ДЕНЬ, когда Wi-Fi предал меня. Часть 3. WordsIntheWyld

ДЕНЬ, когда Wi-Fi предал меня. Часть 3.

От переводчика:

WordsIntheWyld на Literotica всего опубликовал пять рассказов, объединенных в серию по главным героям, но без единого названия.

Первый рассказ представил вашему вниманию V_OK «Рассказ WordsIntheWyld. Предательство через WI-FI», 26.02.2025 (https://bestweapon.me/post_103371)

Мной взята на себя смелость представить вам остальные четыре рассказа.

Действующие лица:

Трэвис Паркер, «папа из пригорода», отец семейства

Моника Паркер, его жена

Их дети:

Трейси, старшая дочь, взрослая

Фрэнсис, сын

Бет, младшая дочь

«Большой Рик», сосед, чей участок рядом с их домом

Замысел автора прост:

Длительное время к роутеру (девайс, представляющий доступ в Интернет, в т.ч. и через Wi-Fi) Трэвиса подключался какой-то абонент, «неизвестное устройство», что замедляло работу Интернета для других членов семьи, сидящих за своими ноутбаками смартфонами.

Случайно в один выходной день Трэвис увидел, как Моника заходит в дом «Большого Рика» и находится там некоторое время, что привело к дальнейшим прояснениям ситуации в голове Трэвиса.

Автор представил события в виде взгляда со стороны различных членов семьи:

1 рассказ – «Предательство через Wi-Fi» - общая фабула, взгляд Трэвиса;

2 рассказ – «Карма любит брата и сестер» - взгляд Трейси;

3 рассказ – «Раскаяние поражает как судебный курьер» - взгляд Моники;

4 рассказ – «Отказываюсь от подписки на мой брак» - взгляд Трэвиса;

5 рассказ – «Игры разума» - взгляд Трэвиса

Часть 3

Раскаяние поражает как судебный курьер / Regret Hits Like a Process Server ©WordsIntheWyld

Опубликовано на LE в разделе Loving Wives02/28/2025

Продолжение рассказа WordsIntheWyld. Предательство через WI-FI (https://bestweapon.me/post_103371)

От автора:

Продолжаю рассказ о том дне, когда Wi-Fi "предал ее", с точки зрения Моники.

Один из комментариев к первой части рассказа от читателя по имени Уайлд:

"История с точки зрения Моники отличается от истории Трэвиса и Трейси, потому что, давайте посмотрим правде в глаза, она - злодейка в этой истории, только не в том смысле, что она крутит усы и говорит: "В следующий раз я вам отомщу". В то время как Трэвис и Трейси считают ее эгоистичной, холодной и разрушающей их семью, оправдание Моники - это дикая смесь отрицания, принятия неверных решений и постепенного осознания того, что она совершенно запуталась во всей своей жизни. Она похожа на героиню ситкома, которая не понимает, что попала в трагедию.

В то время как Трэвис справляется с ситуацией как с тихой бурей, тщательно планируя свои следующие действия, а Трейси реагирует как военный генерал в полном вооружении, реакция Моники больше похожа на бег оленя по кругу, осознавшего, что его уже сбил грузовик. Она винит всех, кроме себя, заключает сделки с людьми, которые совершенно не заинтересованы в заключении с ней сделки, и каким-то образом убеждает себя, что все это просто одно большое недоразумение. Спойлер: это не так.

И хотя Трейси видит в Монике бессердечную, склонную к манипуляциям демоницу, внутренний монолог Моники рисует ее скорее как склонную к катастрофам героиню плохой романтической комедии, где любовный интерес уже прошел. Она не злая, просто с глубокими недостатками, болезненно погружена в себя и далеко не так умна, как ей кажется.

Она не предназначена для того, чтобы вызывать сочувствие, но она развлекает в стиле крушения поезда, от которого невозможно отвести взгляд. Вся ее история, по сути, сводится к осознанию того, что действия имеют последствия, но самым унизительным и затяжным образом из всех возможных.

