее жизнь.

Как она могла отдаваться этому ублюдку — не один раз, а снова и снова — в течение нескольких недель? Как она могла трахаться с ним на смятых, влажных простынях, а затем, придя домой, улыбнуться, поцеловать и трахнуть меня, как любящая жена, которой она только притворялась? Как она могла лгать, лгать и лгать? Как могла так легко предать наши брачные клятвы? Подобных мыслей и вопросов было множество, и я никогда не мог найти на них ответа.

Но даже учитывая все эти факты, я сделал свой выбор. Я знал, чего хочу, и верил, что выбранный мной курс был моим лучшим шансом на будущее. Так что мне просто пришлось проглотить это — и пусть иногда я плакал в душе, но продолжал свою жизнь.

И я хочу быть честным в отношении Лиз: постепенно стало лучше. Моя любимая жена вернулась ко мне задолго до того, как я начал верить, что она действительно ВЕРНУЛАСЬ — просто в конце концов мои чувства совпали с реальностью. Я знал, что она любит меня, знал, что она хочет быть со мной, знал, что ее сексуальное желание меня были реальным.

Примерно через восемь месяцев после моей встречи с Гронье, мы вновь казались той любящей парой, которой были много лет назад — до рака Карли, до романа Лиз. А примерно через два года или около того, однажды утром я проснулся и понял, что счастлив. Что я снова верю в наш брак.

Так что на это ушло много времени; и это было не очень весело. Но, похоже, я получил то, что хотел.

****************

УНИЧТОЖЕНИЕ РИЧАРДА ГРОНЬЕ.

Было теплое апрельское воскресенье. Я лениво перелистывал страницы раздела «Стиль» в «Цинциннати Энквайр», когда увидел заголовок одной интересной для меня статьи. «Местный юрист будет назван «Человеком года"». Будь я проклят, если бы это не была фотография Ричарда Гронье.

Лиз играла в саду с девочками, так что у меня было время внимательно прочитать статью. Фонд Джейси собирался чествовать Гронье за его многочисленные пожертвования в благотворительные организации в районе Цинциннати. В конце мая в его честь должен был состояться ужин по сбору средств на сумму 250 долларов на человека, выручка от которого пойдёт в местный детский клуб, одно из явных благотворительных интересов Гронье.

Долгое время я старался не задумывался об этом подонке, но моя реакция на статью ясно дала мне понять, что я с ним еще не закончил. Я выбросил газету в мусорную корзину — нечего позволять Лиз просматривать статью — и сделал себе пометку, позвонить Эрни Маттазолло.

— Я не понимаю, мистер Х., — помолчав, спросил он — У вас есть все нужные вам фотографии этого парня с вашей женой. Зачем вам тратить деньги на то, чтобы получить доказательства его новых похождений?

— Потому что, Эрни, я собираюсь взорвать жизнь этого парня раз и навсегда. Я хочу отправить фотографии и аудиозаписи его жене, в его юридическую фирму. Будет большой публичный скандал, если повезет, а я не хочу, чтобы имя моей жены было хоть как-то с этим связано.

— Что ж, мистер Х., я счастлив забрать ваши деньги, но я думаю, что вы чокнутый, — вздохнул Эрни.

На сбор новых улик у него ушло меньше трех недель. Он сделал несколько изумительных снимков Гронье в постели с миссис Афиной Уоллес, красавицей-женой сорокалетнего члена городского совета Бернарда Уоллеса. Дополнительная пикантная деталь заключалась в том, что они встретились, когда фирма Гронье представляла Уоллесов в судебном процессе, связанном с коммерческой собственностью, которой они владели, поэтому Гронье нарушил еще и юридическую этику, трахнув ее.

Никогда в жизни я не был так счастлив, что потратил 6000 долларов. Я попросил Эрни отослать эти фотографии и аудиозаписи тяжеловесной миссис Гронье, мистеру Уоллесу, управляющему партнеру юридической фирмы Гронье, и, наконец, «Цинциннати Энквайр». Результаты превзошли все мои ожидания.

****************

«Цинциннати Энквайр», 5 мая: «Благотворительный сбор средств отменен». По причинам, не упомянутым в статье, Фонд Джейси отменил торжественный ужин Гронье.

«Цинциннати Энквайр», 11 мая: «Известной фирме в Цинциннати предъявлен иск». Г-н Бернард Уоллес, член городского совета Цинциннати, подал иск о недостойном правовом поведении против фирмы Паркер & Медофф. Никаких подробностей не сообщается, в компании отказались от комментариев.

«Цинциннати Энквайр», 18 августа: «Член городского совета Уоллес добивается развода: цитируется местный адвокат». Бернард Уоллес разводился со своей женой, и угадайте, какой видный местный юрист упоминался в статье как ее предполагаемый любовник?

«Цинциннати Энквайр», 10 сентября: «Гронье уволен из фирмы». Паркер & Медофф объявили об увольнении Ричарда Гронье, сославшись на «ненадлежащее поведение». Никаких дополнительных подробностей не сообщается. Связаться с Гронье для комментариев не удалось.

«Цинциннати Энквайр», 11 ноября: «Член совета улаживает спор с юридической фирмой». Паркер & Медофф достигли финансового урегулирования с Бернардом Уоллесом в судебном иске против фирмы. Ни одна из сторон не раскрыла никаких деталей, но анонимный источник предположил, что сумма выплаты Уоллесу превышала 2, 4 миллиона долларов.

«Цинциннати Энквайр», 2 декабря: «Городской совет запрещает фирме заключать контракты». Законопроект, внесенный членом совета Бернардом Уоллесом, был принят Советом единогласно; он запретил юридической фирме Паркер & Медофф выполнять любую работу для города в течение пяти лет. Предполагаемое неправомерное поведение Гронье упоминается в третьем абзаце.

«Цинциннати Энквайр», 29 декабря: «Адвокат покидает город: кто был замешан в скандале Паркер & Медофф?». Анонимные источники сообщили, что Ричард Гронье, которому грозит дисциплинарное слушание и возможное лишение права адвокатского статуса, переезжает в Калифорнию. В статье упоминается его недавно заключенный развод с миссис Элизабет Гронье, наследницей богатой семьи Вандербильтов.

****************

Я много раз сопротивлялся искушению оставить газеты на кухонном столе, открытые на любой из этих статей. В отличие от меня, Лиз не читала газеты каждый день, но, главное, что дело было не в этом. Моя цель не была в том, чтобы ткнуть ее носом в интрижки бывшего любовника — я должен был уничтожить сукиного сына, соблазнившего ее. Я думаю, она слышала или читала что-то о нём, потому что ряд подобных статей были на первых полосах многих газет, но ни она, ни я никогда не говорили об этом друг с другом.

А после заключительной статьи о Ричарде Гронье больше не было новостей. Я отомстил, и это было чертовски приятно.

Наш брак переживал возрождение, наши девочки были здоровы и счастливы, и даже наши карьеры пошли на взлёт — жизнь никогда еще не казалась такой прекрасной.

Но... у судьбы всегда есть свои прихоти, не так ли?

****************

ВОЗВРАЩЕНИЕ К РИЧАРДУ ГРОНЬЕ.

Жизнь была прекрасна, и она оставалась прекрасной, пока нашим девочкам не исполнилось соответственно по 17 и 15 лет. Лейкемия Карли полностью исчезла, и обе девочки стали здоровыми и спортивными звездами своих футбольных и баскетбольных команд. Проблем с учебой у них никогда не было, с поведением — тоже. Наши дети были замечательными, потрасяющими. Мы с Лиз не уставали повторять друг другу, как нас благословила жизнь.

В один из ясных и тёплых дней, которыми так славится апрель в наших краях, я впервые услышал от своей жены о парне по имени Том К. Бернардо, который, оказывается, присоединился к персоналу медицинского центра. Первое время я только и слышал его имя от Лиз.

— Кажется, этот парень думает, что он Божий дар для женщин. Он уже подкатывал к Марсии, трижды приглашал Алексу на свидание и флиртовал со всеми секретарями в нашем офисе, — со смехом рассказывала мне жена.

— Какой он, Лиз? — спросил я, сразу же встревожившись. Мое полное доверие к Лиз было потеряно много лет назад, и я не думал, что оно когда-либо вернется.

— Достаточно симпатичный, на мой взгляд. Крепкий, с квадратной челюстью и тёмными глазами. Хотя, честно говоря, такой тщеславный и агрессивный, что это отбивает все впечатление о его внешности! Он ведет себя так, будто стоит ему взглянуть на женщину, и она должна упасть в его объятия. Некоторые наши женщины из старшего персонала уже немного помешаны на нем.

В течение следующих четырех недель, или около того, я время от времени слышал рассказы жены о Томе К. Бернардо.

— Не просто Том, — сказала моя жена, — он настаивает на том, чтобы быть «Томом К. «, ты можешь в это поверить?

Видимо уже тогда его агрессивное отношение к женщинам, с которыми он работал, становилось проблемой для персонала — не столько шутками, сколько растущим раздражением.

