Общая квартира. Свет твоих окон

Ольга Петровна Романова переехала из коммунальной квартиры в новый дом примерно за полгода до Михаила Ивановича Летова, кое-как въехала и устала безумно. К ночи все расставила уже, шкаф набила одеждой, руки не держали, а ноги подкашивались и гудели, как телеграфные провода. В коммуналке с душем и ванной была напряженка, и соседи установили очередь, а одинокую немолодую Ольгу Петровну вписать «забыли». Она набирала в таз холодную воду на кухне, несла его в свою комнату и скромно полоскалась. А тут своя ванная комната с ванной, холодной и горячей водой. И чтобы взбодриться, Ольга Петровна решила немного ополоснуться.

Было странно, непривычно, что кругом нет соседей. Нет, за стенками они были, возились на потолке, что-то сверлили снизу, но ни в прихожей, ни на кухне, ни в ванной не было никого! Ольга Петровна разделась в комнате, и обнаженная, отправилась в ванную.

Ах, как хорошо было под упругими струями воды, хлещущей из душа, и Ольга Петровна блаженствовала, направляя тарелочку душа то на груди, то на живот, то на волосатый лобок. Последнее она сделала совершенно напрасно, ибо ее клитор отозвался немедленно и потребовал дополнительной ласки. Ольга Петровна легла в ванну, наполненную до половины, и направила душ между ног.

Оргазм был быстр, пронзителен и силен. Ольга Петровна металась, била руками, расплескивая воду и судорожно сжимая ноги, а потом заснула прямо в ванной. Ей снилось, что она плывет на спине по тихой реке с белыми кувшинками, лениво загребая руками, а рыбаки с удочками смотрят на нее с берегов.

Она спала, пока вода не дошла ей до лица. Маленькой Ольге Петровне ванна была велика, она соскользнула вниз и едва не утонула. Она резко села и долго судорожно дышала, согнувшись. Потом стерла с тела ладонями воду (про полотенце она и не вспомнила) и, шлепая мокрыми ногами, отправилась в комнату. Хорошо, что закрутила воду и вынула затычку на цепочке из сливного отверстия.

В полумраке летнего вечера Ольга Петровна долго искала полотенце, но так и не нашла, но нашла в шкафу простыню и наволочку. Простыней она обтерлась, а наволочку накрутила на голову, сделав что-то вроде тюрбана. «Здравствуйте!», – сказал кто-то. – «Добрый вечер!».

— Ой! – воскликнула Ольга Петровна, прикрываясь руками и приседая. – Ой, кто это?!

— Это я! – ответил кто-то приятным высоким баритоном. – Ваш сосед по кварталу из дома напротив. В другой раз все-таки запирайте дверь. Я свет включу!

Вспыхнул торшер и высветил сидевшего на диване немолодого мужчину в клетчатой рубашке и черных тренировочных брюках, державшего на коленях большую белую бумажную сумку.

— Я подумал, что Вам может это понадобиться, – сказал мужчина и показал на сумку.

Ольга Петровна сидела на полу, сжавшись в комок, и не говорила ни слова.

— Если бы я был насильник, – сказал мужчина. – Я бы давно Вас трахнул, как только Вы вышли из ванной. Все-таки запирайте дверь и зашторивайте окна.

— К-какие окна? – щелкнув зубами, спросила Ольга Петровна.

— Ваши, ваши окна. Устроили, понимаешь, стриптиз. Все же видно, как в аквариуме. Я сумку сейчас Вам кину, Вы ее возьмите, там мой халат и полотенце. Старые газеты есть?

— Н-на подоконнике. А зачем?

— Окно занавешу. Ловите сумку!

Ольга Петровна сумку не поймала. Она ударила библиотекаршу в лоб и опрокинула на задницу. Ольга Петровна уселась врастопырку на пол, а мужчина спокойно направился к окну.

Он обошелся без кнопок. Он просто раскрыл оконные створки, подсунул под них газеты, которые библиотекарша прихватила на работе, и снова закрыл, а Ольга Петровна тем временем вытерлась чужим полотенцем, надела чужой купальный халат и села на кровати, поджав под себя ноги. «Можно повернуться?», – вежливо спросил мужчина, и библиотекарша ответила: «Да, конечно».

— А все-таки, зачем Вы пришли? – недоуменно спросила Ольга Петровна.

— Жалко мне Вас стало! – ответил мужчина. – Мечетесь, как птичка в клетке. Жалко мне Вас стало, все одна, одна.

— И все?

— Нет, не все. Фигура у Вас оригинальная, бедра узкие, а грудь большая. Словно от другой женщины.

— Я с соседкой по коммуналке поменялась, – засмеялась Ольга Петровна. – Взяла поносить и не вернула. Анекдот знаете? Рассказать?

— Давайте! – оживился мужчина.

Уже совсем стемнело, и комнату освещала только тусклая лампочка торшера.

— Встречаются как-то в грим-уборной Зыкина и Ротару. Зыкина спрашивает: «У тебя грудь есть?». «Есть», – отвечает Ротару. «А почему не носишь?».

— Смешно! – покивал мужчина и резко встал. Ольга Петровна снова сжалась в комок и закрыла глаза.