В конечном счете, Моника здесь не для искупления - она здесь для страданий. Но, будем честны, забавно наблюдать, как она постепенно осознает, что является главной героиней своего собственного падения".

***

Как только я вышла из дома - моего дома, - мама нежно взяла меня за руку и подвела к пассажирскому сиденью моей машины. Она открыла дверь и провела меня внутрь, как будто я была хрупкой вещью, которая могла разбиться в любой момент. Возможно, я уже это сделала. Она забралась на водительское сиденье, а папа сел в мою машину и последовал за ней. Реальность происходящего поразила меня в ту же секунду, как я села, в тот момент, когда дверца захлопнулась с последним глухим щелчком.

Я оглянулась на дом, на парадную дверь, которая только что была моим домом. Но теперь это был не мой дом. Теперь он принадлежал им. Трэвису. Моим детям. Не мне. Перед глазами все поплыло, и внезапно я разрыдалась. Открыто, некрасиво заплакала, чего раньше себе не позволяла. Мама наклонилась и погладила меня по руке. Мягко, успокаивающе. "Все хорошо, милая. Просто дыши".

Но это было не нормально.

Когда мы отъехали, я попыталась взять себя в руки. Вытирая лицо, проглатывая комок в горле, заставляя себя вдыхать и выдыхать. Мы ехали по улицам Шарлотта, города, в котором я прожила много лет, города, который теперь казался мне чужим. Я едва замечала здания, знакомые повороты, проплывающие мимо кварталы. Грудь все еще болела, но слезы перестали литься. Дыхание выровнялось.

Я смотрела в окно, наблюдая, как город проплывает мимо, но все, что я могла видеть, - это противостояние, прокручивающееся в моей голове.

Голос Трэвиса такой спокойный, такой решительный, когда он сказал мне, что все кончено.

Бет, смотрящая на меня с холодным, отстраненным разочарованием.

Фрэнсис, на его лице смесь шока и отвращения.

И Трейси... Боже, Трейси. Ярость в ее глазах, огонь в голосе.

Поездка в машине была слишком тихой. Тишина, которая давила мне на грудь, затрудняя дыхание. Я не отрывала взгляда от окна, но на самом деле ничего не видела - только размытые очертания зданий и улиц, по мере того как мы отъезжали все дальше и дальше от моего дома. Моего дома. Нет. Это все еще был мой дом. Это было ненастоящее. Это не могло быть настоящим.

Мама, наконец, нарушила молчание. Ее голос был мягким, осторожным, но в нем чувствовалась резкость. "Моника... зачем ты это сделала?"

Я моргнула. "Сделала что?"

Она вздохнула. "Вот только не надо этого".

Я повернулась к ней лицом, чувствуя, как в груди поднимается жар. "Я не знаю, что все думают, будто они знают, но я не..."

Мама оборвала меня одним взглядом. Тот же пронзительный, всезнающий материнский взгляд, которым она смотрела на меня, когда я была подростком, прокрадывающимся в дом после комендантского часа. - Моника, - сказала она ровным, слишком ровным голосом. - Я не та, кого тебе нужно убеждать.

Я закрыла рот, впившись ногтями в ладони.

Я не лгала. Я не лгала.

Трэвис, должно быть, что-то неправильно понял. Может быть, он увидел что-то, что выглядело плохо, но на самом деле таковым не было. Может быть, это была одна большая ошибка, и когда все уляжется, я смогу объяснить, потому что я бы этого не сделала. Не ему. Только не для нас.

Кроме...

Я закрыла глаза и мысленно уже видела реакцию Трэвиса, его лицо, его позу, то, как он смотрел на меня, когда я стояла в той гостиной, полностью уверенная, что предала его. Этот взгляд, полный решимости.

Я уже слышала его ответ.

"Тогда объясни это, Моника".

"Объясни, что происходит с роутером. Объясни, сколько времени ты провела с ним. Объясни, почему я застукал тебя на его заднем дворе, когда ты смеялась так, будто дома тебя не ждал муж".

"Объясни, почему я не верю ни единому твоему слову".

Я крепче зажмурила глаза, чувствуя боль в груди.