А потом Лиз просто перестала упоминать Бернардо. От слова «совсем». Когда я однажды спросил ее об этом человеке, моя жена просто неопределенно махнула рукой.

— О, он все еще здесь. Я мало общаюсь с ним в последнее время — мы больше не в одной рабочей группе, — казалось, ее голос звучал равнодушно.

А когда я попробовал сделать упор на нашей старой теме, спрашивая, беспокоит ли он до сих пор женский персонал, она бросила короткую фразу:

— Не то, чтобы я интересовалась этим.

Она явно хотела оставить эту тему, поэтому я не трогал ее больше. Но не переставал удивляться и волноваться.

Фраза «обжегшись на молоке, будешь дуть и на воду» в моем случае, безусловно, применима. Я наблюдал за каждым словом, каждым движением Лиз, и мне все больше стало казаться, что она впадала в ту же отстраненную манеру поведения, которая был так характерна для нее в первые недели ее соблазнения Ричардом Гронье.

У нее явно было что-то на уме — даже наши девочки пару раз замечали это, и за ужином дразнили свою маму из-за ее рассеянности.

— Может быть, это болезнь Альцгеймера, пап? Возможно, мы должны найти для мамы место в доме престарелых? — однажды пошутила Карли.

Карли и Кристина засмеялись, и даже Лиз сумела болезненно улыбнуться. Но я знал, что что-то случилось, и это не была болезнь Альцгеймера.

Шли дни, недели... Лиз действительно стала немного отстраненной от меня, хотя и по-прежнему нежной. Мы регулярно занимались любовью, и, по крайней мере, иногда она казалась такой же страстной, как раньше. Она все еще интересовалась моей работой, тем, чем занимаются девочки, и жизнью нашей семьи в целом, как это было всегда.

Но.

Но время от времени она начала отлучаться на поздние встречи, порой затягивающиеся до 8 часов вечера. Периодически появлялись телефонные звонки, которые она принимала в кабинете, за закрытыми дверями. Один или два раза это были звонки от коллег-женщин — я знал это, потому что сам отвечал на них, — но я понятия не имел, кем могли быть другие звонившие.

Как-то вечером, после одной из вечерних встреч она вошла в дом с рассеянным и взволнованным выражением лица. Я встал, чтобы обнять ее, но она сказала:

— Давай я сначала приму душ, хорошо, Алан? Я усталая и грязная.

Не обращая внимания на ее протесты, я обнял ее, крепко прижимая к себе и обнюхивая ее волосы. Она явно не мылась с утра; с другой стороны, запаха секса или мужчины не было — она пахла только собой. Я отпустил ее, и она направилась в спальню.

Позже, сидя с ней на кухне, пока она делала себе бутерброд, я сказал:

— Послушай, Лиз, тебя что-то беспокоит? В последнее время ты сама не своя, и я скучаю по тебе. Ты ни о чем не хочешь поговорить со мной?

Она встревоженно посмотрела на меня и сказала:

— Нет, дорогой — просто работа в последнее время стала немного напряженной, но ничего особенного не происходит. Я могла бы обойтись без этих поздних встреч, но когда директор или заместитель директора говорят, что мы все должны быть там, я мало что могу сделать!

Она улыбнулась мне, явно пытаясь понять, успокоился ли я, и я сделал вид, что да. Но после того, как она легла спать той ночью, я просидел в гостиной до двух часов ночи, размышляя. Не пора ли снова позвонить Эрни Маттазолло?

Одно я понимал с абсолютной уверенностью. Если Лиз снова будет мне изменять, нашему браку конец. Именно с этой мыслью в голове я наконец лег спать.

Четыре дня спустя все мои сомнения взорвались так, как я никогда не мог себе представить. В понедельник, собираясь после завтрака на работу, Лиз сказала:

— Милый, прости, оказывается, у меня сегодня еще одна чертова встреча. Меня, наверное, не будет дома до 9 часов или около того. Сможешь приготовить ужин для себя и девочек?

И, не дожидаясь моего ответа, она послала мне воздушный поцелуй и направилась к своей машине в гараже.

Не знаю, что произошло со мной в тот момент — видимо просто что-то сломалось внутри — и я бросился за ней. Когда она села в свой мини-фургон, я вскочил на пассажирское сиденье и с яростью посмотрел на нее, ловя на себе ее ответный удивленный взгляд.

— Нет, все НЕ в порядке! Что-то происходит, о чем ты мне не рассказываешь, и я хочу знать, что это, черт возьми!

— Алан, — сказала она с тщательно продуманным, саркастическим спокойствием, — это просто поздняя встреча старшего персонала. Я действительно не понимаю, из-за чего ты так расстроен.

— Может быть, ты не понимаешь, на скольких «поздних встречах» ты была в последнее время или как отдалилась от меня и детей. Ты не откровенна со мной, Лиз!

— Ради всего святого, Алан, я когда-нибудь давала тебе повод не доверять мне? — моя жена даже не пыталась скрыть свой гнев.

Вот и все. Ее вопрос будто разорвал мой мозг, и все годы самообладания исчезли в одно гневное мгновение.

— Может быть тогда, когда ты раздвигала ноги для Ричарда Гронье?! — крикнул я дико — А может быть теперь, когда ты снова собираешься сделать это с этим ублюдком Бернардо?! Так вот, если это так — можешь попрощаться с нашим браком!

В ярости я вылез из машины и захлопнул дверь. Глянув мельком в окно, я увидел лицо Лиз. Оно был абсолютно белым, ошеломленным и застывшим, с полуоткрытым ртом. Она не издала ни звука, когда я ворвался обратно в дом.

Я носился по кухне, кровь кипела от ярости, моя голова была полна праведного негодования. Как она смеет снова лгать и изменять мне! Что за шлюха!

Прошло, наверное, больше двадцати минут, прежде чем я успокоился и начал осознавать, что натворил. Я раскрыл секрет, который позволил мне сохранить наш брак с Лиз. Весь мой гнев, обида, боль — то, что удерживалось одним лишь чудовищным самообладанием — всё рухнуло в один миг. Я больше не видел последних восьми лет спокойного брака — мои мысли были лишь о ее измене.

Надо ли говорить, что я потащился на работу без особого энтузиазма? Проблемы с концентрацией, безрадостные сцены ближайшего будущего, опустошение во всех смыслах... Неужели я потеряю все сейчас, после того, как прошло столько времени?...

Придётся ли Карли и Кристине пережить развод своих родителей?

Позже на смену гневу и боли отчасти пришла грусть. Грусть из-за девочек, грусть о себе, даже немного грусти по Лиз. Но в основном — и с каждым днем все больше и больше — я чувствовал кипящую ярость. Эта долбаная сука! Я действовал с невероятной сдержанностью, буквально УБИЛ себя, пытаясь сохранить наш брак, а она идет и делает это снова!

К вечеру я понял, что просто не могу пойти домой. Я не мог смотреть ей в глаза и спокойно разговаривать с ней. Я позвонил и сказал Кристине, что опоздаю, и они могут ужинать без меня.

Я подъехал к «Хаятту», заселился в номер, заказал бутерброд и пиво и почти до полуночи сидел, мрачно просматривая серию немых фильмов.

Поздно ночью я пошел домой, тихонько собрал чемодан с моими туалетными принадлежностями и одеждой на несколько дней и направился обратно в отель. К счастью, Лиз крепко спала — она даже не пошевелилась, пока я молча ходил по темной спальне. Все, что я смог сделать — это не разбудить ее, крича и изрыгая проклятия.

На следующий день на работе мне стало еще хуже. Казалось, что с каждым часом гнев и злость овладевают моим разумом, сводя на нет всю рабочую концентрацию. Мой сотовый телефон был выключен, а офисный телефон переключен на голосовую почту; к 16.00 у меня было семь сообщений. Три из них были от Лиз, и я заставил себя послушать первое.

Дрожащим голосом она говорила:

— Милый? С тобой все в порядке? Мне так... очень жаль... про Ричарда. Я понятия не имела, что ты об этом знаешь. Но я клянусь, с Томом Бернардо ничего не происходит..., как и с кем-нибудь еще. Пожалуйста, поверь мне!

— Дорогой, пожалуйста, вернись домой, чтобы мы могли поговорить. Я так... (тяжелые рыдания) Мне очень, очень жаль... Пожалуйста, вернись домой!

Два других сообщения были примерно такими же. Я выругался, когда удалил их. Ей было очень жаль! Как мило!

В тот вечер была моя очередь готовить, и я понял, что не могу оставить девочек без ужина. Я заказал у Джованни пару пицц и большой греческий салат и отнес их домой около 5:30, когда Лиз еще не могла быть дома. Несколько минут я торопливо ел и шутил с девочками, затем сказал им, что мне нужно вернуться на работу, и вышел из дома. Это была еще одна злая и одинокая ночь в отеле «Хаятт».

На третий день я так и не вернулся домой, а к вечеру появилось еще пять сообщений от Лиз. Как под копирку, все они были слезливыми и извиняющимися, и во всех она клялась, что не трахается с Бернардо.