— Разрешите представиться! – сказал мужчина. – Владимир Анатольевич Макаров. Простой советский инженер. Не насильник, не убийца, и даже не вор. Хотя, признаюсь, что канцтовары на работе тырю.

— Ну, тогда и я. Ольга Романова. Библиотекарь. Старший. А до этого – работница на витаминном заводе имени Карпова. Работа там была простая, но вредная, оттого имею право досрочного выхода на пенсию.

— А в чем ее вредность? – спросил Макаров, снова усаживаясь на диван. – В витаминах?

— У нас была «бродячая» бригада, – пояснила Ольга Петровна. – Где затыка, туда и кидали. Только на гормонах задержались. Там текучесть большая. Я поработала немного, и Вы уж простите за откровенность, прекратились месячные, а груди выросли на три размера.

— Вот как? – беспокойно завозился на диване Макаров. – А мужчины? У мужчин что-нибудь тоже выросло?

— Не обольщайтесь! – погрозила пальцем Ольга Петровна. – После недельной работы мужчины начинают говорить тонкими голосами, и у них тоже начинают расти груди. Об этом даже в нашей многотиражке писали, об усилении вентиляции и ношении респираторов вместо масок. Ну а я ушла с завода, перешла в библиотеку при заводе, а потом и вовсе в районную.

— А месячные починили? Вы, если не хотите, не говорите.

— Ну, почему же, скажу, – скупо улыбнулась Ольга. – Лечили меня амбулаторно, да только без толку. Так что я теперь – пустышка. Давно притерпелась...

— Так я пойду? – с надеждой в голосе спросил Макаров. – Полотенце я заберу, а халат пока оставлю. Будет повод зайти. Если Вы не против.

Давно никто не делал таких многообещающих предложений Ольге Петровне, и она торопливо закивала:

— Заходите, конечно, заходите!

— Я Вам светом помигаю. Три раза, – сказал Макаров. – Приду домой сейчас и помигаю. А когда завтра помигать?

— Часиков в восемь вечера. А я Вам в ответ.

— Тогда я пошел?

— Да уж идите. Мигайте.

Он ушел, уехал на лифте, а Ольга Петровна метнулась к окну и с замиранием в сердце стала ждать, когда замигает окно. Конечно, она умом понимала, что так быстро Макаров не добежит, но ждала с нетерпением, как девчонка первого свидания. И дождалась.

Давно это было. После фильма она ждала возле заводского клуба, когда все уйдут, и механик останется один. Она только что посмотрела кино «Шербурские зонтики» и немедленно спроецировала его на себя, представив на месте главной героини Олю Романову. Как же красиво любили друг друга Женевьева Эмери и Ги Фуше! Она еще раз посмотрела этот фильм, а потом еще, и вдруг поняла, что влюблена в чернявого киномеханика, на которого все кричали и топали ногами, когда фильм вдруг обрывался, а он высовывался из окошка своей кинобудки и тоже кричал:

— Спокойно, граждане! Сейчас склею пленку!

И волшебство начиналось снова!

К концу недели зрителей становилось все меньше, а любовь Оленьки становилась все сильнее, а тут еще школьные подружки затеяли разговор о французах, говоря заговорщицким полушепотом, что все французы ебливы, как коты. А раз так, то она тоже должна соответствовать своему любимому, который запросто мог быть французом. И когда он, наконец, вышел на улицу и спросил: «А тебе чего?», Оленька твердо решила ему отдаться. И ничего, что ее француза звали Ашот.

— Вы не могли бы показать мне... Вашу...кино...

— Аппаратную, что ли?

— Д-да...

— Пошли-пошли! Только быстро, жена ждет, на сносях она. И последний сеанс скоро!

Ашот схватил Оленьку за руку и поволок по ступенькам в аппаратную. Там особо смотреть было нечего, здоровенный кинопроектор, монтажный стол, пузырьки с ацетатным клеем и... все! Волшебство стремительно рушилось, и нужно было действовать быстро. Оля спустила трусы и задрала подол. «Вот, девчонка!», – восхищенно задохнулся Ашот. – «Такая маленькая, а ебливая!».

— И вовсе не маленькая! – обиделась Оля. – Просто я Вас люблю. Ну, как в кино.

— Это меняет дело, – деловито сказал Ашот, расстегивая ширинку синего комбинезона. – Я тебе, конечно, вдую, только ты никому не говори!

— Нет-нет, любимый! Никому!

Член Ашота был похож на колбасу, только не на «Докторскую», а на «Одесскую», и такой же коричневый и кривой. Ашот толкнул Олю спиной на стол и высоко поднял и задрал тонкие ноги.

— Э, да у тебя даже волос нету! – удивленно сказал Ашот.

— Есть! – настойчиво сказала Оля. – Вот тут немного, и под мышками. Просто я – блондинка, и их не видно. Ой!

Пока она говорила, Ашот уже вдвинул свою «колбасу» в Олю. Сначала ей показалось, что ее рвут на части, потом будто надувают, как воздушный шар, а затем внутри словно что-то заколотилось, как медный язык в колоколе. «Ч-черт, спустил!», – сокрушенно заметил Ашот, задыхаясь. – Кончил, как мальчик!».