Мне не нужно было убеждать маму.

Мне нужно было убедить себя.

Мои руки сжались в кулаки, и, прежде чем я смогла себя остановить, слова полились, как яд.

"Я не могу поверить, что ты это делаешь", - огрызнулась я, поворачиваясь к матери. "Ты моя мать, и ты принимаешь сторону Трэвиса? Ты просто позволила им выгнать меня, как будто я какая-то преступница!" Я повысила голос, чувствуя несправедливость всего этого. "Я твоя дочь, мама! Твоя единственная дочь! Как ты можешь просто сидеть здесь и вести себя так, будто я этого заслуживаю? Как будто я... как будто я на самом деле..."

Мама вздохнула, крепче вцепившись в руль, но не закричала в ответ. Это разозлило меня еще больше.

"Моника, дело не в том, на чьей стороне я", - спокойно сказала она. "Дело в выборе, который ты сделала".

Я горько рассмеялась. "О, так я теперь злодейка?" Я всплеснула руками. "Как будто Трэвис был идеальным мужем, который никогда не делал ничего плохого? Как будто я просто однажды проснулась и решила: "Эй, кажется, сегодня я разрушу свою жизнь?" - Я пристально посмотрела на нее. Знаешь что? Отлично. Раз уж вы с Трэвисом и детьми так уверены, что я плохой парень, давай поговорим об этом".

Потому что, возможно, я действительно жульничала. Может быть. Но действительно ли это была моя вина?

Я откинулась на спинку сиденья, кипя от злости, мой разум превратился в полномасштабную внутреннюю битву в зале суда. Если Трэвис хотел знать правду, что ж, прекрасно - он ее получит.

Рик был красавчиком.

Трэвис? Трэвис много лет позволял себе расслабиться. Когда мы впервые встретились, он был подтянутым, уверенным в себе, захватывающим. Сейчас? Он больше почти не пытался. Вечно уставший, вечно занятый, всегда вел себя так, будто ему было слишком комфортно. А я? Я должен был просто сидеть там и смириться с этим?

Благодаря Рику я почувствовала себя желанной. Он заметил меня. Трэвис раньше был таким. Теперь же он живет по привычке. А я в какой-то момент стала просто еще одним элементом обстановки в доме. Он не делал мне комплиментов, как раньше. Он не преследовал меня, как раньше. И насколько это было справедливо? Как я могла просто смириться с тем, что мой муж перестал желать меня, в то время как я все еще пыталась?

Но даже в своей голове я слышала контраргументы Трэвиса, сочащиеся его обычным саркастическим остроумием.

"О, я позволил себе расслабиться? Забавно, потому что я не помню, чтобы ты сама стремилась стать моделью Victoria's Secret. Но, конечно, вини во всем мое "тело папы" (жаргон обозначения тела мужчин среднего возраста. Прим.пер.), пока ты крутилась там с "капитаном /кризис среднего возраста/" (жаргон обозначения молодящихся придурков среднего возраста. Прим.пер.)

"Я перестал тебя замечать? Может быть, потому, что каждый раз, когда я пытался, ты вела себя так, будто я был самой скучной частью твоего дня. Может быть, потому, что я был слишком занят, следя за тем, чтобы не выключался свет, пока ты заново открывала себя - просто, к счастью, не со мной."

— И Рик заставил тебя "почувствовать себя желанной"? Конечно, так оно и было. Вот и весь его набор навыков. Ему не нужно беспокоиться о счетах, ремонте дома или воспитании детей - вся его работа была направлена на то, чтобы потешить твое самолюбие. Поздравляю, Моника, ты не нашла свою любовь - ты нашла парня с пустым графиком работы и с абонементом в спортзал".

"А я тем временем был рядом, каждый день, любя тебя, даже когда ты делала все, чтобы мне было чертовски трудно тебя любить. И почему-то именно я недостаточно старался?"

Я стиснула зубы, ненавидя себя за то, что знала, что он так скажет.

Потому что в глубине души я не была уверена, что у меня есть достаточно хороший ответ.

