Ангелы Батаана / The Angels of Bataan © dtiverson

Ангелы Батаана / The Angels of Bataan © dtiverson

*****

Нас в нем будут помнить - нас немногих, нас немногих счастливцев, нас, группу Сестер.

Я заметил его, бродящего в тени монастыря на противоположной стороне улицы Губернатора Форбса. Ему было лет двенадцать, и он был таким же уличным сорванцом, как и все филиппинские урки. С ним был бурро (ослик - пер.). Он был маленьким, около метра двадцати в холке. Он назвал его "Ранункуло", что в переводе с английского означает "Лютик". Должно быть, парень решил пошутить, потому что существо выглядело таким же вороватым, как и его хозяин.

Мальчик притаился в тени, когда мы, англоязычные жители, собрались у кованой ограды. Я слегка кивнул ему, и он невинно прогуливался, чтобы присоединиться к толпе филиппинцев на другой стороне. Японцы развесили бамбуковые циновки, чтобы предотвратить взаимодействие между нашими двумя группами. Это сработало, возможно, на один день. Затем начали появляться удобные отверстия.

Жара становилась гнетущей, то есть, это был типичный июньский день в Маниле. Влажность держалась на уровне ста процентов, и моя драная рубашка промокла насквозь. Прошло немного времени. Затем парень повернулся ко мне и спокойно сказал:

— Сеньор? — Все было чисто.

Я огляделся. Никто по мою сторону забора не смотрел. Тогда я просунул в дыру настоящий американский доллар. Он был завернут в свернутый лист бумаги.

— Проследи, чтобы это попало лично к мистеру Адевосо, — сказал я.

Он слегка кивнул мне, что было слишком по-взрослому, и пошел обратно к Лютику, который пасся на траве, росшей между трещинами в асфальте. Мальчик сел на маленького зверька верхом, свесив ноги, и затрусил по улице в сторону моста Пасиг.

Я был уверен, что мое сообщение дойдет до Адевосо. Японские оккупанты могли быть бдительными. Но филиппинское сопротивление было повсюду. Единственное, что меня беспокоило, это то, что когда-нибудь япошки узнают, кто писал эти записки.

*****

Дедушка прибыл на Филиппины рядовым Первой Небрасской пехоты. Это было в 1898 году. Он служил под началом Отиса, а затем МакАртура-старшего, пока мы "уговаривали" испанцев освободить территорию, а тагальцев - позволить нам остаться. У меня были друзья-тагалы, которые считали это, скорее завоеванием.

Дед решил, что ему больше нравится жара и влажность Манилы, чем вьюги Огалалы. Поэтому, когда он демобилизовался, он использовал свои армейские связи, чтобы открыть импортно-экспортный бизнес. Бизнес рос по мере того, как Филиппины становились стержнем дальневосточной стратегии Америки. К тому времени, когда мой отец возглавил компанию в 29-м году, "Грейсон и сын" была ведущим импортером материалов для вооруженных сил США.

В 1938 году, я получил степень доктора медицины в Филиппинском университете. Таким образом, технически я был доктором медицины. Но я никогда не собирался заниматься медицинской практикой. Что мне было до этого? Моя семья была чертовски богата. Единственная причина, по которой я потратил все эти годы на учебу, заключалась в том, чтобы не мешать отцу.

Он хотел, чтобы я приступил к работе на фирму, сразу после подготовки в Колехио де Сан-Хуан де Летран. Но если бы я поступил, мне пришлось бы каждый день появляться на работе. Это мешало бы мне развлекаться. Поэтому вместо этого, я посвятил себя тому, чтобы стать профессиональным студентом.

Да, я признаю это... Я мог быть умным, но я был поверхностным. С другой стороны, остальные мои сверстники были такими же плохими. Факт в том, что мы были абсолютно бесполезными, слишком титулованной, испорченной кучкой богатых детей, у которых было больше денег, чем мозгов или морали. Тем не менее, мы чертовски весело проводили время.

В 1930-е годы, Манила была захватывающей. Ее называли "жемчужиной Востока". Она была больше похожа на Гавану, чем на другие принадлежащие Западу места в Азии, такие как Гонконг, Сингапур или Шанхай, потому что она была испанской более 350 лет. Соответственно, молодая публика жила ради светских мероприятий в западном стиле в эксклюзивных клубах, делая ставки на Jai Lai и большие вечеринки, которые устраивались в отеле "Манила".

Кабаре "Санта-Ана" было местом, куда все шли жарким манильским вечером. Оно было разделено пополам пикетным забором, который тянулся по всей ширине его пещерного интерьера. На одной стороне можно было получить приличный ужин, который подавали на белых льняных скатертях элегантно одетые официанты-филиппинцы. Другая сторона, была отведена для танцев. Музыка оркестра из двадцати человек, наполняла обе стороны новейшими песнями.

Я сидел на танцевальной стороне, когда за столик, на другой стороне, села пара. Я видел этого парня в клубе армии и флота. Его звали Джайлз "как-то там его". Как и я, он был наследником одного из солдат, подавивших восстание двумя поколениями ранее, а не настоящим ветераном.

У него не было моих денег. Но он был легендарным "фехтовальщиком" среди дам. Я понял, откуда у него такая репутация. Он был красивым парнем. Но женщина, с которой он был, была не от мира сего.

В те времена еще существовала чистая испанская "аристократия", жившая за счет награбленного за почти четыреста лет оккупации. В основном, они жили на плантациях за городом. Эта женщина была одной из них. У нее были длинные черные волосы и глубокие загадочные темные глаза, излучавшие будоражащую чувственность.

Ее лицо было идеальным овалом с высокими скулами и маленьким, заостренным подбородком, под широким чувственным ртом. Ее нос был тонким и прямым, как носовая каска конкистадора. Но самой потрясающей ее чертой, было крепкое маленькое тело, с великолепными ногами.

