Подруги матери Терезы. Юлька выпросила потрахушки

Яхонтовая моя, ненаглядная, на которую уж сколько лет не могу насмотреться, никогда не страдала жадностью. Скорее её сердечко было не просто огромным и щедрым, а необычайно щедрым. Она всегда была готова поделиться последним куском хлеба, если останется, конечно. А ещё она была готова разделить со своими подругами и знакомыми даже мужа, при всей своей щедрости преследуя свои, неизвестные никому, цели. При этом убивала даже не двух, а хрен знает сколько зайцев. Первое: муж, получив желаемое из рук жены, становился ласковым и послушным, потому что встревал в долги. Второе: подруги, коих отодрал муж моей бриллиантовой, тоже становились должны, при этом ещё и подсаживались на компромат. Хотя нет, до такой низости моя изумрудная не опускалась, но бабам откуда это знать. Третье: эти самые подруги надеялись на продолжение тесного взаимовыгодного сотрудничества во всех сферах жизни. А поскольку у большей половины подруг мужей не было, остро вставал вопрос не только секса, но и помощи в решении некоторых проблем бытового характера. Одной помочь с ремонтом квартиры. Другую нужно куда-то свозить, поскольку у неё нет своего транспорта. Третьей нужно что-то ещё. Получалась целая паутина и в её центре сидела моя благоверная. Почему благоверная? Неужто я так уверен в её верности. Совсем не уверен. Вот ни на капельку не поверю, что пирожок жены я потребляю в гордом одиночестве. Но, поскольку сам не ангел, молчу в тряпочку. Жену всё устраивает, меня тоже. И если она наставляет мне рога втихушку, то я ей в открытую. Так сама разрешает. А часто делает так, что её подруги подставляют свои пирожки в её присутствии. Или так, или никак. Должна же она проконтролировать, чтобы её солнцу не было причинено никакого ущерба в процессе совокупления. Да чтобы подруги не сачковали, а активничали, доставляя её дорогому удовольствие по полной программе.

Завалилась как-то раз к нам в гости давнишняя подруга жены. Юлька так себе бабёнка на мордашку. Да и по фигуре не Дженнифер Лопес. И возраст наш с женой. В своё время дружили нашей семьёй с ней одной, а потом, когда она обзавелась мужем, дружили и семьями. Только дружили, ничего лишнего. Хотя Юлю напяливал и по молодости, и позже, и даже в её замужестве. У меня вообще не получается пропускать мимо себя ни одной дырки. Красавица, чудовище, вааще мрак и ужас, мне без разницы. Между ног у них у всех всё одинаково устроено. Продольный разрез с прикрытой малыми губами дырочкой, клитор, бритый или заросший лобок, вот и всё. А что до эстетики, до какой-то красоты, то хуй глаз не имеет и ориентируется на тепло и влагу. А этого у всех женщин в достатке.

Посидели мы за столом, похихикали, повспоминали бесшабашную молодость. Юлька поделилась своей не то, чтобы бедой, но неприятностью. С мужем, оказывается, распрощалась. Мотивация обычная: козёл, скотина, изменщик, бабник, жмот, транжира, что-то ещё из серии о том, что забыл, как у жены между ног пахнет, поскольку туда не заглядывает. Короче говоря, полный набор стандартных обвинений. Правда мне непонятно, как сочетаются жмот и транжира. Ну да то из области женской логики. Девчонки трещали о чём-то своём, девичьем. Мне стало скучно. Слушать бабью трепотню никаких сил не хватит.

Замахнул я на посошок стопарик, зажевал чем-то мясным, да и направился на посадочную площадку. У нас с женой аэродром шикарный. То ли Шереметьево, то ли Орли, но не районного значения. Мы как-то на своём аэродроме спали шестеро. Пьяные были, так чо. Родственники тогда гостили, вот и поднабрались. Правда на утро так и не смогли вспомнить кто с кем трахался. Благо, что мужики мужиков не попользовали. Было смешно и весело и никакой тебе ревности. А не надо так напиваться. Так что списали всё на зелёного змия. На него, кстати, все грехи валят со времён праматери Евы. От баб не убыло, скорее прибыло. От мужиков тоже. Ни у кого до корешка не стёрлось.

Лежу я в состоянии то ли полусна, то ли полубодрствования. И сквозь дрёму чую, да и почти что вижу, что в комнату моя драгоценная заходит и за руку ведёт подругу дней наших суровых. О чём-то шепчутся, хихикают. Слышу, моя яхонтовая говорит, что она, мол, мужа подержит и, чтобы не особо брыкался, титьку в рот сунет. Женская титька успокаивает мушшыну в любом возрасте от младенца до старика. А пока предлагает стянуть с муженька трусы. Что они и проделали. Я же, чтобы не спугнуть удачу, прикрыл глазоньки свои ясные, полупьяные, прикинулся ветошью и не отсвечивал. Делайте, что хотите. Сплю я, крепко сплю.