Я с трудом сглотнула, мой гнев угас так же быстро, как и вспыхнул. Это было несправедливо, но ссоры ничего не исправят. Я повернулась к маме, теперь мой голос звучал тише, почти отчаянно. "Мама, пожалуйста. Помоги мне все исправить. Помоги мне вернуть мою семью".

Она не отрывала взгляда от дороги, ее пальцы крепче сжали руль. Она не ответила.

Это молчание ранило сильнее, чем все, что она могла бы сказать.

Я уставилась в окно, мои мысли лихорадочно метались. Должен же быть какой-то выход. Должно было быть что-то, что я могла сказать, что-то, что я могла сделать, чтобы выторговать себе дорогу обратно в их жизнь. Я бы смогла это исправить. Я должна была это исправить.

Я представила, как сижу напротив Трэвиса, и мой голос дрожит, когда я говорю ему, что у меня все получится. Что я пойду к психотерапевту, что я поработаю над нашим браком, что я заставлю его увидеть, что я все еще та женщина, в которую он влюбился.

"О, теперь ты хочешь терапии?" Трэвис усмехался, качая головой. "Где было это отношение, когда я умолял тебя поговорить со мной? Где это было, когда я пытался понять, почему ты отстраняешься?"

"Трэвис, пожалуйста", - шептала я.

"Пожалуйста, что?" огрызался он и его взгляд был жестким. "Пожалуйста, притворись, что ты ничего не разрушала? Пожалуйста, позволить тебе вернуться, чтобы тебе опять стало скучно и все повторилось сначала? Я любил тебя, Моника. Я действительно любил. И ты разрушила это".

Я вздрогнула от этой мысли, в груди все сжалось. Может, Трэвис и не сдвинулся бы с места. Но мои дети... мои дети простили бы меня. Верно?

Сначала я представила себе Трейси, до которой было труднее всего достучаться. Я бы сказала ей, что я все еще ее мать, что, что бы ни случилось, я люблю ее.

"Любишь?" – теперь повторяла она, скрестив руки на груди, глаза ее горели гневом. "Ты не имеешь права так говорить. Ты не имеешь права использовать это слово, когда выбрасываешь все, что построил отец. Ты знаешь, что ты сделал с ним? С нами? Мне не нужна твоя любовь, мама. Я хочу вернуть свою семью. А ты позаботилась о том, чтобы этого никогда не случилось.

Я стиснула зубы. Фрэнсис. Мой тихий, вдумчивый мальчик. Может быть, он был бы тем, кто прислушался бы. Я представила, как говорю ему, что я все испортила, но я все еще была его мамой, и мне нужен был второй шанс.

"Мам", - вздыхал он, качая головой. "Ты говоришь это сейчас только потому, что тебя поймали. Если бы папа никогда не узнал, ты бы когда-нибудь остановилась? Ты бы предпочла нас ему?"

Мне хотелось закричать. Это было несправедливо. Все произошло совсем не так.

Средняя. Моя малышка. Она простила бы меня. Она была все еще молода, все еще мила. Я видела, как она колеблется, неуверенно смотрит на меня, хочет верить, что я не так плоха, как думали ее брат и сестра.

"Ты обижаешь папу", - тихо говорит она. "Мне это не нравится".

"Я знаю, милая", - умоляла я. "Я все исправлю. Я обещаю.”

Бет больше не была ребенком. Она не была наивной.

"Я не думаю, что ты сможешь", - шепчет она.

Воображаемые разговоры снова и снова прокручивались у меня в голове, и каждый заканчивался хуже предыдущего. Сколько бы я ни пыталась изменить это, они не вернули бы меня обратно.

Я прижалась лбом к холодному стеклу окна, у меня перехватило горло.

Тяжесть всего этого в конце концов обрушилась на меня. Я опоздала. Слишком поздно что-либо исправлять, слишком поздно торговаться, слишком поздно исправлять все ошибки, которые привели меня сюда. Я потеряла свою семью. Моих детей, моего мужа - все. Из моей груди вырвалось резкое рыдание, прежде чем я смогла его остановить, и внезапно я снова разрыдалась. Но не так тихо, сдержанно, а так, что у меня перехватило дыхание, от которого я задрожала всем телом.