Красное коктейльное платье, подчеркивало ее темные глаза и обнимало ее невероятные изгибы, словно было нарисовано. Круглые сиськи в ее глубоком декольте, были похожи на пару спелых манго. Они были такими полными и сочными, что так и тянуло откусить кусочек.

Я сидел с Винсенте и Скиппером, за нашим обычным столиком на краю танцующей толпы, и рассматривал наши перспективы на вечер. Я оглянулся, чтобы посмотреть, кто сидит рядом с нами. Мы с ней встретились взглядами, и что-то невыразимое, пронеслось между нами. Я был потерян.

Она выглядела не менее расстроенной. Но тут Джайлз что-то сказал ей, и она вернула свое внимание к его очарованию. Было видно, что Джайлз был так же заворожен, как и я. Я должен был встретиться с этой женщиной. Но я не знал ее имени.

В кабаре запрещено курить сигары, а у Джайлза одна торчала из переднего кармана пиджака, прямо над эмблемой Клуба армии и флота. Поэтому я подождал, пока они закончат ужин, зная, что он выйдет во внутренний дворик чтобы покурить, пока его спутница задержится над своим мятным ликером.

Точно по расписанию, Джайлз встал и что-то сказал ей. Она пренебрежительно махнула ему рукой, и он вышел через высокие французские двери, на теплый ночной воздух. В Маниле выпадает, в среднем, два метра осадков в год. Это почти семь футов для тех, кто не знает математики. Конечно, в сезон муссонов, все эти дожди - сущая заноза в заднице. Но он также создает, одну из самых пышных и экзотических растительностей на планете.

Терраса, на которую выходили французские двери, была выложена широкими камнями и имела толстые каменные балюстрады - идеальное место для тех, кто хотел насладиться отличной кубинской сигарой ручной скрутки. Джайлз как раз пыхтел, когда я присоединился к нему, со своей дорогой палочкой. Мы кивнули друг другу, потому что виделись, и я устроился рядом с ним, облокотившись на балюстраду.

Некоторое время, мы курили в тишине. Затем я небрежно сказал:

— Старина, с тобой сегодня потрясающая дама.

Я знал, что ему захочется похвастаться. Парням, вроде него, всегда нужно хвастаться своими завоеваниями.

Он самодовольно усмехнулся:

— Ты даже не представляешь. Она самая сексуальная женщина, которую я когда-либо имел удовольствие трахать, а я был с ними со всеми.

Вот это был рыцарский способ, описать свое свидание.

Я продолжал казаться незаинтересованным:

— Похоже, испанка. Они все с горячей кровью.

Он рассмеялся вслух:

— Горячая кровь - это еще не все, чтобы описать Маргариту Сантос-Маркес. Она легендарна. Я бы почти отказался от блуда, если бы она согласилась сделать его постоянным. Но она говорит, что я ей не подхожу.

Я подумал: "А еще она хорошо разбирается в людях".

Итак, моя таинственная женщина была из ТАКОЙ семьи. Естественно, мы все знали друг друга. Семья Сантос-Маркес была почти такой же богатой, как и моя, и они тоже жили в Макати... как удобно.

— Ну, удачи, старина, — сказал я.

Он снисходительно ответил:

— Удача здесь ни при чем. После ужина, мы направляемся в отель "Манила". Эта женщина, никак не может насытиться мной.

Я подумал: "Настоящая галантность!". Но просто кивнул и ушел. Теперь у меня была вся необходимая информация.

Маргарита уходила с Джайлсом, когда я вернулся в кабаре. Посмотрела ли она в мою сторону? Я опустился рядом со Скиппером. Ходили слухи, что он иногда бил с левой стороны калитки, но меня это не касалось. Он был толстым и веселым и знал все сплетни.

— А что ты можешь рассказать мне о Маргарите Сантос-Маркес? — спросил я.

Он рассмеялся:

— А, легендарная Маргарита. Значит, ты тоже попал под ее чары.

— О чем ты говоришь? Кто она? — раздраженно спросил я.

— О красоте Маргариты, ходят легенды среди испанских плантаторов со времен ее кинсеанеры (в странах Латинской Америки возраст совершеннолетия девочек, празднуется в день пятнадцатилетия - пер.). Но ты знаешь, как тщательно испанские плантаторы, охраняют добродетель своих брачных девушек. Поэтому ее заперли в монастыре Святой Схоластики, до ее восемнадцатилетия.

Скиппер развратно хихикнул и добавил:

— Теперь, когда ей уже исполнилось восемнадцать и она вырвалась из лап монахинь, она прокладывает себе дорогу среди элиты Плантадора. Сегодня вечером, она была с Джайлзом Пембертоном. Значит, я вижу, что она переключилась и на англосаксов. Он был бы очевидным первым выбором.

— Ты знаешь, где она живет и где любит проводить время? — спросил я.

И Скиппер, и Винсенте рассмеялись и сказали нараспев:

— Он втюююрилсяя!!!

*****

В последующие недели, я несколько раз сталкивался с Маргаритой и Джайлзом. Он выглядел восторженным. Она выглядела скучающей. Маргарита бросала на меня тоскливый взгляд всякий раз, когда мы виделись. Она словно гадала, когда же я сделаю свой ход.

Я планировал. Но я решил действовать по-другому, нежели остальная свора собак. Отцом Маргариты был дон Карлос Сантос-Маркес, чьи предки позаботились о том, чтобы семья никогда не была бедной, присвоив себе несколько сотен квадратных миль плодородной земли вокруг горы Натиб, что над Балангой на полуострове Батаан. Дон Карлос был патриархом.

Но это не означало, что семья жила там. Напротив, Батаан был слишком деревенским, на вкус любого цивилизованного человека. Поэтому дом семьи, находился недалеко от нас, в Макати.

Я позвонил дону Карлосу, в офис его компании на Ризале. Он согласился на встречу, потому что знал мою фамилию. Но он не знал, кто я такой.