Он поставил Олю на ноги, вручил ей трусы и выпихнул за дверь аппаратной. По ногам текло, и трусы надевать она не стала. Дома она легла необычно рано, и не стала ужинать. Рухнула Олина романтическая любовь, словно хрустальный замок от неловко брошенного кем-то камня.

Сейчас же, стоя у окна в чужом, до пола, халате, Ольга Петровна, волновалась, как тогда, возле клуба. И когда одно из окон вдруг троекратно вспыхнуло и столько же раз погасло, она облегченно вздохнула и тоже троекратно помигала торшером. Она поставила часы на шесть ровно и спокойно уснула.

Каждый год своей работы на заводе Ольга Петровна проходила медицинское обследование. И в том числе у гинеколога. Если в первый раз гинеколог просто покачал головой, введя расширитель и посмотрев сквозь зеркало, но во второй он был просто удивлен. Он задрал зеркало на лоб и сказал:

— Дорогуша, Вы снова девушка! Феноменально! Вы в каком цеху работаете?

— В гормональном.

— А, там и не такое бывает. Одевайтесь.

С тех пор Ольга Петровна берегла свою вторую девственность, как зеницу ока, а потому пристрастилась к онанизму. Поскольку с завода она уже уволилась, надеяться на то, что гимен зарастет во второй раз, уже не приходилось. Разве что залить канцелярским клеем. Поэтому только соски и клитор, соски и клитор, вот только рук не хватало. Сосков два, клитор третий, а руки только две. А так распрекрасненько!

Утром ей было не до сосков и не до клитора. Холодильник пустовал! То есть, совсем ничего. Абсолютно! Ни днем вчера, ни вечером, ни утром. Только пустой чайник и вода в кране. Ольга Петровна попила кипятка и уже собралась на работу. И только в автобусе она поняла, что сделала глупость, Ведь она могла просто помигать торшером!

Конечно, другие библиотекарши с ней поделились, кто пожертвовал полбутерброда, кто целый, кто щепотку чайной заварки, а кто и сахарку. Но в обед Ольга Петровна вооружилась огромной сумкой и бросилась на «охоту» за продуктами. Часа два бегала и вернулась с двумя сумками и шестирублевым тортом размером с тележное колесо. «Вот!», – сказала Ольга Петровна, водружая торт на мгновенно освобожденный стол, – «Отметим новоселье!».

— И вот! – сказала старший библиотекарь, ставя рядом с тортом бутылочку портвейна.

За чаем Ольга Петровна сидела рядом с заведующей библиотекой Викой Зиновьевной, которая принялась ее выспрашивать.

— Олюнцик, что-то ты какая-то не такая. Мужчину завела?

Ольге Петровне захотелось похвастаться.

— Да так, познакомились только, – скромно ответила библиотекарша.

— А кто он?

— Простой советский инженер.

— У! – разочарованно протянула заведующая.

— А ты думала, генерал? Нормальный вежливый мужик, обещал сегодня еще зайти.

— Ага! – потерла ладошки Вика Зиновьевна. – История с продолжением.

— Надеюсь. Давай лучше выпьем!

Хорошо вот так сидеть, согревая друг друга. Особенно, если на входной двери висит табличка: «Библиотека закрыта по техническим причинам».

Вернувшись домой, Ольга Петровна стала торопливо накрывать на стол, но перед этим распаковала и поставила в прихожей старое еще бабушкино зеркало, разделась донага и тщательно себя осмотрела. Да, она немного растолстела, да, на ляжках сбоку появились легкие признаки целлюлита, но попка была еще упруга, живот не отвис, а, главное, груди были еще налиты, и соблазнительно смотрели на мир острыми сосками. Она решила больше ничего, кроме праздничного трикотажного платья, не надевать, с трудом натянула его, и тонкая полушерсть ласково обтянула еще крепкую фигуру.

Не сказать, что Олин стол ломился от яств, но все остальное было: копченая колбаса, сыр, ветчина и буженина. Жаль только, что портвейном пришлось пожертвовать ради сплочения коллектива. Но Ольга Петровна заварила крепкий чай, насыпала в сахарницу горкой прямоугольные белые кусочки, и села у открытого окна в ожидании, когда зайдет солнце, изредка поглядывая на часы. Газеты, которые вчера повесил на окно Макаров, слетели: одна – на пол, а другая – белой птицей на улицу. Солнце упорно не хотело заходить, и Ольга Романова в первый раз в жизни пожалела, что сейчас не зима, а лето. Чтобы как-то убить время, она подобрала с пола старую газету и принялась читать.

Газета называлась «Советская культура», и в ней старательно обсасывалась статья-памфлет Максима Горького «С кем вы, мастера культуры?», вышедшая пятьдесят пять лет назад. Начиналась она так:

«22 марта 1932 года советские газеты «Правда» и «Известия» напечатали знаменитую статью-памфлет Максима Горького «С кем вы, мастера культуры? Ответ американским корреспондентам».