Мама резко выдохнула и остановила машину на обочине. Она припарковалась и повернулась ко мне, на ее лице отразилось беспокойство. - Моника... - Ее голос был тихим, неуверенным. Она потянулась и погладила меня по руке. "Я знаю, это тяжело, но ты должна дышать, милая".

Дышать? Как мне было дышать, когда вся моя жизнь только что рухнула вокруг меня?

Я закрыла лицо руками, яростно тряся головой. - Я все испортила, - выдавила я из себя между всхлипами. - Я... я не знаю, о чем я думала. Я не знаю, почему я это сделала. - Мой голос сорвался, ногти впились в кожу головы, как будто я могла каким-то образом вырваться из этой реальности. - Они ненавидят меня. Мои собственные дети - они ненавидят меня.

Мама вздохнула, сжимая мою руку. - Они сердиты, - мягко сказала она. - Это не одно и то же.

Я уронила руки на колени, тупо глядя перед собой. Но так ли это было на самом деле? Была ли разница? Какая мать поступает так, как я? Какая жена? Я так долго убеждала себя, что это безобидно, что на самом деле это не измена, что мы с Трэвисом просто отдаляемся друг от друга. Но теперь, с жестокой ясностью осознав последствия, я увидела, что это было на самом деле.

Я разрушила свою собственную семью.

И теперь уже невозможно было сложить все кусочки воедино.

Буря внутри меня постепенно начала утихать. Мое дыхание выровнялось, рыдания перешли в прерывистое дыхание. Мама просто сидела рядом со мной, все еще держа меня за руку, и ждала, когда я приду в себя. Между нами повисло молчание, тяжелое от всего, что мы оба знали, но не сказали. После долгой паузы я вытерла лицо рукавом и прошептала: "Как ты думаешь, я потеряла Трэвиса навсегда?"

Мама колебалась. Этого было достаточно. Но через мгновение она выдохнула и сказала: "Я думаю, что это вполне возможно".

Эти слова поразили меня, как удар под дых. Я с трудом сглотнула, уставившись на свои колени, заставляя себя больше не плакать.

— Ты знаешь, что за человек Трэвис, - мягко продолжила она. "Его друзья, его семья - мы все шутили о том, что его моральные принципы направлены строго на север". Она издала тихий, грустный смешок. "Он всегда поступал правильно, даже когда это было трудно. Он никогда не поступался своими ценностями. Ни для кого. Даже для тебя."

Я закрыла глаза, давая себе время это осмыслить.

Она вздохнула. - Он сочтет это непростительным. И правда в том, Моника... возможно, он никогда тебя не простит.

Острая, мучительная боль пронзила мою грудь, и я сжала челюсти, заставляя себя оставаться неподвижной, пока мама продолжала говорить.

— Тебе повезло, - добавила она. - Трэвис не из тех, кто мстителен. Если бы он был мстительным, этот развод превратился бы в войну. Но он не поступит так с тобой или с детьми. Она повернулась ко мне лицом, ее голос был твердым, но добрым. - Так что поступи правильно, Моника. Облегчи им жизнь. Прими то, что происходит.

Я открыла рот, чтобы возразить, поторговаться, умолять, но слова не шли с языка. Потому что я знала, что она права.

Я должна была отпустить это.

Осознание этого было таким интуитивным, таким ошеломляющим, что у меня скрутило живот. Прежде чем я смогла себя остановить, я распахнула дверцу машины и, споткнувшись, вышла на тротуар, меня вырвало в канаву.

Мама мгновенно оказалась рядом, откинула мои волосы назад и погладила меня по спине, пока я изгоняла из себя последние остатки ложной надежды.

Потому что так оно и было, не так ли?

Надежда.

Я надеялась, что смогу все исправить, что есть путь назад, и что моя семья не ушла навсегда.

Но это было не так.

И я потеряла их из-за романа с Большим Риком.

Конечно, он был крепким парнем, но стоил ли он моей семьи?