Дон Карлос был любезным пятидесятиоднолетним испанцем, с идеальными латинскими чертами лица и безупречной ухоженностью. Это то, что вы получаете от десяти поколений превосходного воспитания... в общем, пугающий парень. Он жестом указал на стул:

— Чем я могу вам помочь, сеньор?

Стараясь сохранить ровный голос, я сказал:

— Я встретил вашу дочь, пару недель назад, и она очаровала меня. Но я знаю, что мне нужно ваше разрешение, чтобы ухаживать за ней. Поэтому, сегодня я обращаюсь к вам, чтобы попросить его.

Это были чистые, без примесей, бычьи перья. Дочь дона, вероятно, трахала глазные яблоки Джайлза Пембертона, пока мы разговаривали. Но он этого не знал - будучи старомодным Плантадором, он считал, что мужчина всегда должен спрашивать разрешения отца, прежде чем свататься к дочери.

Мой подход, произвел на него впечатление. Он милостиво улыбнулся:

— Я ценю любого молодого человека, который следует правилам. В вашем поколении, их так мало. Я знаю, что вы из хорошей семьи. Так что, у вас есть мое разрешение. Когда вы хотите нанести визит?

Первое свидание, всегда было семейным. Обычно это был ужин, чтобы родители могли убедиться, что вы джентльмен.

— В удобное для вас время, дон Сантос-Маркес, — сказал я.

— Вы можете позвонить в дверь сегодня вечером, если это вписывается в ваше расписание, — сказал он.

Я сказал:

— Отлично!!! — и он кивнул, в знак благородного признания.

Естественно, я не собирался просто прийти с улыбкой на лице и бутылкой вина под мышкой. Я надел соответствующий обеденный костюм: белый льняной костюм плантатора, с белой шелковой рубашкой и клубным галстуком. У входа состоялось формальное представление родителям. Затем дворецкий провел меня внутрь, чтобы я занял свое место за семейным столом. Так было принято в те времена.

Маргарита сидела со своими двумя младшими сестрами, специально усаженными в дальнем конце стола. Это было сделано для того, чтобы предотвратить любые отношения между женщиной и ее ухажером. Я знаю, что это звучит смешно, учитывая реальные приключения Маргариты. Но условностям нужно было подчиняться, а родители никогда не были в курсе.

Когда я вошел, Маргарита выглядела испуганной. Она знала, что придет "джентльмен на смотрины", но не знала, кто именно. Затем, выражение ее лица изменилось на хитроватое уважение. Она знала ТОЧНО, что я задумал, и подыгрывала мне, как краснеющая девственница, которой она не была.

Формальное знакомство состоялось. Я вручил Маргарите свою визитку, разумеется, в перчатке, и одарил ее сестер щегольской улыбкой:

— Рад познакомиться с вами, девушки.

Все они застенчиво захихикали, а их старшая сестра бросила на меня украдкой взгляд, от которого у меня чуть не загорелись носки.

Ужин был восхитительным, как и всегда в лучших семьях Манилы. В тот вечер, главным блюдом был Пансит Гисадо (жареная рисовая лапша с мясом, морепродуктами, овощами - пер.), в котором идеально сочетались испанская и филиппинская культуры, напоминая паэлью (испанское блюдо из риса - пер.) и тагальский сисиг (популярное кушанье из свиных ушек, щёчек, пятачков, грудинки, ножек у филиппинцев - пер.). Мы ели, пили вино и болтали о пустяках, которые управляют жизнью среди сверхбогатых людей. Затем, нам с Маргаритой разрешили узнать друг друга получше.

Это не то, о чем вы подумали. С нами сидела дуэнья - разумеется. Но она была старой сиделкой Маргариты и потрясающе плохо слышала. Таким образом, мы могли говорить шепотом, соблюдая все условности. Итак, я серьезно начал:

— Я увидел тебя в "Санта-Ане" и должен был с тобой встретиться. Ты самая красивая женщина, которую я когда-либо видел.

Она одарила меня слабой улыбкой:

— Я надеялась, что ты пригласишь меня на свидание. Но это самая хитрая уловка на свете. Мои родители и сестры влюбились в тебя.

— Значит, Джайлз не спросил разрешения у твоего отца? — спросил я.

Она пренебрежительно ответила:

— Джайлз - тупица. Но от него есть польза. Мне трудно добиться того, чтобы ко мне подходили хорошие парни, поэтому я вынуждена довольствоваться теми, кто слишком самовлюблен, чтобы быть лучше.

— Мы можем встретиться снова? — уверенно спросил я.

Она ответила:

— Я на это и надеялась. Увидимся завтра в "Санта-Ане".

Она встала, протянула руку и сказала достаточно громко, чтобы дуэнья услышала:

— Спасибо, что навестили меня. Вы можете снова обратиться ко мне, на следующей неделе.

Затем она соблазнительно подмигнула мне и скрылась в доме, а дуэнья последовала за ней.

*****

Я стоял под портиком кабаре, когда подъехало такси Маргариты. Она была в еще одном из своих красных платьев с сочным декольте и великолепными ногами. Она скользнула ко мне, положила руку на мою щеку и сказала своим хриплым, соблазнительным голосом:

— Надеюсь, ты не долго ждал.

Я бы стоял там столько, сколько нужно, чтобы получить такой момент времени. Но я должен был быть умником или потерять доверие. Поэтому сказал, с намеком в голосе:

— Я могу быть терпеливым.

То, что я подразумевал под этим замечанием, было ясно нам обоим. Маргарита легонько потрепала меня по щеке:

— Это ненадолго.

Ее темные глаза, потянули меня вниз по длинному, скользкому склону, в долину бесконечного плотского наслаждения.