Я просто не хотел с ней разговаривать. Я не хотел слушать ее, видеть ее лицо, даже черт возьми, думать о ней. Поэтому я отправил ей текстовое сообщение, в котором говорилось: «Да неужели? И с какой стати я должен тебе верить?» Я выключил мобильный телефон и двинулся обратно в «Хаятт». На этот раз я даже не стал звонить девочкам — пусть Лиз сама попробует объяснить, почему папа не ночует дома третью ночь подряд!

Наступил четверг, четвертый день моего отсутствия дома, и я понял, что нужно что-то делать. На мне начинали сказываться переутомление и эмоциональное возбуждение. К тому же я безумно скучал по дочерям, хотя мне по-прежнему казалось, что при встрече с Лиз я просто взорвусь. Я уже начал подумывать, не забрать ли девчонок и не пригласить их на ужин без Лиз.

Затем, примерно в 2: 30, в мой офис вошел мужчина средних лет, смутно мне знакомый.

— Мистер Хендрикс? — сказал он — Я Питер Дэниэлсон, юрист Медицинского центра. Мы уже встречались раньше пару раз.

Я действительно вспомнил его по паре встреч с коллегами Лиз и пригласил сесть.

— Могу я закрыть дверь? — спросил он, и я кивнул, ожидая, пока он вернется на свое место.

— Я знаю, что у меня нет юридических оснований просить вас, — начал он, — но все же попрошу сохранить конфиденциальность нашего разговора. Надеюсь, что после того, как мы поговорим, вы всё поймете.

— Ваша жена просила меня прийти и поговорить с вами, — продолжил он, и когда я собрался ответить, он поднял руку, чтобы остановить меня.

— В Медицинском центре сейчас очень... щекотливая ситуация, связанная с Томом К. Бернардо. Так вот, она сказала мне, что... ну, у вас могло сложиться неправильное впечатление. Заметьте, я собираюсь рассказать вам о всех обстоятельствах этого дела — и, как я уже сказал, почтительно попрошу вас сохранить полную конфиденциальность.

История, которую он мне рассказал, стала большой неожиданностью. Бернардо сексуально домогался нескольких женщин в больнице (и в одном случае совершил сексуальное насилие — ласкал грудь одной из жертв против ее воли). В настоящее время Дэниелсон работал с женщинами, две из которых отчитывались перед Лиз, так как они тщательно выстраивали дело против Бернардо. В результате скрытых исследований выяснилось, что Бернардо ушел с предыдущей работы из-за угрозы подобных обвинений.

Проблема заключалась в том, что он был племянником младшего сенатора из Индианы, и все боялись потенциальной дерьмовой бури, которую мог поднять его дядя, если бы ситуация не была разрешена должным образом. Питер и его юридический персонал действовали очень осторожно и незаметно, чтобы собрать все доказательства для показаний под присягой, прежде чем сообщать в полицию. Это то, о чем говорилось на поздних встречах Лиз, поэтому она и была так занята и отстранена в течение нескольких недель.

Когда Дэниелсон закончил свой рассказ, я несколько мгновений сидел тихо. Первое, что я почувствовал — это облегчение и ликование. Слава Богу, она мне больше не изменяла! Может, мы все-таки сможем со всем разобраться?

Но мой восторг длился недолго. Какого хрена она не могла рассказать мне эту историю или хотя бы ее часть? Разве она не доверяла мне достаточно, чтобы понимать, что я буду держать язык за зубами? Напрашивался и еще один интересный вопрос: не пускает ли Дэниэлсон мне пыль в глаза, просто покрывая похождения Лиз? Он и моя жена работали вместе и хорошо знали друг друга — возможно, он просто делал ей одолжение, заставляя меня поверить в эту сказку.

— Почему Лиз не сказала мне об этом? — спросил я его.

— Это было по моей просьбе, мистер Хендрикс, — виновато улыбнулся он — Мы все были немного... ну, честно говоря, параноиками. Поэтому я попросил, чтобы никто не говорил об этом ни единого слова, даже супругам, пока факты не будут обнародованы.

— И когда это будет? — сардонически спросил я.

— В следующий понедельник, — серьезно сказал он — Мы наконец-то собрали все улики, и арест, вероятно, будет произведен к обеду понедельника.

Мне было нечего сказать. Я подумал еще немного, а затем сказал ему, что готов сохранить конфиденциальность.

— Спасибо, — сказал он, вставая со стула — И мне искренне жаль, если эта... ситуация создала проблемы между вами и вашей женой. Она... переживала из-за этого большое напряжение. Некоторые из жертв — ее близкие подруги. Я знаю, что мы все будем рады, когда дело окажется в руках полиции и Бернардо будет уволен.

****************

Когда в тот вечер я вошел в парадную дверь, Лиз стояла в холле в фартуке и явно нервничала. Под ее глазами были темные круги, а напряжение во всем ее теле ощущалось буквально кожей. Мне показалось, что я выгляжу примерно так же.

— Привет, Алан, — сказала она, подходя ко мне, чтобы обнять. Выражение моего лица должно быть изменило ее мнение, потому что она остановилась, пораженная, и просто смотрела на меня.

— Привет, Лиз, — я прошел мимо нее, чтобы повесить пальто в шкаф — Девочки дома?

— Они наверху за своими компьютерами, — сказала она, когда я вошел на кухню. Ужин закипал на плите, а стол уже был накрыт. Я взял себе пива и сел за барную стойку.

— Питер Дэниэлсон дозвонился до тебя? — спросила она нервно.

— Да, он приходил сегодня, и мы поговорили.

Воцарилась тишина. Лиз помешивала макароны на плите, видимо, ожидая, что я скажу больше.

— Дорогой, я надеюсь... я надеюсь, что он успокоил тебя...

— Я имею в виду про Бернардо. .. что между нами никогда ничего не было. Мне очень жаль, что я не сказала тебе!

— Да, я услышал его версию. Что касается успокоения... давай просто скажем, что присяжные еще не вынесли свой вердикт.

Она выглядела шокированной.

— Я не понимаю. Разве он не объяснил насчет... сексуальных домогательств и этого деликатного дела?

— Да, — спокойно сказал я — Очень убедительная история. Думаю, она может даже оказаться правдой. Но, скажем так, я буду ждать, пока не увижу все это в газетах.

Лиз открыла рот, затем закрыла его. Я видел, что она была поражена моим скептицизмом, но мне было наплевать!

После более чем минуты молчания она сказала:

— Ты... ты... ты вернешься домой?

— Я вернулся... пока. Чемодан в багажнике, я достану его позже, когда девочки будут в постели. Как они, кстати, поживают — что, по их мнению, происходит?

— Я сказала им, что ты работаешь над большим проектом и тебе нужно задерживаться на несколько ночей в офисе, но я не думаю, что они мне поверили. Я просто... не хотела вмешивать их в это, по крайней мере, до тех пор, пока мы с тобой не поговорим.

Она умоляюще повернулась ко мне, и я увидел следы слез на ее щеках.

— Алан, пожалуйста, я знаю, что нам есть, о чем поговорить. О... Ричарде Гронье и обо всем остальном. Мне очень, очень жаль. Мне даже в голову не могло прийти, что ты что-нибудь об этом знаешь. Мне так стыдно! — она ненадолго замолчала, тихонько плача в свои ладони, а затем сказала — Но я никогда — никогда! — ничего не делала с Томом Бернардо или с любым другим мужчиной. Клянусь!

Я посмотрел на нее и пожал плечами. Я не был особенно уверен в ее словах.

Ужин был странным и одновременно до странности забавным. Девочки были рады меня видеть и полны любопытства по поводу происходящего. Но, будучи подростками, они не выражали ни одной эмоции напрямую. Они дразнили меня больше, чем обычно — я выглядел старым, у меня был ужасный галстук, почему я больше не занимался спортом — и я наслаждался этим, понимая, что это был их способ восстановить связь со мной.

Их энергия и веселое настроение также помогли скрыть тот факт, что мне нечего сказать Лиз. Я старался игнорировать ее, незаметно для девочек, которые были заняты своими историями и дразнилками.

После ужина я провел немного времени с каждой из девочек, обсуждая их проблемные школьные ситуации и просто упиваясь радостью от общения со своими замечательными дочерьми. И когда они разошлись по своим комнатам, я достал свой чемодан, распаковал, разделся и сразу лёг спать. Я сделал все это, не сказав ни слова Лиз, которая стояла в ванной в ночнушке и расчесывала волосы.

Она настороженно наблюдала за мной, и когда я собирался выключить свет, она сказала:

— Алан, мы можем поговорить?

— Не думаю, что нам есть, о чем говорить, — сказал я, отворачиваясь от нее.

— Но дорогой, мы...

— Когда я увижу лицо Тома Бернардо в газете, — я резко прервал ее — и прочитаю всё о том, как его арестовали, тогда я буду готов поговорить. А сегодня я вернулся, потому что скучаю по девочкам.

С этими словами я выключил свет. Перед тем как заснуть, я услышал ее тихий плач.

****************

Все последующие дни, вплоть до следующего понедельника, я изо всех сил старался сдерживаться и быть спокойным, хотя бы при Карли и Кристине. Думаю, мне это удалось довольно неплохо, хотя они не могли не заметить напряжения между мной и их мамой.