Даже близко не подходил.

Мама осторожно усадила меня обратно в машину, крепко обняв за плечи, как будто я снова могла упасть в обморок. Возможно, так бы и было. Я чувствовала себя опустошенной, как будто из меня выскребли все, что было внутри, не оставив ничего, кроме сырой, ноющей пустоты. Оставшуюся часть пути она ничего не говорила, позволяя тишине воцариться между нами. Это было не утешительное молчание, а такое, которое говорило мне, что больше нечего сказать.

Когда мы подъехали к дому моих родителей, папа уже был на улице и выгружал мои вещи из своего внедорожника. Он работал в угрюмой тишине, перетаскивая мешки для мусора, набитые моей одеждой, туалетными принадлежностями, всей моей жизнью, превращенной в самодельный багаж. При виде этого - как будто я была бездомным странником, которого приютила благотворительная организация, - у меня снова скрутило живот. Я хотела помочь, сделать что-нибудь, но ноги не слушались.

Мама вышла из машины и подошла ко мне, открывая дверцу. - Пойдем, - мягко сказала она, помогая мне выйти. Она провела меня внутрь, к дивану в гостиной, как будто я была какой-то хрупкой вещью, которая могла сломаться. Я сидела, сложив руки на коленях, уставившись в никуда, и слушала, как папа ходит взад-вперед от внедорожника.

Каждый раз, когда он входил, он что-то бормотал себе под нос. В первый раз это было: "Чертовски глупо". В следующую поездку: "Ради чего все бросила?" Еще одна поездка: "Невероятно". Он не сказал мне этого напрямую, но это не имело значения. Я слышала каждое слово.

Мама ушла, чтобы помочь ему, оставив меня одну в тихом доме - доме, в котором я выросла. Доме, который теперь казался мне тюрьмой.

Я вцепилась пальцами в колени и уставилась в пол, борясь с непреодолимой волной стыда.

Что самое худшее?

Папа не ошибся.

Я была такой чертовски глупой.

После нескольких дней сплошных страданий я поняла, что мои родители устали от меня. А если честно? Меня тоже тошнило от самой себя. Я целыми днями хандрила, ходила взад-вперед по дому, жаловалась на то, как все это несправедливо, и ныла о том, как сильно я скучаю по своим детям. Разговор всегда возвращался к Трэвису, разводу и тому, что я просто хотела, чтобы все вернулось на круги своя.

Папа мирился с этим... до сегодняшнего вечера. Он сидел в своем глубоком кресле и смотрел новости, в то время как я лежала на диване, теребя одеяло и сворачиваясь клубочком. "Я просто не понимаю, как он может быть таким... таким холодным! Как будто я для него больше не существую!", фыркнула я. "Я имею в виду, мы были женаты больше двадцати лет! Неужели это для него ничего не значит?"

Папа проворчал, переключая канал. "Тебе действительно нужно взять себя в руки, Моника".

Я застыла, потрясенно глядя на него. Конечно, последние несколько дней он был грубым и раздраженным, но он не говорил ничего настолько резкого.

Он даже не взглянул на меня, он просто не отрывал глаз от телевизора. "Со дня на день может появиться судебный курьер с документами о разводе в руках. Ты должна быть к этому готова".

Вот и все. Это был момент, когда я снова сломалась.

Я закрыла лицо руками и зарыдала в них. Мои плечи затряслись, когда на меня обрушилось все заново. Я услышала, как папа вздохнул, а затем, впервые с тех пор, как все это началось, он проявил ко мне немного сочувствия. Он встал, подошел и погладил меня по голове, как будто я была каким-то грустным, потерявшимся щенком.

— Все, что ты можешь сейчас сделать, - хрипло сказал он, - это надеяться, что Трэвис сдержит свое слово и будет справедливым при заключении соглашения. Он остановился - Но если ты будешь сопротивляться, он доберется до яремной вены.

От его слов у меня начался очередной приступ слез.

Папа снова вздохнул и повернулся к двери, как раз в тот момент, когда в комнату вошла мама, нахмурившись от переполнявших ее эмоций.