Она по-хозяйски взяла меня за руку, и мы вошли в клуб. Когда мы усаживались, я бросил взгляд на другую сторону зала, чтобы посмотреть, там ли Скиппер и Висенте. Но вместо этого, я столкнулся взглядом с основательно разозленным Джайлсом Пембертоном.

Он поднялся со своего места, прошел в обеденную часть зала, что-то сказал метрдотелю и, фыркая, подошел к нашему столику. Если бы я встал ему навстречу, это придало бы его возмущению больший статус, чем оно того заслуживало. Поэтому я решил вести себя спокойно. Я посмотрел на него, со скучающим презрением:

— Да???

Он угрожающе навис надо мной:

— Я считаю, старина, что это дурной тон. Это дурной тон - пытаться украсть мою девушку!!!

Я небрежно взглянул на Маргариту:

— Что скажешь, Маргарита? Разве я краду ЕГО девушку?

Но, конечно, я знал, каким будет ее ответ. Она не была ничьей девушкой.

Пембертон вывел ее из себя. Она медленно повернула голову и посмотрела на него, словно пытаясь принять решение. Пембертон делал все, что угодно, кроме распускания хвостовых перьев, как павлин. Затем скучающим голосом сказала:

— Уходи, Джайлз. Сегодня вечером, я с Эриком. Запишись в мой ежедневник, если хочешь пойти со мной на свидание.

Я не смог удержаться от ухмылки. Знаю, что нажил себе врага на всю жизнь, но какое мне было до этого дело. Я был богат. Со мной была самая сексуальная женщина в Маниле, и сегодня вечером, я собирался оттрахать себе мозги.

*****

В холле отеля "Манила" так много народу до поздней ночи, что у них есть дополнительные портье, чтобы регистрировать людей, у которых внезапно появилось желание испытать "лучшую жизнь в Азии".

Я получил ключ от своего номера, прежде чем отправиться в "Санта-Ану". Поэтому я передал свой суперзаряженный родстер Mercedes SSK 710 парковщику и пронесся через вестибюль к лифту. На наш проход оборачивались головы. Я был предметом зависти каждого мужчины-натурала и нескольких весьма сомнительных женщин.

Мужчины по природе своей борзые, а Маргарита - не та женщина, которую можно игнорировать. Вы смотрите на эту потрясающую попку в форме сердца и идеальные сиськи, и у вас появляется небольшой трепет. Это, без сомнения, генетическое, связанное с нашим выживанием, как вида. И да, я согласен... Ни одна женщина не стала бы с нами спариваться, если бы знала, что происходит в наших примитивных маленьких мозгах.

Наш номер был дорогим, даже по стандартам отеля "Манила", с видом на залив, высокими французскими дверями, ведущими на большой балкон, и массивной кроватью. До этого момента, я мастерски разыгрывал свою партию, и не собирался на этом этапе все испортить, схватив ее и сорвав с нее дорогое вечернее платье. Такие вещи, требуют терпения и класса.

Поэтому я улыбнулся:

— У меня есть немного шампанского на лоджии, дорогая. Может, выпьем по бокалу?

Она признала этот гамбит со знойной, тайной улыбкой, которая сказала мне: "Хорошо сыграно!".

Манильская бухта была как всегда романтичной, усеянной кораблями, с серебристой луной, прорезавшей ее. Я мог видеть огни на далеком полуострове Батаан и Коррегидор в устье залива. Я откупорил, налил и протянул ей фужер. Она смотрела на меня, сияя своими мистическими темными глазами.

Легкий прибрежный бриз благоухал гибискусом, взъерошивая кружевные занавески. Влажность снизилась, и ночь была теплой и обнимающей. Естественно, непосредственно перед нами был слышен шум кораблей, а позади - шум транспорта на бульваре Дьюи. Но там, на нашем балконе, было спокойно и мирно.

Потрясающая красота Маргариты, начинается с ее идеально пропорционального овального лица. Но глубина ее огромных темных глаз, повышает ее привлекательность от просто особенной, до необыкновенной. Эти глаза смотрели на меня, с равной мерой оценки и желания. Как будто она приняла предварительное решение, но ей нужно было кое-что выяснить, прежде чем сделать его окончательным.

Мы стояли бок о бок, облокотившись на перила, потягивая свой напиток, когда она взяла мой фужер и поставила его рядом со своим. Затем она положила руки мне на плечи и полностью развернула меня к себе. Она была готова. Игра в ожидание, принесла свои плоды.

Она схватила меня за затылок и притянула к себе, для обжигающего поцелуя. Она застонала, ее рот раскрылся, как цветок, и мы обменялись проникающими языками. Это должен был быть момент, когда я схватил ее за одну ягодицу и манящую дыньку, и понес в постель.

Но опять же - это было то, чего она ожидала. Итак, я обнял ее и нежно притянул к себе. Моя левая рука лежала на ее талии, а правая - на коже ее обнаженной спины. Затем я склонил ее в поцелуе, словно что-то из романтической сказки.

Она замешкалась, на секунду растерявшись. Затем она издала легкий звук и начала, с энтузиазмом, целовать меня в ответ. Наконец, наступило время для финала. Я взял Маргариту за руку и осторожно повел ее к кровати. Она выглядела немного ошеломленной - хорошо!

Я остановился рядом с кроватью и посмотрел прямо в ее глубокие темные глаза. Она смотрела назад, пока я осторожно расстегивал молнию на ее платье. Это было похоже на взгляд голодного тигра. Невыразимые силы, вот-вот должны были высвободиться.

Я уже знал, что на Маргарите были только тонкие трусики и подвязки. Спереди на платье было совсем мало материала, а сзади его не было совсем. Но зрелище, которое открылось, когда ее платье упало на пол, я никогда не забуду.

У Маргариты Сантос-Маркес было потрясающее тело. Все пропорции были идеальными, не слишком большими, не слишком маленькими, просто правильными. У нее были все женские контрасты: твердые и мягкие, широкие и узкие, маленькие и большие, гладкие и слегка волосатые. В этот момент, кончики ее прекрасных грудей поднимались и опускались, как Тихий океан во время тайфуна. И она явно испытывала запредельное вожделение.