Но когда мы с Лиз оставались наедине, мой гнев и подозрения буквально вскипали, стоило ей произнести хоть слово. Чтобы не сорваться окончательно, я был с ней максимально холоден и отстранен, отвечал на вопросы минимумом слов, ясно давая понять, что не хочу находиться рядом с ней. На ее лице было выражение беспомощного страдания, но вместо сочувствия, я испытывал еще большую ярость и злость. Сука, думал я, ты это заслужила! У тебя есть муж, который не доверяет тебе ни на дюйм, и именно ты сделала это возможным!

Во вторник утром, когда я заваривал себе кофе на кухне, вошла Лиз с «Цинциннати Энквайр» в руке. Не говоря ни слова, она передала мне газету, держа первую полосу так, чтобы я мог видеть заголовок:

«Арестован администратор медицинского центра».

На первой странице красовалось черно-белая фотография Бернардо, очевидно взятая из архива. Я взял газету и внимательно прочитал статью. Сексуальные домогательства и сексуальное насилие, четыре предполагаемых жертвы, возбуждено девять обвинений. Его уволили из больницы; он нанял Гранато & Гриви, одну из самых известных юридических фирм Цинциннати, чтобы защитить себя. Бернардо заявил о своей полной невиновности, заявив, что все это было «просто недоразумением». Анонимные цитаты коллег из больницы выражали шок и тревогу: он был таким хорошим парнем, этого никто бы не ожидал, бла-бла-бла.

Я отложил газету и посмотрел на Лиз, которая выжидающе смотрела на меня.

— Что ж, похоже, все это правда, — медленно сказал я — Этот парень, похоже, полный отморозок. Ты можешь сказать мне, кто были жертвами и как у них дела?

К моему удивлению, ее лицо обмякло, и она заплакала, закрыв лицо руками.

На мгновение нежность прорвалась сквозь стену гнева и негодования. Я подошел к жене и осторожно обнял ее, позволив ей положить голову ко мне на плечо. Несколько минут она рыдала и всхипывала.

— Я так боялась, что ты больше никогда со мной не заговоришь! Я просто не знала, что мне делать.

Она высморкалась, затем вытерла влажные глаза салфеткой, посмотрела мне прямо в глаза и торжественно сказала:

— Алан, я не имела ничего общего с Бернардо — ничего! Клянусь. Кроме того, что помогала Алексе, Дайан и другим, когда этот сукин сын беспокоил их. Они были так разбиты и опустошены, особенно Дайан. И именно этому были посвящены все собрания, с которых я поздно возвращалась.

— Я знаю. Я хотел бы, чтобы ты мне об этом рассказала, но я знаю, что Дэниелсон просил тебя не делать этого.

Воцарилась тишина. Нежное настроение, казалось, тихо ускользнуло, и комната снова наполнилась напряжением.

— Но... есть еще один... мой... мой роман, — тихо прошептала Лиз.

Я ничего не сказал, просто наблюдал, как она пытается выдержать мой взгляд. Она не смогла этого сделать и опустила глаза вниз.

— Алан, мне так жаль. Мне так стыдно. Я понятия не имела, что ты знал, а я...

— Когда это... закончилось, я... это было похоже на то, как чувствуешь себя после кошмара. Как будто я была в каком-то ужасном сне. Я была в ужасе от того, что сделала. В ужасе и в ярости на себя.

— А потом я поняла еще одну вещь. Я поняла, что была самой удачливой женщиной на земле. Я сделала это... занималась этими ужасными вещами. Но теперь все было кончено, ты ни о чем не знал, и у меня все еще был наш брак и наши дети.

— И тогда я поклалась себе, что это было...

Лиз прервали звуки девчонок, несущихся по лестнице на кухню, опоздывающих, как обычно, на школьный автобус. Несколько минут комната была наполнена безумием и смехом, когда они схватили булочки и сок, выкрикнули нам свои планы после уроков, обняли и поцеловали каждого и выскочили за дверь.

Когда они ушли, мы улыбнулись друг другу, а комната, казалось, все еще звучала их шумом и энергией.

— Нам так повезло, — сказал я, и Лиз кивнула.

— Они потрясающие девочки, — сказала она — И это не просто удача — все эти годы мы были хорошими родителями.

Мы улыбнулись еще на мгновение, и Лиз взяла меня за руку. Но затем она наклонилась ко мне и сказала:

— Алан, как ты узнал — о... о моем романе? И почему ты ничего не сказал?

— Нет! — резко сказал я. Ярость мгновенно овладела мной, как будто был включен невидимый переключатель. Вся нежность и близость утра исчезли. Я отпустил ее руку и встал из-за стола.

— Мы прекрасно жили восемь лет, не говоря об этом, и я не собираюсь говорить об этом сейчас.

— Но дорогой, мы...

— Какую часть слова «Нет» ты не поняла, Лиз? Прости, мне нужно готовиться к работе.

Не оглядываясь, я поднялся по лестнице, чтобы побриться и одеться.

****************

ОСТАНЕТСЯ ЛИ РИЧАРД ГРОНЬЕ В ПРОШЛОМ?

Следующие три недели были ужасными. Для меня, для Лиз, и, наверное, для девочек тоже. Они, должно быть, все более недоумевали, почему их родители относились к ним с прежней любовью, но при этом почти не разговаривали друг с другом. И конечно Лиз грустила и страдала, в то время как я был холодным и отстраненным.

Я просто ничего не мог с собой поделать. Когда я находился вдали от нее, например, на работе или в спортзале, я мог всё обдумать и понять. Ее единственный роман случился много лет назад — да, я тогда страдал, потом справился с этим и сумел сохранить наш брак, ожидая, что она вернется ко мне. И она... она любила меня, я знал это, и вот уже много лет мы снова были счастливы. Я мог так рассуждать, пока не возвращался домой.

При наших встречах, и прежде всего, при ее попытках установить со мной какую-либо близость, меня охватывал гнев. В своем воображении я опять начал видеть все ужасные картины, которые уже давно перестал представлять себе — картины Лиз в постели Гронье, корчащейся от возбуждения и блаженства. Ее руки обвивались вокруг его шеи, пока она страстно целовалась с ним в губы, погружая свой язык в его рот... Она прижималась к нему в миссионерской позе, задыхаясь от возбуждения, каталась на нём верхом, или на коленях перед ним сосала его член, облизывая его яйца и улыбаясь ему...

Я не мог даже разговаривать с ней в спокойном тоне, если только это не был обычный разговор о работе, доме или девочках. Всякий раз, когда она пыталась обсудить свой роман, свои или мои чувства, я чувствовал приближение взрыва и перебивал ее — или просто выходил из комнаты.

Как и восемь лет назад, я опять стал подолгу принимать душ — только не плакал больше, а кипел от гнева, проклиная ее и пересматривая свои тщательно продуманные фантазии о мести. Собрать девочек и просто исчезнуть, оставив ее без гроша в кармане, никогда больше не позволить ей увидеть никого из нас — все в таком роде.

Секс? Не смешите меня. Сама идея прикоснуться к Лиз доводила меня почти до безумия ярости и ревности.

Конечно, она видела, что я не хочу с ней разговаривать — я ясно дал это понять. Тогда она попробовала старую, испытанную временем тактику. Через два дня после публикации в газете статьи о Медицинском центре, когда мы ложились спать, она нежно потянулась к моей руке и погладила ее — невысказанный призыв, значение которого было очень ясным. В наши счастливые годы я всегда был в восторге, когда она проявляла интерес к сексу; я радовался, что не всегда сам брал на себя инициативу, что она тоже испытывала желание. Теперь же мой ответ был прост и категоричен.

— Нет, Лиз, — сказал я, даже не обернувшись. Она убрала руку и молча легла спать рядом со мной.

Через пару ночей после одного из таких отказов, когда я вышел из ванной, она начала разговор, прежде чем я успел залезть в кровать и выключить свет.

— Алан, я люблю тебя, скучаю по тебе, и хочу заниматься любовью. Можно, пожалуйста? — ее голос был тихим и напряженным.

Я был застигнут врасплох и присел на постель, чтобы обдумать ответ. Но она тщетно ждала — мои чувства не изменились и гнев все также пожирал меня изнутри.

— Нет, — твёрдо сказал я наконец, — я не хочу. Я даже не могу думать о сексе с тобой, потому что меня неотступно преследуют образы тебя и этого ублюдка. Это меня бесит... я даже прикоснуться к тебе не могу.

— Но, Алан, — сказала Лиз, заплакав, — это было ВОСЕМЬ ЛЕТ назад! Мы ведь были так счастливы вместе все эти годы! Пожалуйста! Разве ты не позволишь мне сделать это?

Я только покачал головой, не глядя на нее и слушая ее тихие рыдания. Через несколько минут она встала, накинула халат и вышла из комнаты. Я лёг в постель и, к моему изумлению, быстро заснул.

****************

На следующий день около 6: 30 я вошел в тихий дом и увидел Лиз, которая ждала меня за столом на кухне. Моя жена выглядела усталой и грустной, ее лицо было напряженным, мешки под глазами были более глубокими, чем когда-либо раньше.