— Что, черт возьми, здесь происходит? - спросила она, переводя взгляд с моего разбитого лица на измученного отца.

Папа даже не остановился. Он только покачал головой и пробормотал: "Я пойду туда, где потише. Например, в чертов боулинг".

И с этими словами он ушел.

На следующее утро, когда я сидела на кухне у родителей, уставившись на свой нетронутый кофе, меня осенила мысль. Если Трэвис и дети не захотели со мной разговаривать, может, кто-нибудь другой поговорит. Фрэнк и Бренда. Родители Трэвиса всегда были добры ко мне... строги и резки, да, но справедливы. Может быть, они смогли бы вразумить его, заставить понять, что все это было недоразумением, с которым мы могли бы разобраться.

Я достала телефон, мои руки слегка дрожали, и набрала их номер. Он прозвонил дважды, прежде чем Фрэнк ответил, его голос был таким же теплым и вежливым, как всегда. "Моника! Ну, это сюрприз".

Он не знал. Он еще не знал. Я почувствовала проблеск надежды. - Привет, Фрэнк, - сказала я, стараясь придать своему тону легкость. - Бренда где-нибудь поблизости? Я бы хотела поздороваться.

"Конечно, давай я ее позову". Я услышала приглушенный разговор, затем отчетливый стук каблуков по паркету. Затем раздался деловой голос Бренды. "Моника?", - сказала она холодным, размеренным тоном. "Чего ты хочешь?"

Это сразу же выбило меня из колеи. Никакой теплоты. Никаких любезностей. Сразу перешла к делу.

Я старалась, чтобы мой голос звучал ровно. "Я просто... Я просто хотела поговорить. Узнать, как у вас дела".

Бренда не выдержала. - Ты звонишь не для того, чтобы "узнать, как у нас дела", Моника. Переходи к делу.

Я с трудом сглотнула. - Это Трэвис, - сказала я срывающимся голосом. - Он разводится со мной. Из-за недоразумения. У меня перехватило горло. "Бренда, ты должна поговорить с ним. Ты же знаешь, какой он упрямый. Он разрушает все, что мы построили вместе".

Последовала долгая пауза.

Бренда не выразила никакого сочувствия. Никаких нежных слов, никаких заверений. Только молчание. А затем резким тоном юриста, которым она славилась, она спросила: "Моника, скажи мне точно, в чем заключается это "недоразумение"".

И вот так я предстала перед судом.

Под ее пронзительным, вопросительным молчанием мои оправдания - мое тщательно выстроенное повествование – все рассыпалось в прах. Я пыталась представить это иначе, смягчить, чтобы это звучало не так ужасно, как было на самом деле. Но Бренда не была Трэвисом. Она не собиралась позволять мне отделываться полуправдой.

После нескольких мучительных минут я сломалась. "Я изменила", - прошептала я, и слова были как кислота во рту. "Я... это была ошибка, я..."

Бренда никак не отреагировала. Не ахнула, не вздохнула, не попыталась утешить. Она просто спросила: "Что ты собираешься сделать, чтобы возместить ущерб Трэвису?"

Я моргнула. «Что?»

— Возмещение ущерба, Моника, - повторила она острым, как лезвие, голосом. - Ты ранила его. Ты ранила своих детей. Каков твой план, как все исправить?"

Я открыла рот, но не смогла произнести ни слова.

Бренда выдохнула. "Пока ты не ответишь на этот вопрос, Моника, нам нет смысла разговаривать".

Я запаниковала. "Я... я просто хочу, чтобы он вернулся".

Еще одна долгая пауза. Затем голос Бренды стал спокойным и решительным. "Значит, ты все еще думаешь о себе".

И с этими словами она повесила трубку.

Я сидела в тишине, уставившись на пустой экран своего телефона. Бренда отключилась от разговора, и это было как удар в живот. Никого не было на моей стороне. Ни Трэвиса, ни моих детей, ни его родителей - никого. Я провела годы, веря, что я - часть семьи, что даже если дела пойдут плохо, у меня будут люди, которые будут заботиться обо мне. Но в тот момент, когда я допустила ошибку - одну ошибку - все отвернулись от меня. Разве это было справедливо?