Я стягивал с себя одежду, пока она грациозно принимала классическую позу лежа, бедра выдвинуты вперед и раскрыты, плечи и ладони лежат на кровати, ближайшая нога вытянута ровно, пальцы направлены, другая согнута в предвкушении. Теперь она задыхалась, словно это был вопрос жизни и смерти. Я забрался между ее приглашающе раздвинутых ног и замер. Цель заключалась в том, чтобы заставить ее нуждаться в этом и хотеть этого.

Она издала нетерпеливый звук, когда схватила и ввела меня. Путешествие по ее огненному проходу, вызвало громкий стон удовлетворения. У нее было крепкое тело, за исключением двух изящных маленьких дынь, прижатых к моей груди, и она была горячей. Возможно, дело было всего в паре градусов, но ее рот и другие отверстия, пылали.

Когда я опустился на дно, ее глаза раскрылись так широко, что я увидел белки вокруг них, и она вскрикнула. Эта женщина определенно почувствовала это. Это будет дикая поездка. Она схватила меня за затылок и потянула вниз, чтобы еще раз поцеловать с открытым ртом. Ее бессвязные звуки, издаваемые нашими языками, были слуховым датчиком ее возбуждения.

Затем она застонала, обхватила меня руками и ногами и начала яростно извиваться, бормоча по-испански. Как и большинство англоязычных людей, я не владел испанским языком, но я мог понять, что она говорит, по ударению в словах. Испанский термин, который я знал, был "folar", что означает "трахать". Это было каждое третье слово.

Я был на ней сверху. Но у меня не было ощущения, что она беспомощна подо мной. Мне пришлось приложить все свои силы, чтобы загнать ее в угол, потому что она бросала меня, извивалась и выгибалась с неистовой силой. Моя прекрасная партнерша, потеряла дар речи.

Мы оба вспотели от напряжения в эту жаркую ночь, а ее естественная смазка была настолько обильной, что я скользил по всему телу, пытаясь удержаться в ней. Она не помогала своими возбужденными движениями. На самом деле, если вы простите за неуместную аналогию, это было похоже на борьбу со смазанной свиньей.

Затем она добавила еще одно новое ощущение. Она начала рычать. Это не было хрюканье или стон. Вместо этого, это был полный горловой звук, который подошел бы лесному волку. Этот примитивный звук, пробудил какой-то атавистический инстинкт, и я потерял его.

Я положил руки ей на колени и широко раздвинул их. Она зарычала еще глубже. Я колотил по ней с такой силой, что моряки на кораблях в гавани, наверняка слышали мокрые шлепки. Наконец, она издала почти гиперзвуковой вопль, и ее твердое тело выгнулось подо мной. Ее глаза были широко раскрыты, почти испуганно, рот сформировал самую широкую букву "О", а ее проход сошел с ума.

Она уперлась руками в мои плечи и с необыкновенной силой оттолкнула меня. Затем она плюхнулась на кровать, как недавно пойманная рыба-парусник. На ее лице отразилось страдание, которое можно увидеть у человека, испытывающего мучительную боль - или удовольствие.

Я еще не получил свое печенье. Поэтому, как только она перестала барахтаться, я снова открыл ее и вошел в нее. Она лежала, задыхаясь и демонстрируя все симптомы человека в шоке.

Когда я снова погрузился в нее, ее бедра совершали неистовые движения вверх и вниз. Она громко задышала и рефлекторно кончила снова. Я начал неистово долбить в нее, и она заплакала. Это не было печалью. Это было похоже на то, что она выпускала эмоциональный пар.

Наконец, я пересек финишную черту, и было несколько моментов, которые я никогда не смогу вспомнить. Маргарита издавала странные булькающие звуки удовлетворения, прямо возле моего уха. В то же самое время, я испытывал ощущения, похожие на серию опасных для жизни спазмов.

Я, в итоге, скатился и лег рядом с ней, положив руку на лоб, пытаясь привести дыхание в норму. Она выглядела так, будто потеряла сознание, или, возможно, была глубоко внутри себя, испытывая то же чувство нереальности.

Что это было!!!? Назвать это сексом, было не совсем правильно. Это было больше похоже на первое человеческое спаривание... в высшей степени первобытное и дикое. Я смотрел на нее, недоумевая. Она была так же озадачена. Наконец, я искренне и честно сказал:

— У меня никогда в жизни не было ничего подобного, а ты?

Я знаю, что это был не джентльменский вопрос, и мне бы не понравился ответ, если бы она ответила: "Да - ежедневно". Но я просто должен был это выяснить.

Она была удивленной:

— Не знаю, что на меня нашло. Я знаю, что такое оргазм. Но это было что-то другое. Я как будто потеряла контроль над своей душой. На мгновение я не была уверена, что переживу это. Он поглотил все мое сознание.

Так Маргарита Сантос-Маркес и Эрик Грейсон стали популярны в городе. Я не уверен, что это можно назвать любовью. Скорее, мы разделяли одни и те же поверхностные ценности и качества. Мы были красивыми людьми, богатыми, слишком титулованными и полностью поглощенными собой. Наш долг состоял в том, чтобы показать менее выдающимся представителям вида, как выглядит социальное и культурное превосходство.

Мы ходили на все лучшие вечеринки и делали все, что полагается. Потрясающая красота Маргариты, была таким же аксессуаром, как моя дорогая одежда и горячая спортивная машина. Это было доказательством того, что я был главным. Я делал то же самое для нее. Богатый и красивый любовник с безупречной родословной и, как следствие, чувство стиля высшего класса делали ее женщиной, на которую хотела быть похожа каждая другая женщина.