Стянули они с меня трусы, Юлька ойкнула

— Ой, Люб, у него не стоит.

Половинка моя драгоценная (мы же с ней две половинки, как две ягодицы на заднице) отвечает почти что шёпотом.

— Юль, ты как ребёнок. Подрочи, пососи, вот он и встанет.

— Прям так взять и пососать?

— Нет, мля, вкривь! Не тупи давай. А то что-то моё солнышко к титьке присосался, того и гляди потеку. Тогда хрен тебе, а не комиссарского тела.

Юлька заторопилась

— Щас я, щас.

И потянула в рот полустоячий член. Оно ведь не мальчик уже, чтобы от одной мысли о бабе вставал. Стимуляция потребна. Вот и пусть сосёт, стимулирует. А радость моя ненаглядная спрашивает

— Ты трусы-то сняла?

Юлька пробурчала

— Ага. Ещё когда подмывалась.

Так это же получается цельный заговор! И где, я вас спрашиваю, разведка и контрразведка? Проспали, сволочи, упустили. А меня сейчас явно будут трахать. Оно же кто сверху, тот и трахает. Кто снизу, того трахают. Возмущаюсь, но сосёт Юлька классно. Просто тащусь.

Юлька оторвалась от процесса. Ойкнула.

— Ой, Люб! У него такой огромный! Я уже и забыла, какой у Вовы член.

— У него, между прочим, имя есть. И собственное, и нарицательное.

— И какое?

В глазах Юльки проявился интерес

— Да какое может быть имя у мужского органа? Хуй. Ещё я называю его в зависимости от настроения Хишко, Хуёк, Хуёчек, Хуина, Хуище. И всё с большой буквы.

Юлька засмеялась.

— А Вова как твою киску называет?

— Да всяко. То пизда лысая, то лохматая, то пирожок, то вкусняшка, то красотуля, то просто дырка. Ещё может назвать мандой, лохмашкой, кункой. Всяко бывает.

Юлька потеребила торчащий хуй, промолвила с сомнением

— И как я такую дубину в себя помещать буду?

Женулька весело в ответ

— Сама виновата.

— Почему?

— !?

— Я вот когда сильно насосу, получается вот такой большой. Тогда в пизду, только туда. Насосу меньше, можно и в жопу.

Юлька удивилась

— Что, так можно размер регулировать? И получается? Так мне, может быть, не надо было так сосать? А, Люб?

Жена согнулась от смеха, сползла с кровати на пол. Титька выскользнула из моего рта. Сучки, замените хоть чем-нибудь. Я даже на пизду согласен.

— Купилась, подруга! Да как же может размер меняться? Это же не робот Вернер с регулировками тела. Какой уж есть, такой и останется. А что большой, так это же хорошо. Большому куску рот радуется.

— Если бы это был рот.

— А что это ещё? Нижний рот и есть. Голодный, жрать просит. Вот Вова и кормит его. Сметанкой. Или спущёнкой. Ты залезай давай и садись. Вова спит, поэтому, подруга, всё сама. Попрыгай, жопу растряси. И представь, что было бы, если бы Вова не спал.

— А что было бы?

— Продрал бы тебя во все щели. В рот ты уже брала. Теперь в пизду. А не спал бы, так ещё и в жопу бы получила. Давай, не тупи.

Юлька кое-как уселась ко мне задом, к ногам передом, подвигалась. Что-то не совсем то.

— Люб, мне так неудобно.

— А как тебе удобно?

— К Вове лицом.

— Поворачивайся. Ох, чтобы ты без меня делала? Садись уже, помогу заправить.

Люба дождалась, пока Юлька уселась, шлёпнула её по заднице, та ойкнула.

— Люб, он меня едва не порвал.

— Я тебе что сказала?

— Что?

— Как его зовут? Не Бу-ра-ти-но, а как?

— Хуй! - Юлька словно выдохнула. - Но сейчас это Хуище. Ой, мамочка! Как же давно я не еблась!

Юлька скакала, крутила жопой, ложилась на меня и снова вставала. Прыгала, как ребёнок на коленях у взрослого: По тропке, по тропке, по маленькой дорожке шёл перух, провалился в ямку - Бух! Юлька не проваливалась в ямку. Она приподнималась, почти выпуская из себя пришедшеюся ей по размеру штукенцию, хотя вначале и сомневалась, что та в неё влезет, и с размаху, с громким шлепком ягодиц по моим бёдрам, садилась, как еретичка, которую жестоко казнят, на кол. Разве что еретичка не получала от того кола удовольствия, скорее наоборот, а Юлька тащилась.