В этом памфлете «Буревестник революции» писал: «Вы, интеллигенты, мастера культуры, должны бы понять, что рабочий класс, взяв в свои руки политическую власть, откроет перед вами широчайшие возможности культурного творчества. Посмотрите, какой суровый урок дала история русским интеллигентам: они не пошли со своим рабочим народом и вот разлагаются в бессильной злобе, гниют в эмиграции. Скоро они поголовно вымрут, оставив память о себе как о предателях».

Классик мировой литературы был убежден, что, несмотря на отказ от классовых позиций и декларацию общечеловеческих ценностей, писатели всегда представляют интересы. Только какие? Правящего класса или все-таки народа? Многим тогда казалось, что певец революции ошибся. Что отсутствие четкой позиции и убеждений дает широкие возможности для маневра, диапазон и дипломатичность, возможность представления интересов «чистого» искусства. Но без позиции никак не получается.

Вскоре фраза «С кем вы, мастера культуры?» стала крылатой. Она обычно цитируется, когда речь идет об определении политической или нравственной позиции деятеля культуры в какой-либо общественной коллизии».

И так далее, и тому подобное. К тому же самой статьи Горького Ольга Петровна так и не нашла. И хотя библиотекарша считала себя если не мастером, то прослойкой между мастерами и потребителями этой самой культуры в лице читателей, так это точно. Больше ничего интересного она в газете не нашла, кроме маленькой заметки про некоего А. Новикова, которого посадили за изготовление электронных подделок для музыкантов. Вот, собственно говоря, и все. О библиотечном деле – ни строчки. Ольга Петровна отложила газету и снова приникла лбом к прохладному стеклу. Она ждала буквы «С», которая сама по себе ничего не означала, если бы ее посылал кто-то другой, а не Владимир Макаров, простой советский инженер. И окно в доме напротив вспыхнуло троекратным салютом азбуке Морзе, и Ольга возликовала. Он идет!

Она бросилась в прихожую, отперла дверь и уселась в ожидании, вчера незваного пришельца, а сегодня желанного гостя. А приоткрытую дверь было слышно, как внизу в подъезде стукнула входная дверь, затем громыхнула дверь лифта, он загудел и принялся отсчитывать этажи. Затем лифт поднялся на последний, на Олин этаж и замер. Послышались шаги, и Ольга Петровна вскочила. «Этот, этот, может меня приручить!». Она распахнула дверь и замерла, потому что на коврике стоял Макаров и, глупо улыбаясь, протягивал ей букет белой сирени.

— Вот, это Вам!

Оля схватила букет и спрятала сразу порозовевшее лицо в душистом облаке.

— Спасибо! Как пахнет!

Ольге Петровне никогда никто не дарил цветов. Не было случая, чтобы кто-то вот так запросто протянул целую охапку сирени, и неважно, что ветки были сломаны в соседнем сквере. Профсоюзные букетики мимозы на Восьмое марта – не в счет!

— Я сейчас их в воду поставлю! – сказала библиотекарша и устремилась на кухню, где стояли широкогорлые бутылки из-под молока, покорно ожидавшие, когда их сдадут. Там Оля разделила букет на три поменьше и украсила кухонный стол, подоконник и стол в комнате, возле которого стояла объемистая сумка Макарова.

— Как-то все у нас по-пионерски, – сказал Макаров. – Светом мигаем, нет бы телефон поставить. В районе новая телефонная станция, а мы светом. Еще бы не хватало фальшфейеры жечь! Вот еще подарочек!

Он нагнулся и вытащил из сумки зеленый телефонный аппарат.

— Подавайте заявку, придет мастер из бюро ремонта, а у Вас телефончик уже будет!

— Он, наверное, денег стоит, – задумчиво сказала Ольга Петровна. – А у меня финансы поют романсы.

— Ни копеечки! Я несун! – гордо сказал Макаров. – На работе – плановая замена аппаратов, а я его подтырил. Видите, даже вилочка есть, чтобы на ночь выключать. Держите!

Ольга приняла аппарат и застыла, прижав его к груди. Ей еще никто и никогда не дарил телефонных аппаратов.

— Теперь – к столу? – вкрадчиво сказал Макаров, подмигивая. – Есть хочется.

Ольга Петровна не думала, что кормить мужчину – такое наслаждение. Она расширенными глазами смотрела, как Макаров зачерпывает ложечкой салат, как отправляет его в рот, как, не торопясь, пережевывает. Как откусывает, придерживая пальцем колбасу, так это, вообще, восторг! И из бокала гость отхлебывает аккуратно, промакивая затем губы салфеткой, а его кадык при глотке почти не шевелится. Он принес с собой бутылку и два бокала и теперь они пили советский портвейн, и не она его угощала, а он ее, предлагая то ветчину, то буженину. А потом они пили просто чай без сладкого, даже без сахара, потому что Ольга Петровна забыла купить к чаю хотя бы печенье.

— Что делать будем? – сказал Макаров, когда заварка кончилась. – Телевизор смотреть?

— У меня нет телевизора, – пожала плечами библиотекарша.

— Есть.

Макаров с легкостью фокусника выхватил из своей сумки небольшой черного цвета телевизор с маленьким экраном и водрузил его на стол.

— Сам спаял из набора! – сказал гость. – Теперь он Ваш!