Еще лучше то, что мы возвели секс в ранг искусства. Конечно, Маргарита была великолепна и чувственна, но в Маниле были женщины, близкие к ее уровню привлекательности. Тем не менее, у Маргариты было нечто, что отличало ее от обычных красавиц так же, как знаменитые кинозвезды, возвышаются над просто привлекательными женщинами. Она могла вызвать эрекцию у каменного идола.

Это было потому, что Маргарита действительно "чувствовала" его - вплоть до кончиков своих ярко-красных накрашенных ногтей. Она могла отдаться ему так, что парень чувствовал себя самым могущественным человеком во вселенной. Это придавало ей врожденный эротизм, который кричал "ЖЕНЩИНА!!!".

Конечно, в те смехотворно эгоистичные дни, моя гордость была единственным оправданием того, что я тратил все свое время и деньги на ее развлечения. Я был предметом зависти своих сверстников. Но начинало происходить и другое - я узнавал Маргариту, и она мне нравилась.

У нее была своя роль светской фаталистки, и она хорошо ее играла. Но в ней была элементарная свежесть, чувство юмора и жизнерадостность, что делало ее прекрасной спутницей для дневных поездок в бухту Нагсаса и Малабриго-Пойнт или просто посидеть и поговорить, жарким манильским вечером, на крыльце особняка.

Я бы не назвал это любовью. Потому что в моем сердце, было место только для одного человека - для меня самого! И я знаю, что так было и с Маргаритой. По сути, это были два эгоиста, которым нравилось проводить время друг с другом. Но мы постоянно были вместе, и эта близость сблизила нас так, как никто из нас не испытывал раньше.

Возможно, в конце концов, мы бы поженились и жили богатой жизнью наших родителей и предков... социальное восхождение, незаметные интрижки и все такое. Но потом пришли японцы и все изменили.

*****

Не то чтобы мы, когда-нибудь, это замечали, но мир вокруг нас развивался в значимых направлениях. В Европе шла война, Япония воевала с китайцами. Соединенные Штаты все еще сидели в стороне, но вопрос заключался в том... когда же нас втянут в игру?

В газетах писали, что не стоит беспокоиться. Япония никогда не нападет на Филиппины, потому что в Манильской бухте находился могущественный Азиатский флот США - линия обороны, которую наши враги никогда не смогут пересечь. Проблема заключалась в том, что Исороку Ямамото был смелым игроком в покер, что он доказал еще во времена своего студенчества в Гарварде, и он собирался втянуть нас в игру.

Это был еще один жаркий и влажный вечер в начале декабря. Мы с Маргаритой были на безумной вечеринке в павильоне "Фиеста" отеля "Манила". Ее устроила 27-я бомбардировочная группа. Они недавно прибыли из США.

Это была типичная для той эпохи вечеринка, отмеченная неистовым смехом, пением не в такт, звоном бокалов и визгом девушек. Мы с Маргаритой сидели под каскадом алых бугенвиллей (род вечнозеленых растений - пер.) в бамбуковом баре отеля, когда я остроумно заметил:

— Надеюсь, они умеют летать лучше, чем петь.

Я такой комик. Я просто убиваюсь...

Одна из женщин, сидевших с вышеупомянутыми летунами, фыркнула и бросила на меня презрительный взгляд. Я сказал под нос:

— Сучка-заступница!!!

Маргарита растворилась в смехе. Вечеринка продолжалась до самого утра. Я хорошо ее помню, потому что это были последние хрупкие минуты моего счастья.

Война началась незамедлительно в 03:00 8 декабря. Поскольку Манила находилась по другую сторону международной линии перемены даты, в Перл-Харборе было 08:00 воскресенья, 7 декабря. Но, конечно, мы не знали, что что-то случилось, потому что мы с Маргаритой трахались всю ночь напролет.

На следующий день мы потягивали кофе на балконе, оба с похмелья, когда волны самолетов пронеслись низко над бульваром Дьюи. Они были красивыми и серебристыми, в ярком солнечном свете. Мы оба подумали, что это американские самолеты. Затем мы услышали зенитный огонь и громкий треск бомб, доносившийся со стороны Кларк-Филд.

Я поспешил включить наш маленький бакелитовый Crosley, только чтобы узнать, что США находятся в состоянии войны с Японской империей. Это заметно омрачило веселье в понедельник утром.

Но я сделал одну умную вещь. Я поспешил в Банк Филиппин в Интрамуросе и снял значительную сумму наличными, в золотых двуглавых орлах и банкнотах. Это был чистый инстинкт. Но я полагал, что в банке закончатся деньги, если японцы вторгнутся, а мне нужна была вся ликвидность, которую я мог получить.

Как только ситуация изменилась, это было лучшее, что я когда-либо мог сделать. Я спрятал деньги на дне изящной кожаной сумки Гладстона, которую я притворялся, что ношу с собой, будучи не совсем врачом. Несколько настоящих инструментов, оберток и лекарств закрыли все состояние, засунутое на дно.

Теперь оставалось только ждать. В течение дня, постоянно звучали сирены воздушной тревоги, а всю ночь, встревоженные охранники стреляли по любому источнику света. От одного нервного залпа, по всему городу начиналась стрельба.

Маргарита была в другой ситуации, чем я. Она была филиппинкой, а не американкой. Следовательно, она не была потенциальным военнопленным. Я? Мне грозила неопределенность, как вражескому гражданскому лицу... интернирование или еще хуже.

На следующий день после Рождества, город Манила был объявлен открытым, бомбежки прекратились, и транспортная система снова заработала. Я стоял на балконе и смотрел, как дым поднимается над полуостровом Батаан. Через Манильский залив, был слышен постоянный грохот битвы. Я с тревогой думал о том, что будет дальше.

Маргарита уезжала на пару недель в Макати, навестить своих родственников. Когда она вернулась, вид у нее был решительный. Я схватил ее и попытался поцеловать. Но она отвернулась. Это был новый элемент.