Сколько раз она кончила? Да кто же точно скажет, кроме неё самой. А она подсчёт не вела, не до того было. Она просто в очередной раз замирала, переживая оргазм, прижималась ко мне жопой, или ложилась на меня, мелко вздрагивая всем телом. Иногда что-то выкрикивала. Иногда просто мычала, будто ей в рот кляп вставили. Попросила бы, я бы вставил ей свой кляп. Может быть даже и покормил бы чем-нибудь вкусным.

Юлька в очередной раз легла на меня, переживая оргазм. Просто таки взмолилась жене

— Люююб, Люююбааа! Вытащи из меня эту штуку!

— Какую такую штуку? Что вытащить?

— Не издевайся. Хуй Вовкин из меня вытащи.

— А сама?

Люба очень удивилась

— Не могу. Хочу, но не могу. Кончать уже не могу и расстаться с ним не могу. Хуиночка моя любимая! Хоть бы спустил уже, сама бы слезла. Любочка, всё, что хочешь! ТОлько избавь меня от него! Помру ведь с переёба!

Жена со смехом еле как вытащила из Юлькиной пизды хуй, задумчиво проговорила

— И что теперь с ним делать?

— А что такое?

— Так стоит. А в таком виде мужа оставить я не могу. Разве что ты отсосёшь.

— Любочка, милая! Дорогая подруга моя! Отсоси за меня! Век за тебя Бога молить буду!

Люба заставила Юльку лечь на меня, с трудом потянула хуй, извлекая его из пизды подруги. А дальше действовала по знакомому сценарию: хуй себе в рот, палец мне в жопу. И как бы я не сдерживался, умелый язычок жены, а так же не менее умелый пальчик сделали своё дело.

Моя милая на стала глотать сперму. Вместо этого она прижала головку к Юлькиной заднице, слегка вдавив головку между ягодиц. Так что вся сперма, фонтанирующая словно гейзер, пришлась между аппетитных булочек и на них.

Юлька ещё полежала, кряхтя начала приподниматься. Женулька моя драгоценная заворчала

— Что кряхтишь, как старуха?

— Я теперь не только кряхтеть буду, я ещё и ходить не смогу. Дорвалась до халявы, дура старая!

Но всё же сползла с меня. И пока сползала, немного спермы, стекая с Юлькиных ягодиц, испятнали мой живот. А хуй и без того был весь в соплях. Жена притормозила Юльку, собравшуюся на выход.

— Ты куда? А убирать за тобой кто будет? Иван Фёдорович Крузенштерн? Человек и пароход? Быстро прибралась за собой. Вова же спит, сам не подмоется.

Юлька затараторила

— Сейчас, сейчас, я всё вытру.

Жена возмутилась

— Я те вытру! Вытиралка нашлась. Вылизывай.

— Как?

— Каком кверху. Языком, конечно.

И ткнула Юльку лицом мне в живот. И та споро заработала остреньким язычком, даже не подумав сопротивляться.

Жена, убедившись в том, что Юлька не оставила ни капельки спермы, укрыла меня одеялом.

— Спи, моя радость, усни. В доме погасли огни. Рыбки заснули в пруду, птички уснули в саду...

Юлька захихикала

— Как ты мужа любишь.

— Очень люблю. От этой любви иной раз прибить его готова. А потом подумаю и вот укрываю, чтобы не замёрз. Всё, подруга, пошли. Наеблась?

— Сверх меры. У тебя есть какая-нибудь смягчающая мазь?

— Есть. У меня всё есть. Это Вова ещё не показал всё, на что способен. Ты это, Юля, если вдруг у тебя зачешется, ты смело приходи и снимай трусы. Сама убедилась, что для меня одной моего мужа слишком много.

— Потому и делишься?

— Потому и делюсь. Ну всё, пошли ещё выпьем, пизду твою полечим, помоемся и к Вове в постель.

Юлька с испугом

— Зачем?

— За надом. Утром муж проснётся, у него утренний стояк. И кто будет отдуваться, если ты сейчас попрёшься домой? Хуюшки тебе, милая. Иди подмывайся, будем твою страдалицу лечить. А утром разделим Вовин стояк на двоих.

Женщины пошли из комнаты, напевая на ходу

— Если много мне одной, поделюсь с подругой. Просто Вовин стояк мы разделим пополам...

Уже на выходе жена оглянулась. Увидела, что я смотрю им вслед вполне себе трезвым взглядом, подмигнула мне и показала большой палец

— Молодец, муж мой! Ты лучший! Я тебя не просто люблю, я тебя обажаю!