— Карли и Кристина пошли поесть в Китайский сад. Мне нужно поговорить с тобой наедине, Алан.

— Ладно, — я сел напротив нее.

— Я на грани, Алан, — тихо сказала она — Я люблю тебя. Мне очень жаль, что я так поступила с тобой, и я не знаю, как это исправить или даже как связаться с тобой.

— Когда я совершила эту ужасную ошибку, когда... связалась с Гронье, ты, должно быть, был чертовски зол! Но ты не сказал мне ни слова. А теперь, восемь лет спустя, я как будто потеряла тебя. Я просто не знаю, что мне делать.

Я не мог дать ей никакого ответа, поэтому просто пожал плечами.

— Алан, можем ли мы встретиться с консультантом? Я могу получить рекомендацию от Сары в больнице, не сказав ей, для кого это нужно. Она знает, к кому лучше всего обратиться — ведь она работает в Центре уже много лет.

На самом деле, я уже думал о подобной возможности.

— Хорошо. Но это должен быть мужчина. Я хочу поговорить с тем, кто может понять, что я чувствую, находясь в том положении, в котором я нахожусь.

— Меня это устраивает, дорогой, — сказала она с явным облегчением — Я поговорю с ней завтра. Она протянула руку и взяла меня за руку, и я не стал ее отнимать.

— Спасибо.

****************

Себастьян МакЭлруни оказался весёлым и толстым мужчиной пятидесяти лет. Не просто пухлым — он выглядел именно как большой пляжный мяч. У него была румяная кожа и большие челюсти, которые тряслись, когда он смеялся или хихикал. Но в то же время уже через пять минут я смог понять, что он умен и знает свое дело. Возможно, дело было в спокойном и сосредоточенном выражении его лица и живости его взгляда, или в том, как внимательно и чутко он умел слушать. Каким-то образом я знал, насколько серьезно он ко всем этому относится.

После обмена приветстсвиями он спросил нас, почему мы здесь, и Лиз ответила первой.

— У меня... был роман. Восемь лет назад. Я считала, что мой муж не знал об этом. Когда это закончилось... наш брак словно пережил второе рождение. Мы действительно были счастливы — по крайней мере я так думаю. Несколько месяцев назад он подумал, что у меня другой роман, хотя ничего не было — и в гневе проговорился мне, что знает о первом — извините, я имею в виду единственном — романе, который случился восемь лет назад.

— И с тех пор Алан отдалился от меня. Он не хочет говорить со мной о своих чувствах, не хочет позволить мне объясниться и сказать, что я чувствую. И он не... я имею ввиду у нас больше нет близости.

— Я люблю его и скучаю по нему. Я знаю, что чертовски виновата во всём и не знаю, что мне делать, — она откинулась назад и вытерла глаза салфеткой.

— Алан? — сказал Себастьян — А как ты это видишь?

— В значительной степени также. Я... мне тогда удалось справиться со своим гневом. Для меня решение молчать о том, что я знаю, казалось единственным приемлемым вариантом. Я строго придерживался его, и это неплохо сработало. Но теперь... С тех пор, как она узнала, что я знал о ней и Ричарде Гронье — так зовут того парня — весь старый гнев вернулся. Я просто не могу его контролировать, и все время в ярости.

— Хорошо, — сказал Себастьян через минуту — Лиз, не могла бы ты рассказать об этом романе, как и почему это произошло? Нам не нужны конкретные подробности. Алан, я попрошу тебя не комментировать, пока она не закончит.

Лиз рассказала предысторию: ужасный год лейкемии Карли, наше истощение и отчаяние, а затем невероятное облегчение после ее лечения. Как мы с Лиз пытались вернуть свою рабочую жизнь в нормальное русло и потеряли связь друг с другом. Все это было мне знакомо, и она рассказала историю примерно так, как рассказал бы её я.

Но история ее соблазнения, конечно же, была для меня внове. Оказывается, Гронье был очень мягок и терпелив. Он не спешил затащить ее в постель сразу. Став ее другом, он слушал ее разговоры о болезни Карли, о том, как это сказалось на нашей семье, как мы с ней отдалились друг от друга. Хитроумным способом он смог поставить себя между Лиз и мной, заставив ее почувствовать себя так, будто он был тем, кому она могла доверять, тем, кто понимал, через что она проходила, а не ее далеким, эмоционально недоступным мужем.

— Как долго это продолжалось? — мягко спросил ее Себастьян.

— Физической близости не было долгое время. Ну... около шести недель, я думаю. Наша первая... первая связь..., — она повернулась ко мне и сказала — Я... Извини, Алан.

— Впервые мы оказались вместе... ну... в постели... в конце сентября. А потом... в общем, закончилось всё ближе к концу октября.

— Что произошло? — подсказал ей Себастьян.

— Он прервал это. Просто позвонил мне посреди рабочего дня и сказал: «Эй, это было здорово, нам было весело, но все кончено». Он был жесток. Я... мне было очень больно. Я чувствовала себя так, словно меня ударили в живот. В тот день я буквально задыхалась от слёз, не понимая, что сделала не так, где совершила ошибку. А потом, в течение следующих нескольких дней, я ощущала себя самой большой дурой в мире. Я чувствовала себя преданной, даже не понимая, что на самом деле предала я...

Она взглянула на меня.

— Только через пару недель я начала выходить из этого и осознала, какой идиоткой я была, и как мне повезло, что у меня есть муж. Это было похоже на выздоровление после сильной лихорадки — когда постепенно чувствуешь себя лучше, более похожим на себя, понимаешь?

— Но самое страшное было потом, когда я стала осознавать, что Алан и девочки были со мной все это время... как будто ждали меня, хотя они ничего об этом не знали... как я считала.

Она внезапно замолчала и пожала плечами.

— Не могла бы ты рассказать немного больше о том, как ты себя чувствовала? И во время романа, и затем, после его окончания? — слова Себастьяна были мягкими и сочувствующими, но в то же время серьезными.

— Когда я встречалась с Ричардом, я была почти загипнотизирована. Мне казалось, что во мне живут два разных человека... или что я живу в двух разных мирах... что-то в этом роде.

— Когда мы были вместе... он был чертовски умелым. Я имею в виду, как любовник. И да, это было очень захватывающе... секс с кем-то новым. Так что, когда мы были вместе...

Она взглянула на меня, чтобы понять, как я это воспринимаю. Я сидел неподвижно, тупо глядя на нее. Я чувствовал себя опустошенным.

— Когда вы были вместе..., — подбодрил ее Себастьян.

— Во время наших встреч, — она поморщилась, а затем продолжила — Я просто улетала. Когда его не было рядом... я думала о нём, хотела его, мечтала о том, чтобы быть с ним всё время. Секс с ним заполнил весь мой разум, и я вспоминала о нашей близости постоянно. Он сумел стать не просто моим любовником — в то время мне казалось, что он стал самым близким мне человеком... моим другом... тем, кто меня понимал... почти моим спасителем.

Она повернулась ко мне лицом.

— Я бы никогда не легла с ним в постель только ради секса, Алан — ни с ним, ни с кем-либо еще. Речь шла не просто о сексе для меня, хотя позже я смогла убедиться, что для него как раз секс и имел значение.

— Первые несколько раз, когда мы... занимались сексом... он был нежным и внимательным, как любовник. Но позже это быстро превратилось во что-то иначе — в чистый трах. Хотя в то время я не осознавала этого — лишь много позже я поняла, что в его сознании я была просто шлюхой, которую нужно трахать... шлюхой, которой не нужно платить. Я была такой дурой.

Она устало смотрела в пол. Мы ждали, что она продолжит.

— А дома, когда я была вдали от Ричарда, я словно заледенела. Я была не в силах понять, почему я изменяю Алану. Я все еще любила его и знала, что то, что я делаю, ужасно — но между мной и моими чувствами будто была пелена... как будто я была под новокаином или что-то в этом роде. Я знала, что это неправильно, но ничего не чувствовала.

И когда он спрашивал меня, что меня беспокоит, или говорил, как он обеспокоен тем, что мы отдаляемся друг от друга, я... я просто не хотела связываться с этим. Я закрылась от Алана. Извиняясь и говоря, что устала или занята на работе, я просто отталкивала его. Дома я никогда не позволяла себе серьезно думать о том, чем я занимаюсь с Ричардом, или о том, какие могут быть последствия.

Стало тихо. Я понял, что крепко скрестил руки на груди и немного дрожу.

— А потом? Когда роман закончился? — подсказал Себастьян.

— Ну, как я уже сказала, это было похоже на выход из лихорадки — как будто пелена тумана спала с моих глаз. И тогда я вновь почувствовала... те, забытые ощущения. Конечно, больше всего меня разрывал стыд. Я любила Алана! И мне всегда казалось, что я не из тех женщин, которые изменяют своему мужу и рискуют своим счастливым браком и благополучием своих детей из-за какой-то нелепой любви.