— Вы меня задарили сегодня, – растерянно сказала библиотекарша. – Я и не расплачусь.

— За подарки не платят, – назидательно сказал простой советский инженер. – За подарки отдаривают. Например, общением. Сейчас я его настрою...

Но сначала они искали ближайшую розетку, а когда не нашли, пришлось выключить зажженный было торшер, а вместо него включить выносной блок маленького безымянного телевизора. Когда экран замерцал, Макаров сказал:

— Предлагаю назвать его БГ.

— В честь Гребенщикова, что ли? – недовольно уточнила Ольга Петровна. – Не люблю его, козлетона.

— БГ – это бычий глаз. Экран-то маленький!

Подвигав телескопическую антенну, они, наконец, поймали канал, где показывали программу «Время». Диктор вещал о трудовых успехах советских граждан, затем переключился на международную обстановку, а Ольге Петровне хотелось только одного: чтобы программа «Время» не кончалась никогда, и чтобы в мерцающем голубом свете было видно ухо Макарова и его нос, совсем не римский и не греческий, а русский, с симпатичной «картошечкой» на конце.

Но «Время» кончилось обещанием погоды под «Манчестер и Ливерпуль», и запустили футбол «Спартак – Андерлехт». Макаров заторопился к себе, смотреть футбол на большом экране. В прихожей библиотекарша замерла, запрокинув голову и по-детски подставив губы. Званый гость только коснулся ее губ своими губами и сказал:

— Это аванс?

— Да! – выдохнула Ольга. – Продолжение завтра.

И заперла за Макаровым дверь.

Наверное, он мог бы овладеть Ольгой еще в первый раз, и она была бы не против. Мог и вместо программы «Время» в этот раз опрокинуть ее на диван. И она бы не возражала. Возможно, дело в ней? Несвежее белье? Так его нет. Запах от тела, из подмышек? Вроде тоже нет. Тогда в чем? Создать атмосферу ожидания и ее каждый день понемногу нагнетать? Нет, все-таки странные, эти мужчины! С такими мыслями Ольга Петровна убрала остатки пиршества в холодильник, приняла ванну и собралась отойти ко сну, как замигало окно в доме напротив. Она, обнаженная и влажная, подбежала к окну. Окно перестало мигать, и Оля увидела силуэт Макарова.

За годы работы в библиотеке Ольга Петровна прибрела небольшую близорукость, но если потянуть за кожу возле виска к уху, можно эту близорукость на время компенсировать. Ольга сделала это и увидела, что у силуэта есть отросток, как сучок у пня, и силуэт его, этот сучок, дергает! Недвусмысленный намек! И библиотекарша тоже начала себя онанировать, сунув руку между ног.

Оля увлеклась, закрыв глаза, и не заметила, что свет в окне напротив погас. Тогда и Ольга Петровна быстро довела себя до легкого оргазма, промокнула салфеткой щель и тоже погасила торшер. Спокойной ночи, Владимир Макаров, спокойной ночи, Ольга Романова!

На следующее утро Ольга Петровна озаботилась двумя вещами: телефоном и верхним светом. С первым пунктом она справилась быстро, просто позвонила на районную АТС и вызвала мастера на шесть часов вечера. А вот с лампочками, которые она хотела по примеру Макарова «подтырить» на работе, вышел облом. Везде, кроме настольных светильников, в библиотеке были лампы ночного света! Длинные, сороковатные, желтые и голубые. Не выкручивать же лампочку из настольной лампы.

Отпросившись пораньше, Ольга Петровна встретила Макарова возле своего дома. «А я Вам лампочки принес!», – сияя, как начищенный медный самовар, сказал Макаров. – «У Вас же больше нет?».

— Нет. Опять с работы?

— Нет! – засмеялся Макаров. – Все украдено до нас. Я их в магазине купил.

— Пойдемте вкрутим.

— Пойдемте.

Не так уж трудно закручивать лампочки по резьбе в патроны люстры на четыре рожка. Макаров стоял на табурете, а Романова бегала от него к выключателям и обратно. Он купил четыре лампы – две по сто ватт, одну в шестьдесят и одну на сорок. Закрутили все четыре, и стало ярче, чем днем. А в дверь уже звонил телефонный мастер.

Он работал быстро: стальным тросиком протащил сквозь канал в стене телефонный провод, скобками прибил его к стене и прикрепил там же деревянный кругляк и розетку на четыре контакта. У него был интересный телефонный аппарат с номеронабирателем на трубке, он его воткнул в розетку, набрал секретный номер и куда-то позвонил. Затем небрежно кинул его в сумку, подключил Олин телефон и назвал ей номер, который она записала.

— Все, можете пользоваться, – сказал мастер, вставая с табурета.

— Это дело надо отметить! – сказал Макаров мастеру.

— Без меня! – отрезал мастер. – Я на работе.

И ушел. Было всего лишь полседьмого вечера.

— Профессионал! – похвалил Макаров. – Ну-ка, позвоните кому-нибудь!

— Кому же?

— Наберите «сто».

— И что?

— Узнаете точное время.

Оля набрала «сто», и механический голос ответил: «Восемнадцать часов, тридцать три минуты.