— Что с тобой? — недоуменно спросил я.

Она сочувственно посмотрела на меня и произнесла три роковых слова:

— Нам нужно поговорить. — Это не звучало многообещающе.

Маргарита взяла тон, которым вы объясняете что-то ребенку:

— Было весело, Эрик. Но теперь здесь командуют японцы, и папа сказал мне, что они планируют запереть вас, англов, на все время. Это будет не очень приятно, что бы они ни решили сделать. Так что, я уезжаю.

Серьезно??! Эта маленькая сучка бросала меня. Полагаю, не стоило удивляться, поскольку именно так я бы с ней и поступил, если бы обувь была на другой ноге. Но подождите... это еще не все.

Она глубоко вздохнула и добавила:

— Я могу остаться здесь и попытать счастья с японцами, а могу сегодня же улететь в Америку с Джайлсом Пембертоном.

— Пембертон??!!! — возмущенно сказал я.

— Да, он... у него билет на последний лайнер Pan Am Clipper с Филиппин. Он вылетает сегодня вечером из Санта-Круза, и я планирую быть на нем вместе с ним, — ответила она.

Я был искренне потрясен. Я думал, что являюсь центром вселенной Маргариты. Я зарычал:

— Почему именно ты, маленькая шлюшка!!! Ты трахалась с ним?!

Она посмотрела на меня как на идиота:

— Еще нет, дорогой. Когда бы у меня было время? Но ты же не настолько наивен, чтобы думать, что мне не придется дать ему какое-то вознаграждение за то, что он вытащит меня из этой безнадежной ситуации?

У меня не было ответа. Естественно, я ненавидел терять доступ к прекрасному телу Маргариты и, что еще важнее, проигрывать Пембертону. Но Джайлс мог предложить выход из сложившейся ситуации, а я не мог.

Это осознание сокрушило меня, но оно же стало моим первым шагом к крошечной толике самосознания. Я наконец-то понял, что мир не вращается вокруг меня - каким бы противоречивым, это ни казалось в то время.

Маргарита негромко добавила:

— Нам было весело, мой милый. Но теперь, тебе нечего мне предложить. Поэтому ты просто должен принять это.

Я продолжал стоять в полном шоке. Как я мог быть таким дураком!

— Я не буду целоваться на прощание. Я просто скажу "буэна-суэрте", — беспечно добавила она.

И она повернулась и выбежала из комнаты, выглядя в точности как женщина, которой нужно успеть на самолет.

Несмотря на то, что это был сильный удар по моему самолюбию, продажа Маргаритой себя за билет на филиппинский лайнер, никогда не разочаровывала меня так, как вы могли бы ожидать. Естественно, эта маленькая шлюха бросила бы свой жребий с тем, кто был бы для нее более выгоден. Я знал это с самого начала. Тем не менее, было приятно думать, что Джайлса, в конце концов, постигнет та же участь, потому что змея всегда остается змеей.

Стыдно признаться, но я довольно тяжело воспринял уход Маргариты от меня. Возможно, это было потому, что я соскучился по блестящему сексу. А может быть, потому что она обыграла меня, в мою собственную игру. Как бы то ни было, следующие два дня я провел в состоянии алкогольного опьянения, бросая недавно опустошенные бутылки из-под спиртного, в рамку с нашей фотографией в Тагайтае. Самое обидное, что я был слишком пьян, чтобы попасть в фотографию.

Я думал, что это была самая низкая точка в моей жизни. Но, конечно, это просто показывает, каким глупым и наивным я был тогда. Японцы вошли в Манилу рано утром на следующий день, в пятницу 2 января 1942 года, менее чем через месяц после того, как их подлая атака на Перл-Харбор, положила конец любым шансам США укрепить нас.

Я сидел наверху в отеле "Манила" и играл в карты со Скиппером и несколькими другими нашими американскими друзьями. Мы играли всю ночь, когда кто-то всунул голову и крикнул:

— Они здесь!

Мы все бросились на улицу, чтобы посмотреть на наших завоевателей.

Японцы поднимались по бульвару, в предрассветном сиянии, на велосипедах и крошечных мотоциклах. Их маленькие флажки с одним красным шариком, были похожи на детские вымпелы. Они подъезжали без разговоров, в плотном строю, и нелепое попискивание их одноцилиндровых двигателей, громко раздавалось в тихом городе.

Они были невысокими и коренастыми, с закрытыми жестокими глазами. Будучи американцем, я никогда не обращал внимания на окружающих меня азиатов. Вид бесконечных волн чужих лиц, людей, не похожих на меня, был леденящим душу.

Японский офицер отделился от марширующей орды и подошел к тем из нас, кто собрался перед отелем. Это был маленький петушок с длинным мечом, который выглядел так, словно постоянно находился в опасности споткнуться о него. Он остановился, оглядел нас с презрением и объявил на безупречном английском:

— Все американские, британские и голландские граждане, будут оставаться в этом месте до тех пор, пока их не зарегистрируют.

Он сделал жест, и четверо низкорослых парней с винтовками со штыками, отделились от марширующих волн и начали тыкать в нас пальцами, чтобы загнать в помещение. Скиппер, который был одним из наиболее правомочных представителей нашей элиты, решительно возразил:

— Я говорю, старик, ты не можешь так с нами поступать. Мы американские граждане.

Офицер прорычал какое-то слово по-японски, и один из солдат, вогнал свой штык в середину тела Скиппера. На жирном лице Скиппера появилось изумленное выражение, он что-то прорычал, и изо рта у него хлынула кровь. Затем мой остроумный и декадентский друг просто обмяк и лежал там... веселый и полный жизни в одну минуту - мертвое мясо в следующую. Это было мое знакомство с ужасами войны.

Я был потрясен. Это вполне мог быть я. Офицер ткнул тело Скиппера носком ноги:

— Утилизируйте это.