— Но вместе с тем, я чувствовала невероятное облегчение. Время шло и все было в порядке. Мне просто повезло. Я совершила этот ужасный поступок и каким-то образом НЕ разрушила свой брак и свою жизнь. С каждым уходящим днем я благодарила Небо и была полна решимости сделать все — все, что угодно, чтобы Алан был счастлив со мной. Я просто хотела любить его... заниматься с ним любовью... быть женой, которую он заслужил. Он был так терпелив и добр со мной!

— Итак, я..., — она снова посмотрела на меня — я пришла в себя, я думаю. Я стала уделялять больше времени Алану, мы много занимались любовью, и я искала способы показать ему, как много он для меня значит...

— Мы были счастливы, — подумал я — Я до сих пор думаю, что... мы были счастливы. Вот уже восемь лет я чувствовал себя счастливым и чертовски везучим. До... последней пары месяцев.

****************

Мы ходили к Себастьяну два раза в неделю. Забавно, но мы всегда сидели на одних и тех же стульях — я слева — и рассказывали свои истории. Когда подошла моя очередь, мне не пришлось говорить о болезни Карли или ее последствиях, но я рассказал ему о все более отстраненной и рассеянной манере Лиз и ее периодической уклончивости.

Затем я рассказал ему о дне, когда она притворилась, что не знает, кто такой Ричард Гронье, и как сильно это встревожило меня.

— Поэтому я нанял частного детектива — и он получил то, о чем я просил. Фотографии и аудио.

Лиз ахнула, и я повернулся к ней. На ее лице читался ужас.

— Я никогда не слушал эти кассеты, — сказал я — и никогда не видел фотографии. Я знал, что не смогу — никогда не смогу пройти через это, если я это сделаю.

Я снова повернулся к Себастьяну.

— Просто воображать было достаточно плохо. Гнев был... Это не было похоже на то, что я когда-либо испытывал в своей жизни. Я подолгу принимал душ, просто чтобы побыть в одиночестве. Я плакал там, прислонившись к стене, или строил планы изощренной мести. Я хотел убить их обоих, например, зарезать или задушить, или поймать их в номере отеля и вытащить голыми прямо на улицу, на стоянку. Много размышлял я и о столкновении с Лиз — о том, чтобы заставить ее признаться прямо на глазах у детей, или на ужине в честь Дня благодарения перед ее родителями.

Лиз сидела рядом со мной, белая как полотно.

Себастьян тихо сказал:

— Должно быть, это было ужасное время для тебя. И все же ты не стал противостоять ей, не требовал развода. Ты думал об этом?

— Конечно! — расхохотался я — Я даже подумывал забрать детей и просто исчезнуть, переехать в другой штат. Но... Девочки. Ты знаешь, я сам пережил развод родителей — они расстались, когда мне было десять, и это было ужасно. Страшно. Они оба были злы друг на друга и не могли больше быть родителями для меня, моего брата и моей сестры.... По сути, они вели себя как двое детей, а мы трое просто оказались посередине... А незадолго до романа Лиз, развелись мой брат и его жена, и я наблюдал, как их дети переживают то же самое. Я просто не хотел делать это с Карли и Кристиной. Как я мог? После того, как Карли была так больна... Поэтому я решил, что сделаю всё, чтобы спасти наш брак.

— Но ты мог бы рассказать обо всём Лиз и настоять на том, чтобы она прекратила роман, — сказал Себастьян.

— Я... я просто не думал, что это сработает. Не был уверен, что смогу сдержать свой гнев. Я просто видел те недели и месяцы, когда она пытается загладить передо мной свою вину, а я даже не собираюсь с ней разговаривать..., — я иронично улыбнулся — Что-то вроде того, где мы сейчас находимся.

— К тому же, — продолжил я — я знал, что не смогу поверить ни единому ее слову. Допустим, она сказала мне, что любит меня, или затащила меня в постель — как я мог ей доверять? Как я мог знать, что она действительно хочет меня, а не просто надеется, что я не дам ей пинок под задницу?

— Я должен был увидеть, пусть со временем, что она действительно чувствует ко мне то же самое, что и во все годы нашего брака.

— И я притворился. Я играл любящего мужа и держал в себе гнев и отчаяние. За исключением душа. Я просто ходил на работу, приходил домой и готовил ужин, заботился о детях — даже время от времени занимался сексом с Лиз. Именно сексом, потому что я бы не назвал это занятиями любовью.

Рядом со мной тихо сидела Лиз, бледная и опустошенная.

— И твой план состоял в том, чтобы переждать и просто смириться с этим, пока роман Лиз не закончится?

Время честности. Собирался ли я сказать правду?

— Нет, — помолчав, произнес я — Я пошел к Гронье, показал ему одну из фотографий, сделанных для меня детективом, и пригрозил ему. Я заставил его позвонить Лиз и прекратить это. И был вместе с ним, когда он это сделал.

— Боже мой, — тихо сказала Лиз и заплакала.

****************

— Итак, давайте пока подведём некоторые итоги, — сказал Себастьян. Мы встречались с ним три недели.

— Во-первых, у меня нет никаких сомнений в том, что Ричард Гронье был опытным и искусным соблазнителем. Он знал, что делал, и, несомненно, делал это и раньше, наверняка много раз. Он был терпеливым и хитрым, умело притворяясь другом и защитником Лиз. Я не услышал в ее истории ни слова, чтобы предположить, что она с самого начала собиралась изменить своему мужу.

Я начал перебивать, и он поднял руку.

— Это не означает, Алан, что Лиз не виновата — совсем нет. Измена — это измена. Просто, если вы двое собираетесь двигаться вперед, вам обоим лучше видеть вещи в их полном контексте и понимать их настолько полно, насколько возможно. Он изначально захотел секса с ней — и для этого стал ее другом и доверенным лицом, чтобы со временем соблазнить ее.

— Теперь о твоём поступке. То, что ты сделал, достойно восхищения, Алан. Тебе удалось преодолеть свою собственную боль, чтобы вспомнить о том, что лучше для ваших детей. Ты поставил их на первое место. Я не до конца уверен, что твоя стратегия была лучшей, но судя по всему, таковы были твои чувства в то время. И это действительно сработало. Вы оба сказали, что последние несколько лет брака были счастливыми.

— Однако, Алан, твой план восстановил для тебя некий баланс сил, чего ты, возможно, не осознавал и не до конца осознаёшь сейчас. Отчасти, та боль в ситуации, в которой ты оказался, будучи обманутым, заключалась в том, что твоя жена предала тебя, скрывая от тебя важнейшую часть своей жизни. То, что ты сделал, позволило тебе как бы взять верх над Лиз: ее секрет, был раскрыт, и на этом ты построил основу своей тайны. Теперь ОНА была в неведении, так как ты знал о её романе, а она не знала, что ты в курсе.

Я кивнул. Я и так знал это, хотя никогда не видел так ясно, как только что обрисовал Себастьян.

— Я предполагаю, что на время невероятно болезненного периода ее романа и его последствий, именно эта сила, это тайное знание было частью того, что поддерживало тебя, не давая развалиться, — он немного наклонился вперед — Опять же, в этом нет ничего плохого. Этот роман мог разрушить вашу семью, но ты нашёл способ сохранить её. Это было смело и проницательно.

— Но никто из вас не рассказал мне о том, что произошло два месяца назад. Что изменилось, Алан? Почему вы раскрыли свой секрет Лиз после стольких лет?

Я рассказал ему о ситуации с Томом К. Бернардо, о новых неделях, в течение которых Лиз была далека от меня, и о том, как я забеспокоился, что она снова мне изменяет.

— Я бы ничего ей не сказал, — сказал я ему — Но однажды утром я пожаловался ей на все её так называемые поздние встречи, и мы поссорились. Она сказала то, что просто не имела права говорить, и я просто огрызнулся — в одно мгновение. Восемь лет самоограничения — и все это исчезло в один миг.

— Что она сказала? — тихо спросил Себастьян.

— «Я когда-нибудь давала тебе повод не доверять мне?»

В комнате воцарилась долгая тишина. Я слышал, как тихо жужжит кондиционер. Затем Лиз сказала:

— Теперь я вспомнила. Когда я произнесла их, за долю секунды до того, как ты ответил, я поняла, что сказала, и мне стало стыдно.

— Я не смог остановиться. Я сбросил на нее эту бомбу... Гронье... — и сказал ей, что, если она сделает это снова, с Бернардо, наш брак просто рухнет. После этого я просто убрался оттуда, — я пожал плечами — Вот и вся история.

****************

Во вторник днем я поднял голову, услышав, как открывается дверь моего кабинета, и был несказано удивлен, увидев Карли и Кристину с их книжными сумками.

— Эй, папа, есть минутка для парочки родственников?

— Конечно, мои родные! — я поцеловал их обеих, и они плюхнулись на мои офисные стулья.

— Чем я обязан такому удовольствию? — радостно спросил я. Они почти никогда не заходили ко мне в офис — моя работа их не интересовала.

К моему изумлению девочки обменялись взглядами — а затем Кристина поднялась и закрыла дверь.

— Что происходит между тобой и мамой? — тихо спросила меня Карли.

— В смысле происходит?