— Спасибо! – сказала Оля и повесила трубку.

Она была очень вежливой женщиной, и матом ругалась вслух всего лишь два раза в жизни: один раз, когда кто-то разбил ее окно в коммуналке, и второй, когда сосед-подросток наспускал ей там же на дверную ручку.

— Теперь Вы, Ольга Петровна, можете звонить мне до полдвенадцатого, – сказал Макаров. – И я буду звонить. Или лучше очно?

— Лучше очно.

— Тогда чая. У Вас очень вкусный чай. А сахар я принес.

В одном кармане у него оказалась узкая пачка сахара, а в другом – пакетик с очень вкусными коричными крендельками.

Ольга Петровна старалась все делать красиво, чтобы понравиться Макарову. Когда садилась на стул, она не оправляла подол, а подворачивала его, показывая бедра все выше, то и дело поправляла бюст снизу вверх, а когда пила чай, манерно держала чашку за ручку тремя пальчиками, оттопыривая мизинец в сторону. И еще она то и дело похохатывала на шутки Макарова, чтобы все тряслось. Чтобы гостю было лучше видно, как у нее все трясется, она включила люстру. Но Макаров прищурился на яркий свет и засобирался к себе домой. И ушел...

Многие женщины заедают огорчения, Ольга Петровна их задрачивала. Почему-то считается, что показать трусы – неприлично, но все почему-то не стесняются ходить на пляже в купальнике или бегать и прыгать по стадиону при громадном стечении народа. Ольге Петровне и это казалось стыдным, и она стеснялась ходить в трусах на физкультуре в школе. И когда Макаров ушел, она с остервенением содрала несвежие трусы и запулила их на шкаф. Сразу стало намного легче. Осталось расстаться с блузкой, юбкой, комбинацией и лифчиком. И когда Оля все это сняла, ей стало совсем хорошо. Но оставалось еще одно – нужно было подрочить клитор, губы и при этом не задеть пальцами почти сомкнувшуюся девственную плеву. А потом завалиться спать. Но тут зазвонил телефон.

— Еще не спите?

— Нет.

— Я пожелать доброй ночи и... подойдите к окну.

Хорошо, что Макаровский аппарат был с длинным шнуром. Ольга, как во французском кино, подхватила его и устремилась к окну.

— Что видите? – спросил Макаров.

Он темным силуэтом стоял у своего окна, одной рукой держал у уха телефонную трубку, а другой дрочил член. Ольга это видела ясно, словно ее близорукость куда-то делась.

— Вас вижу.

— А что я делаю, видите?

— Вижу.

— И что я делаю?

— Др... онанируете.

— Давайте это делать вместе, только трубку не кладите. Хочу слышать Ваш голос и дыхание. Согласны?

— Да.

— Тогда начнем!

Ольга стояла перед окном, в одной руке телефонная трубка, а другая – в промежности: ладонь на клиторе, а пальцы на входе во влагалище.

— Послушайте, – сказал Макаров. – Я вижу только Вашу голову и верхнюю часть груди, а хотелось бы целиком. Вас – целиком. Сядьте повыше, что ли.

Почти две минуты Ольга Петровна двигала диван к окну, потом устанавливала на нем стул, затем осторожно усаживалась на нем, чтобы не слететь, а ее груди бились друг о друга, разжигая и без того острое желание. И когда она все-таки раскинула ноги, то уже была готова провалиться в пучину или взлететь к небесам. «Оргазм уж наступил, уж тело сотрясает...».

Ольга Петровна очнулась на полу, возле дивана. Рядом лежал на боку упавший стул, а в трубке смеялся Макаров:

— Ловко Вы прыгнули, однако! Хоть успели кончить?

— Кажется, да.

— Не ушиблись?

— Вроде нет.

— Тогда завтра сойдемся у меня. Это надо делать под контролем.

И трубка отсалютовала Ольге короткими гудками.

Утром Ольга Петровна проснулась в состоянии, которое она охарактеризовала бы одним коротким и емким словом – угар! На работе она то и дело бегала в туалет, садилась на крышку унитаза и предавалась сладостному рукоблудию. Вот только полетать ей так и не пришлось. «Девчонки» не дали. Им тоже надо было, только всем разное.

Макаров ее уже ждал. С магазинными цветами ждал, не с сиренью, которая уже благополучно завяла. С розами, общим числом девять штук. «Прошу ко мне», – сказал Макаров. – «Я уже все приготовил».

Макаровская пятиэтажка Ольге не понравилась. Во-первых, в ней не было лифта, во-вторых, там не было мусоропровода, в третьих, весь макаровский этаж был на целый кирпич ниже, чем остальные четыре. И квартира была какая-то не такая, и мебель в ней как-то не так, и в люстре было не четыре рожка, а три. А что понравилось? Во второй, маленькой комнате прямо на полу лежал широкий матрас, застеленный свежей простыней, а на ней одеяло и две подушки. Оля сразу все поняла и присела на край матраса.

— Это... для нас? – осторожно спросила Ольга Петровна.

— Да. Не перед окном же, – так же аккуратно ответил Макаров, присаживаясь рядом.

— Обстоятельный подход, – похвалила библиотекарша.