Я вытерла лицо, собираясь с духом. Если никто не собирается мне помогать, я сама себе помогу. Я достала свой ноутбук и начала искать адвоката. Если бы мне только удалось поговорить с Трэвисом, возможно, я смогла бы образумить его. Он всегда был таким чертовски упрямым, но если бы я смогла найти подходящего человека, который представлял бы мои интересы, кого-то, кто знал бы, как дать отпор, возможно, я смогла бы что-то спасти.

После часа поисков и перебора посредственных адвокатов я нашла одного - агрессивного, опытного, известного своими громкими бракоразводными делами. Такого, который не сдался бы и не позволил Трэвису обыграть меня. Чертовски дорого, но разве у меня был выбор? Мне нужен был кто-то, кто поддерживал бы меня.

Я вошла на кухню, где мои родители сидели за чашкой кофе. Это был мой шанс. Я глубоко вздохнула и сказала: "Я нашла адвоката. Но он дорог. Мне нужна помощь с оплатой расходов".

Папа фыркнул в свой кофе и покачал головой. - Я не одобряю глупых решений, Моника. Он поставил кружку на стол и посмотрел на меня с плохо скрываемым разочарованием. - И, как я тебе уже говорил, Трэвис вцепится тебе в яремную вену, если ты будешь сопротивляться.

Я огрызнулась. "Мне нужен кто-то, кто будет бороться за мой брак! Потому что, очевидно, всем остальным на это наплевать!"

Папа наклонился вперед, его взгляд был пронзительным. - Я помогу, - сказал он холодным голосом, - если ты примешь предложение Трэвиса.

Я ошеломленно уставилась на него. «Что?»

"Ты меня слышала", - сказал он. "Соглашайся на сделку. Не сопротивляйся ему. Бери то, что он предлагает, и двигайся дальше".

Я повернулась к маме, ожидая хоть какой-то поддержки. Вместо этого она просто покачала головой, ее голос был спокоен, но тверд. "Тебе следовало подумать об этом, прежде чем спать с кем-то, кроме своего мужа".

Я почувствовала, что из меня словно вышибли весь воздух.

Не сказав больше ни слова, они оба встали и вышли из комнаты, оставив меня сидеть там в полном одиночестве.

Несколько дней спустя я, наконец, наняла адвоката. Это был не тот влиятельный, агрессивный адвокат, которого я хотела - я просто не могла себе этого позволить. Вместо этого я нашла достаточно порядочного человека, который, по крайней мере, пообещал позаботиться о том, чтобы я не осталась ни с чем. Теперь речь шла не о борьбе с Трэвисом, а о выживании. Я все еще хотела получить шанс все исправить, но после того, как все от меня отвернулись, мне пришлось начать быть реалистом.

Я была дома одна, листала свой телефон, притворяясь, что моя жизнь не рушится. Мои родители ушли по делам, и впервые за несколько дней в доме воцарилась полная тишина. Это было жутковато - тишина, к которой я не привыкла. Ни детей, ни Трэвиса, никаких намеков на семью. Только... я. Я ненавидела это.

Потом раздался звонок в дверь.

На краткий, нелепый миг я позволила себе надеяться. Может, это был кто-то из моих детей. Может, это Трэвис наконец-то пришел, чтобы все обсудить. Может быть, несмотря ни на что, этот кошмар вот-вот закончится.

Я открыла дверь и увидела мужчину в деловой одежде, который держал в руках конверт. Он вежливо, но безразлично кивнул мне. "Моника Паркер?"

Я заколебалась, чувствуя, как скручивается мой желудок. "...Да?"

Он протянул мне конверт. "Вас обслужили".

Эти слова поразили меня, как удар под дых.

Прежде чем я успела среагировать, он быстро сфотографировал меня, подтверждая доставку, и, не сказав больше ни слова, повернулся и ушел.

Я застыла в дверном проеме, сжимая в руках начало своего конца.

Продолжение следует.