Карли закатила глаза.

— Будь с нами честен, папа. Нам больше не девять лет. Уже почти два месяца вы оба почти не разговариваете друг с другом. Ты злишься, а мама просто грустит. Несколько раз по ночам мы слышали, как она плачет внизу в гостиной. Так что да, с вами что-то происходит!

— Вы собираетесь развестись, папа? — вмешалась Кристина. Они обе сидели неподвижно, серьезно глядя на меня.

— Нет, это не так, — сказал я почти сразу. Это была ложь. Я понятия не имел, разведёмся ли мы. Однако инстинктивно я понял, что правильный ответ только усилил бы их беспокойство. Если мы разведёмся, им в любом случае придется с этим разобраться. Нет причин расстраивать их прямо сейчас.

— Тогда к чему эта холодная война, папа? Что происходит? — спросила Карли. Она недавно начала изучать историю 20-го века, и честно говоря, я был впечатлен этой аналогией.

— Иногда... иногда браки переживают тяжелые периоды, Карли. Не буду отрицать, это тяжелый период для нас с мамой. Но мы работаем над тем, чтобы как-то из него выйти, и будем работать дальше, пока не разберемся со всем окончательно.

— Но почему ты так зол, а она все время плачет?

— Дорогие мои девочки, я не могу говорить с вами о деталях наших проблем. Они между вашей мамой и мной.

Я встал и обошел свой стол, присев на корточки между стульями и положив руки им на плечи.

— Мне жаль, что мы с мамой... не ладим, и еще больше жаль, что это отражается на вас. Вы просто должны в нас верить. Мы оба любим вас, и..., — я остановился. Я собирался сказать: «... и мы оба будем рядом, что бы ни случилось», но эти слова могли бы быть ошибкой.

—... и мы собираемся решить наши вопросы, она и я. Вам лишь придется немного подождать.

— Папа, просто расскажи нам, что случилось. Мы знаем, что ты любишь маму. Что же такого серьёзного могло случиться, чтобы ты так злился? – попробовала настоять на своём Кристина.

Я улыбнулся и медленно встал — мои колени убивали меня.

— Извини, Крис. Никаких подробностей.

Я схватил ее за руку и заключил в объятия.

— Но я отведу вас обоих через улицу в Starbucks и куплю вам один из тех отвратительных гигантских мокко-латте-фраппациниссимо, которые вы так любите!

Я быстро сохранил файлы, над которыми работал, схватил свой портфель и весело выгнал своих девочек из офиса, надеясь, что я их успокоил, и задаваясь вопросом, есть хоть немного правды в том, что я им говорил.

****************

Пятая неделя с Себастьяном.

— Лиз, чего ты хочешь? Чего ты надеешься добиться от нашей совместной работы?

— Я хочу, чтобы Алан вернулся, — просто сказала она — Я хочу, чтобы наш брак вернулся. Счастливый, любящий брак, который у нас был с самого начала, а затем и снова, в течение почти восьми лет.

Она повернулась ко мне.

— Но я совершенно не знаю, как туда вернуться, или как связаться с Аланом, или даже понять, чего он хочет от меня.

— А ты, Алан? — Себастьян пристально посмотрел на меня.

— Я... я не знаю. Понимаешь, в моей голове все легко и просто: я хочу оставить в прошлом весь этот хаос, помириться с Лиз и снова быть счастливым. Но этого просто не происходит, Себастьян, и я не знаю, как это сделать. Я злюсь, я обижен, я предан, и я в ярости, и лучше не становится.

С минуту Себастьян выглядел задумчивым.

— Если ты смог простить ее тогда, когда боль была такой свежей и сильной, то почему не сейчас? В конце концов, Алан, ты получил то, на что надеялся. Как ты сам мне сказал, она много раз доказывала, что любит и предана только тебе.

— И ты ни разу не изменяла мужу с тех пор, не так ли, Лиз?

— Абсолютно. Я даже не смотрела ни на кого с тех пор, как исчез Ричард, — её голос звучал твердо, и она смотрела прямо на меня. Я ей поверил.

— Не знаю, Себастьян, — вздохнул я — Я достаточно много об этом думал. И все, что ты говоришь, правда. Только... Правда в том, что из-за этой проблемы с Томом Бернардо мне пришлось все это заново пережить. То, что было похоронено в прошлом, вернулось, и вся эта боль снова обрушилась на меня. Как будто меня когда-то пытали — и теперь вновь заставляют пройти через эти пытки.

Я помолчал.

— Однажды я читал мемуары парня, которого на самом деле дважды пытали. Он был бывшим агентом ЦРУ. В первый раз пытки продолжались шесть дней, но он не сдался — так ничего и не раскрыл. Его обучили сопротивляться пыткам, и, несмотря на невероятную боль, он справился с ними.

— Но затем, примерно четыре года спустя, его вновь схватили и пытали во второй раз. И он продержался не более двух часов, прежде чем выдать все секреты. Позже он говорил, что, уже пройдя через этот ад однажды, и зная, чего ожидать... он просто не смог противостоять этому во второй раз.

— Я думаю подобное сейчас происходит и со мной. Во второй раз, с Бернардо, когда я подумал, что она снова обманывает меня, изменяет мне... Я просто сломался.

Господи, как мелодраматично это прозвучало. Но в тот момент я действительно чувствовал именно такие эмоции.

— Лиз нужно как-то компенсировать это тебе? Ты ждешь извинений, которые она еще не принесла? Или какого-то искупления? Она заслуживает большего наказания, чем получила?

— Нет, я... я знаю, что она страдает. Мне иногда больно за нее, и я хочу ее утешить. И тогда приходит ярость! Она сделала это с нами, это она трахнула кого-то другого — какого черта мне нужно заставлять ее чувствовать себя лучше?

Лиз сидела рядом со мной с сухими глазами, но выглядела очень грустной. Ее голова была опущена; она даже не взглянула на меня.

— Хорошо, забудь ее на минутку, Алан. Что насчет тебя? — Себастьян подался вперед — Если ты представишь свою жизнь через год, как она будет выглядеть?

— Это легко... Я вижу себя рядом с Лиз и нашими девочками. Мы вместе и счастливы, как раньше, как всегда.

— И это то, чего ты хочешь? Это та картина, которую ты хочешь воплотить в жизнь?

Я медленно кивнул.

— Тогда я спрошу тебя еще раз — что должно произойти? Что нужно сделать Лиз? Что тебе нужно сделать?

Я покачал головой, чувствуя себя совершенно несчастным.

— Я понятия не имею.

****************

Раннее субботнее утро и еще один долгий душ. Я встал и приготовил кофе, но завтракать не хотелось. Лиз все еще была в постели; девочки будут спать еще несколько часов.

Сегодня утром я не чувствовал злости или ярости — только грусть. А потом потоки воды мягко обрушились на меня, и очистили мой разум от лишних мыслей.

Внезапно я почувствовал сквозняк, когда дверь душа открылась и закрылась за мной. Я повернулся и увидел Лиз, обнаженную, со слезами на лице, тянущуюся ко мне.

— Лиз, нет, я...

— Алан! — я протянул руки, чтобы удержать ее подальше, но она с силой оттолкнула их и обняла меня, крепко прижимаясь к моему телу. Шли минуты, но она меня не отпускала.

Из-за ее рыданий я долгое время не мог понять тех слов, которые она повторяла мне на ухо.

— Верни меня, пожалуйста, верни меня, — шептала Лиз, хватая ртом воздух, плача и отчаянно держась за меня, как тонущий пловец цепляется за обломок плавучего дерева. Ее судорожная дрожь передалась мне, и я, не задумываясь, погрузил нас обоих под горячую воду. Обнимая ее, я медленно поглаживал руками ее спину, бормоча ей в волосы «шшш».

Казалось, время остановилось, пока мы медленно покачивались вместе; ее дрожь и рыдания постепенно замирали, а ее шепот утих. Я держал ее и поглаживал ее мокрое тело, чувствуя, как она согревается. Наконец, когда она успокоилась, я отодвинулся от нее и улыбнулся, видя, как она неуверенно смотрит на меня. Моя внутренняя плотина рухнула в этот момент, и я поцеловал ее.

Страсть, с которой она ответила, заставила меня задохнуться, и наши тела соединились под хлестающими струями горячей воды. Когда мы разорвали объятия, она снова разрыдалась, обнимая меня крепче, чем когда-либо в моей жизни.

Слова были излишними. Одним рывком выключив воду, я вытащил нас обоих из душа и обтёр, пока Лиз все еще цеплялась за меня. Затем я поднял ее на руки и отнёс обратно в постель, упав рядом с ней. Не в силах сдерживаться, я целовал ее груди, гладил ее киску, в то время как она жарко стонала мне в ухо.

Перевернув ее на спину, я лёг на нее и проник в её влажную киску одним сильным ударом. Лиз вскрикнула от восторга. В то же мгновение мы начали биться друг о друга, безумно стонать, целоваться и сосать языки друг друга. Это было невероятно захватывающе. Не потребовалось много времени, чтобы мои яйца сжались, когда я накачивал спермой свою жену. Лиз сцепила ноги у меня на спине, вскрикивая и вбивая своё тело в меня. Мы колотились друг о друга в самом сумасшедшем оргазме в нашей жизни.