— Техника безопасности прежде всего. Она написана кровью.

Макаров обнял Ольгу, а она положила голову ему на плечо. Они сидели и разговаривали о пустяках, а их руки словно жили самостоятельной жизнью. Макаровская рука забралась Ольге Петровне под лифчик, а ее ладонь легла ему на гульфик.

— Ух! – сказал Макаров.

— Ух! – сказала Романова.

— У меня очень чувствительные соски, – сказала Ольга Петровна.

— И у меня, – сказал Макаров. – Особенно левый.

— Вот как! – удивилась Романова. – Я всегда думала, что у настоящих мужчин – железное тело.

— Значит, я не настоящий мужчина, – ответил Макаров. – А только прикидываюсь.

— Мы все только прикидываемся, – успокоила его библиотекарша. – В душе мы как дети.

— Только игрушки у нас другие. Посерьезнее.

Она сняла платье, все то же, серое, тонкое, трикотажное, а он расстегнул молнию на брюках. Они еще немного поиграли в раздевание, Ольга Петровна избавилась от кружевной комбинации, бюстгальтера и трусов, а Макаров – от брюк, рубашки, трусов и майки. Конечно, у него давно стоял член, а у нее торчали соски, и просто полыхало между ног, но они пока что сдерживались, осторожно лаская друг друга. Но дыхание их стало прерывистым, а ласки – все настойчивее. Пришлось лечь.

Они сначала лежали рядом, но руки, игравшие членом и клитором, скрещивались и мешали друг другу. Пришлось лечь по-другому.

— Надо лечь валетом, – сказал Макаров. – Мы будем видеть друга лучше.

Они легли по-другому.

— У Вас замечательный член! – сказала Ольга Петровна.

— А у Вас – волоски на лобке, – ответил Макаров.

— И все?

— Груди. У всех женщин замечательные груди, но у Вас они большие, и не сваливаются на сторону, а стоят, как курганы в степи. А наверху, словно юрты, соски.

— Интересное сравнение – курганы, юрты. А где же хозяин этих самых юрт?

— А вот он, в кустиках прячется.

Макаров нашарил пальцами Олин твердый клитор и слегка его сжал. Оля охнула.

— Лучше тереть по бокам, – задыхаясь, сказала библиотекарша. – Двумя пальцами. Иначе даже больно.

— А мой «клитор» можно тереть как угодно. Он, как деревянный. Только быстрее.

— И Вы быстрее! – прошептала Ольга Петровна. – Ах, ах!

Снова запели ангелы, затрубили в медные трубы, и библиотекарша вдруг ощутила себя прилипшей спиной и задом к низкому потолку. Ее груди свисали вниз и колыхались от восторга, пока Макаров не сбил ее очередью из своей «зенитки», попав спермой на живот. И она оказалась снова лежащей на матрасе спиной на сбившейся простыне, а рядом, тяжело переводя дух, возлежал вернувший ее на землю. «Дирижабль» живота мерно опадал, а внутри, в гондоле, еще бегали напуганные пассажиры.

Оля села на матрасе, и Макаров сел рядом, но Оля уложила его головой себе на колени, и «простой советский инженер» ощутил одуряющий запах женщины, исходивший от ее волос.

— Завтра, Оля, завтра! – вставая, сказал Макаров. – В это же время, на этом же месте. Я оставлю все, как есть, и простыня сохранит запах Вашего тела. А сейчас – чайку!

Они пили на кухне чай, разговаривая о всяких пустяках, и Макаровская квартира уже не казалась Ольге Петровне такой неуютной. Потом они разошлись, и, когда стемнело, зажгли в своих квартирах свет и долго разговаривали по телефону. Спасибо Александру Грэхэму Беллу! Потом библиотекарша сказала: «Слушайте внимательно!», и Макаров услышал шорох.

— Слышали?

— Да. Что это?

— Это я тру трубкой то место, представляя, что это Ваши пальцы.

— Тогда и я! – сказал Макаров, и Оля услышала шорох.

— Вы тоже? – спросила Оля, и он ответил:

— Это уздечка моего члена. Она передает Вам привет, и ох! Я кончаю!

Ольга Петровна напрягла зрение и увидела в окне напротив темный силуэт, который изогнулся в оргазме страсти.

Оля головой больше не хотела кончать, но тело настойчиво требовало своего, однозначно намекая враз отвердевшими сосками и выглядывавшим из волосков клитором. И библиотекарша совершила это еще раз, зажав телефонную трубку между ног.

— Вы.... Вы слышали?

— Слышал. Что это было?

— Это звуки моей страсти. До завтра, Володя!

— До завтра, Оля! Точнее, уже до сегодня!

В библиотеке случился двойной угар. Желание никуда не ушло, и после обеда Ольга Петровна хотела «смыться», но привезли новые книги, и их нужно было внести, развязать колючие веревки, разорвать серую бумагу, пересчитать и каталогизировать. «Товарищ Ленин, работа адова будет сделана и делается уже!». На уши встал весь коллектив, включая Вику Зиновьевну, зав. библиотекой, и к шести они справились. «Девушки» сели пить чай, а Ольга Петровна убежала домой. Там она, чтобы не вонять, тщательно вымыла промежность, подмышки и поспешила на квартиру Макарова. Дорогой она поняла, что если не съест хотя бы кусок хлеба с кипятком, то у нее ничего не получится.

Макаров был предусмотрителен и вежлив. Он сразу оценил степень замотанности Ольги Петровны и предложил ей супчика из концентата, жареную картошку с магазинной котлетой и компот из сухофрутов. Обычный набор холостяка или вдовца, который не хочет заморачиваться с готовкой, но этот стандарт показался ей безумно вкусной. Она облизала ложку и сказала: «Ну?».

— Прошу на ложе, графиня! – сказал Макаров и взял Олю за локоть.

Оля предусмотрительно не надела никакого белья, а трикотажное платье Макаров содрал с нее, как шелуху с луковицы.

— Да Вы целка, сударыня! – удивился Макаров, присмотревшись к ее гениталиям.

— Целка, но не монахиня! – заметила Оля. – Это все от старой работы. От нее выросли не только груди, но и заросла дырочка.

— Вы – феномен просто! – с восхищением сказал Макаров, вынимая из брюк член. – Но мы справимся.

— Только надо обязательно раздеться.

— Зачем? – пожал плечами Макаров. – Мне не жарко.

— Голышом намного романтичней, мы будем словно дикие зверьки, иначе это похоже на простую формальность «сунул-вынул».

— Ладно, – согласился Макаров. – Не будем формалистами.

После чего у Ольги Петровны «заросла дырочка», он спрашивать не стал. Чего только в бесшабашной юности не бывает.

Медленно, осторожно Макаров ввел член в лежавшую на спине Ольгу Петровну. Никаких криков, вроде «Ой, погоди! Что-то больно!» он не услышал. Разросшиеся лепестки гимена послушно, как диафрагма фотоаппарата, раздвинулись и пропустили его в святая святых всякой женщины – влагалище. Там было горячо, мокро и уютно, как в мышиной норке.

Потом они, конечно, перешли на «ты». Не графья, все-таки, инженер и библиотекарша. Они лежали рядышком на матрасе и разговаривали.

— Скажи, Володька, ты бы хотел стать женщиной?

— Зачем? Каждому свое.

— Просто попробовать женский оргазм. Ведь ваш оргазм длится несколько секунд, а наш минуты и даже десятки минут.

— Это так специально устроено. Пока вы, женщины, наслаждаетесь моментом, мужчина должен сбегать на охоту, притащить в пещеру мамонта и надавать по рогам тупому неандертальцу, чтобы не подсматривал. А потом оттрахать женщину, и лучше несколько раз, но лежа лицом к входу пещеры.

— А пока мужчина наслаждается несколько раз, женщина в перерывах должна подмести пещеру, развести огонь и поджарить этого мамонта. Иначе у мужчины без мяса и не встанет.

— Это верно. Если коня из экономии не кормить, он неминуемо сдохнет.

Наверное, со стороны глупо выглядели эти разговоры, когда лежат рядком да ладком немолодая женщина и немолодой мужчина и разговаривают об отвлеченных вещах. Хотя с другой стороны, не о глубине влагалища и длине члена разговаривать, в самом деле, двум культурным людям. Хотя...

— Скажи, Оля, что заставляет женщину раздвигать ноги? Любовь, похоть? Или что-то еще?

— Не быть одинокой. Для женщины страшно быть одинокой, а обретение мужчины хотя бы на время создает иллюзию необходимости, своей нужности. Хотя, как сказал Портос, я дерусь, потому что дерусь. А, вообще-то, это все сложно. Но не только страсть и похоть, это точно.

Говоря все это, Ольга Петровна размахивала рукой, словно учительница на уроке пения. Ей бы пошли очки в золотистой тонкой оправе, подумал Макаров, и указка.

— А что главное для мужчины? – вдруг спросила Ольга Петровна, поворачиваясь набок, и ее большие груди тяжко вздрогнули, занимая новое положение, и легли друг на друга.

— Симпатия. Симпатия во всем.

— Значит, я тебе симпатична?

— Иначе ты бы здесь не лежала.

— И тогда здесь лежал кто-то еще?

— Наверное. Например, твоя Вика, Вика Зиновьевна.

— Эта грымза?

— А грымзам не нужен мужчина? Возможно, потому они и грымзы. Было бы интересно уложить вас рядом и сравнить, а потом оттрахать на раз-два-три.

— Это как же?

— Входишь и делаешь три движения: раз, два, три. И выходишь. И переваливаешься к другой женщине. И снова: раз, два, три.

— Ты это делал?

— Нет. Только мечтал в юности.

— А я мечтала в юности о нескольких мужчинах сразу. Чтобы они кончали в меня по очереди. Чтобы, когда я встала, по ногам текло и с губ капало на пол. Мечты, мечты, где ваша сладость?

— Да вот она! Повернись на другой бок!

Оля послушно повернулась, и Макаров вошел в нее сзади...

Под утро Ольга Петровна все-таки ушла из гостеприимной Макаровской квартиры. Она бы и не пошла, но на работу было нельзя идти в одном трикотажном платье на голое тело. Читатели могли неправильно понять...