Какое-то время мы не могли пошевелиться. Когда наше дыхание вновь стало ровным, я повернулся на бок, потянув ее за собой, чтобы оставаться внутри нее. Мы улыбнулись друг другу, и я нежно поцеловал ее в губы, прижимая к себе.

Лиз хотела что-то сказать, но я остановил ее, приложив палец к ее губам.

— Сегодня вечером, — сказал я — И так каждый день, пока мы можем справиться с этим.

Она посмотрела на меня мгновение, затем нетерпеливо кивнула с широкой улыбкой на лице, и мы поцеловались еще раз. Через несколько минут мы заснули в объятиях друг друга.

****************

— Себастьян, — сказал я его автоответчику — это Алан Хендрикс. Мы с Лиз собираемся отменить встречи на этой неделе. Я уверен, что мы захотим увидеть тебя снова, но я не знаю, когда. Если не возражаешь, я позвоню, когда мы будем готовы к встрече. Спасибо тебе.

Предыдущая ночь была дикой. После быстрого ужина с пиццей Карли и Кристина пошли в кино, а мы с Лиз молча бросились в спальню.

Мы быстро сорвали друг с друга одежду и начали целоваться. Пока она ласкала мой член, я сосал ее соски, и наконец, она взмолилась о пощаде. Лиз была очень возбуждена.

Я сел и сказал:

— Я хочу, чтобы ты кое-что сделала.

Она кивнула, и я сказал:

— Ты будешь мастурбировать для меня? И позволишь мне посмотреть?

Сначала она казалась застенчивой; но затем спросила:

— Ты не мог бы выключить верхний свет и оставить только ночник?

Когда я это сделал, Лиз удобно устроилась на спине и начала медленно прикасаться к себе, улыбаясь мне, в то время как я сидел на краю постели и любовался ей. Одной рукой она ласкала соски, а другой — створки киски. Я надрачивал свой член, пока смотрел, чтобы она тоже видела, как я это делаю.

Дыхание Лиз участилось, и рука на ее киске сфокусировалась на клиторе, который она ласкала все быстрее и быстрее, неотрывно глядя на мои манипуляции с членом. Я был тверд как скала, наблюдая за выражением ее лица, и, наконец, она начала биться в конвульсиях оргазма, а ее бедра подпрыгивали вверх и вниз на кровати.

— О! Ооо! О, да, вот так... — ее голос затих, пальцы замедлились, и она мечтательно улыбнулась мне — О, это было... иди сюда!

Она потянулась ко мне, и я в одно мгновение оказался на ней сверху, сильно вбив свой член в ее тело. Я был безумно возбужден, так что нам удалось жестко потрахаться всего несколько минут, прежде чем я выстрелил в нее своей спермой, потерявшись в собственном удовольствии и лишь смутно осознавая, что стону ей в шею.

Мы пролежали вместе некоторое время, может быть, полчаса, не разговаривая, почти не двигаясь. Затем мои руки начали бродить по всему телу Лиз, нежно исследуя ее, и в мгновение мой член вновь налился возбуждением.

На этот раз я опустился между ее ног и стал страстно лизать ее киску, двигаясь от нежных складок к клитору, вверх и вниз. Лиз бессвязно пробормотала: «Алан! Я вся...», но не остановила меня. Я облизывал ее и свои соки, зная, что не поедал ее дырочку после секса много лет, вероятно, с первого года нашего брака.

Она тихонько стонала, вращая бедрами, чтобы получить мой рот там, где хотела. Когда я почувствовал, что она очень близка к тому, чтобы кончить, я отстранился и сказал:

— Прокатишься на мне?

Она ездила на мне жестко, почти десять минут, иногда подпрыгивая, иногда наклоняясь вперед, чтобы покормить меня своей роскошной грудью. Дважды я сильно прикусил ее сосок, и оба раза она кончила, а ее киска крепко сжимала и выдаивала мой член. Когда я наконец разрядился в нее, я так громко закричал, что вместе с оргазмом испытал неимоверную радость оттого, что девочки вышли из дома.

Это была самая жаркая ночь с момента нашего медового месяца. Лиз почти сразу отключилась. Я пошёл в душ и не уснул, пока девочки не вернулись домой.

****************

Как ни странно, именно так все и наладилось. Следующая ночь была такой же яркой, хотя и более спокойной, поскольку девочки спали в своих спальнях. Лиз встала на колени и сделала мне страстный минет, все время глядя мне в глаза. Я попытался отодвинуться, когда был готов кончить, но она не отпустила меня, положив руки на мою задницу и прижав мою мошонку к своим губам, пока я не излился ей в горло.

Затем моя жена легла на кровать, медленно раздвинув ноги, и я ел ее киску, доведя Лиз до трех оргазмов.

На следующий вечер Лиз начала дразнить меня еще за ужином. Подняв свою ногу и потерев ею мое бедро, она спокойно спрашивала девочек о их жизни, в то же время с хитрым выражением лица поглядывая на меня. В ту ночь в нашей комнате у нас был самый долгий секс в нашем браке — мы продержались более получаса в пяти разных позах, закончив тем, что я бился изо всех сил об ее бедра по-собачьи и притянул к себе ее плечи, закачивая сперму глубоко внутрь киски Лиз.

Следующие одиннадцать дней мы занимались сексом по крайней мере раз в день, взяв перерыв только тогда, когда у Лиз начались месячные. Она предложила кончать в это время ей в рот, на что я с улыбкой сказал, что готов к перерыву!

В один из этих дней, лежа в моих объятиях после жарких занятий любовью, Лиз посмотрела на меня и спросила:

— Детка, нам еще нужно говорить? Ну... об этом? О моем романе?

Я улыбнулся и покачал головой.

— Себастьян великолепен, но я больше не чувствую необходимости в этих встречах. Это похоже на то, что мне нужно, Лиз. Возвращать наш брак таким образом — без слов.

Она улыбнулась и кивнула, затем поцеловала меня в грудь и прижалась ко мне, закрыв глаза.

****************

Однажды в субботу я заехал за Кристиной и парой ее подружек в торговый центр. У Карли уже были права, и она уехала куда-то со своим нынешним парнем, Энди. После того, как мы высадили всех друзей Кристины и отправились домой, она сказала:

— Кажется, вы с мамой все уладили.

Я улыбнулся ей.

— Ты так думаешь?

Она закатила глаза.

— Ты что, шутишь? Вы все время касаетесь друг друга или бросаете друг на друга нежные взгляды на протяжении всего ужина... Черт возьми, снимите номер в мотеле!

Она смеялась, и я засмеялся вместе с ней и сказал:

— Да, я думаю, все изменилось к лучшему. Брак — это работа, Крис. Иногда бывают тяжелые времена, и это нелегко преодолеть, но похоже, что мы с мамой почти у до цели.

С саркастическим преувеличением она сказала:

— Спасибо за урок жизни, Учитель. Я обязательно запишу эту фразу в моей Книге мудрых изречений!

Затем она снова засмеялась, и я увидел, что ей стало легче.

****************

Когда мы пришли к Себастьяну в последний раз, он был удивлен и впечатлен. Это было примерно шесть недель спустя.

— Похоже, что все определенно идет хорошо! Хотите рассказать мне об этом?

Я просто улыбнулся. Лиз немного покраснела и сказала:

— Мы... много занимаемся сексом. Почти каждый день в течение нескольких недель. Боже, это похоже на то, что мы вернулись в наш медовый месяц! Алан... это так здорово! С любовью и радостью. Похоже наваждение спало, и мы просто наслаждаемся друг другом.

Себастьян повернулся ко мне и сказал:

— Теперь я вижу перемены у вас обоих. Лиз практически сияет, а ты просто выглядишь более расслабленным. На самом деле ты даже помолодел — как будто с твоих плеч свалился тяжкий груз.

Я пожал плечами.

— В нашу прошлую встречу ты спросил меня, что должно произойти, чтобы улучшить отношения между мной и Лиз. Тогда я понятия не имел. Оказывается, это не имело никакого отношения к словам. Наоборот, слов было слишком много — слов, размышлений — но почти не было траха... Извини, Себастьян.

Он улыбнулся.

— Я слышал это слово раньше.

Затем он сказал:

— Так все в порядке? Нет необходимости возвращаться к тому, что мы делали?

Мы с Лиз посмотрели друг на друга. Она покачала головой и сказала:

— Я так не думаю. Такое ощущение, что... как будто мы, наконец, поладили и нам хорошо друг с другом.

Она взяла меня за руку, и я нежно пожал ее.

— Мы знаем, что всегда можем прийти к тебе, — сказал я, — но, похоже, сейчас нам это просто не нужно.

У двери он крепко пожал мне руку, а Лиз поцеловал в щеку.

— Удачи вам обоим, — сказал он — У меня хорошее предчувствие насчет вас.

— Спасибо, — сказал я — Думаю, у меня тоже.

ohio, VISITING RICHARD GRONIER