Тот факт, что он сказал это по-английски, еще больше усилил смысл сказанного. Это была новая тревожная реальность.

Мы не считались военнопленными, как те бедняги, которые проделали семидесятимильный путь от места сдачи в плен на Батаане, до лагеря О'Доннелл. Но мы были гражданами стран, с которыми японцы вели войну. Таким образом, мы были потенциальной угрозой безопасности. В результате, они хотели поместить нас в одно место, чтобы присматривать за нами.

Легкое завоевание Японией Манилы удивило всех, включая японцев. Теперь, когда они стали нашими хозяевами, их насущной проблемой стало то, где нас разместить. Это должно было быть достаточно большое место, чтобы вместить всех американцев, британцев и других союзников, проживающих на Лусоне, а это около семи тысяч человек.

В течение следующих нескольких дней, оккупационные войска работали над сбором людей, которых они называли "вражескими пришельцами". Мы были самыми разными людьми - руководители предприятий, горные инженеры, банкиры, владельцы плантаций, моряки, официанты, пляжники, проститутки и даже старожилы испано-американской войны.

После того как все мы были каталогизированы и помечены, нас перевезли через Пасиг, чтобы интернировать. Японцы назвали это место "Лагерь интернированных Санто-Томас", также известный как "Лагерь интернированных Манила". На самом деле, это был шестидесятиакровый кампус Университета Санто-Томас. Это название, до сих пор вызывает кошмары.

*******

В солнечный день, в Маниле было почти сто градусов, когда моя группа, спотыкаясь, вошла в ворота комплекса, обнесенного стеной. Это был наш новый дом на ближайшее время. Нас сопровождало, на удивление, небольшое количество японских охранников. Трудно проявлять героизм, когда тебя бьют за любую провинность. Вдобавок к шоку от внезапного поворота судьбы, это сделало всех нас довольно послушными.

В Санто-Томасе, со временем, поселится около четырех тысяч человек. Но люди из гостиницы "Манила", приехали одними из самых первых. Так что кампус был еще относительно открытым и приятным. Но что еще важнее, я выбрал жилые помещения в учебных корпусах университета.

Я занял хорошее место в углу у окна на третьем этаже. Оттуда дул легкий ветерок. В среднем, интернированным отводилось 1, 8 квадратных метров, но мне досталось около 2, 3. В первую ночь, я дождался кромешной тьмы, чтобы прорубить в штукатурке за своими вещами, тайник. Потом, я всю ночь прятал монеты и купюры между стенами.

Возможно, вам было интересно мое душевное состояние. Ну, честно говоря, я был воодушевлен. Удивительно, говорите? Помните - мы все думали, что наше заключение продлится несколько недель, так что это было что-то другое, развлечение. Мы все были убеждены, что Соединенные Штаты быстро победят Японию, а когда они победят, мы станем известны как герои Санто-Томаса.

Я знаю... в ретроспективе, это звучит сказочно наивно. Но вы должны понимать, что мы жили в мире, где англо-американское господство было бесспорным. Мысль о том, что новая нация, населенная людьми, ничуть не похожими на нас, может одержать победу над западноевропейскими армиями, была просто немыслима.

Тем не менее, мир изменился. Западники, возможно, имели преимущество в технологиях и производстве, на протяжении девятнадцатого и начала двадцатого веков. Но японцы были новаторами, и они учились.

Поэтому, когда в апреле 42-го года прошел слух, что американские войска на Батаане капитулировали, мы начали думать о немыслимом. Затем, падение Коррегидора решило нашу судьбу. Мы поняли, что застрянем в этой дыре до тех пор, пока смерть не разлучит нас.

Это было совершенно нереально. Вы все время ожидали, что обычный мир комфорта и привилегий вернется. Но вместо этого, вы оказывались в непрерывном кошмаре жары, клопов, лишений, порабощения и страданий.

Эпидемии брюшного тифа, вызванные ужасными санитарными условиями в переполненном лагере, были регулярным явлением. Кроме того, военнопленный получал обычный рацион дерьма, несчастных случаев, тропических болезней и недоедания. Особенно я ненавидел крыс. Только позже, они стали деликатесом.

Еда была невкусной, и ее никогда не хватало. Мы потели, царапались, жили в грязи и вони. Но хуже всего, была бесконечная скука. Естественной реакцией было:

— Почему я??!

До 8 декабря, я был одним из представителей социальной элиты. А спустя всего два месяца, я оказался безликим пленником, существующим по прихоти чужого и непостижимого народа. Культурный шок был непереносим. Насколько я понимал, моя жизнь закончилась. Каждую ночь я ложился спать, молясь о том, чтобы не проснуться утром.

Печальная реальность моих новых обстоятельств, была труднопереносимой. Я страдал от приступов жалости к себе и постоянного чувства крайнего одиночества. Мысль о том, что Маргарита трахается через весь Тихий океан, с этим пресмыкающимся Джайлсом Пембертоном, стала лишь вишенкой на вершине большой кучи, исходящего паром, неоправданного дерьма.

Японцы, в основном, оставили нас на произвол судьбы в стенах лагеря. Мы не имели никакого отношения к их планам, были неудобным побочным продуктом их успеха, с которым нужно было поступать строго в соответствии с обычаями войны. Их единственным требованием было, чтобы мы каждый вечер присутствовали на перекличке в 7:30 вечера.

В остальном, моя жизнь была, одним днем за другим, жизнью в аду. Было удушающе жарко и влажно, и часто шел дождь. Тридцать человек теснились в моем классе, двенадцать сотен мужчин, делили тринадцать туалетов и двенадцать душевых. Конечно, вонь стояла неимоверная. Скромность и уединение, были смехотворными понятиями. Чистота, была немыслимой.

И дело было не только в мужчинах. До двенадцати сотен женщин, также были интернированы в Санто-Томас. Мы были разделены по половому признаку - даже семейные пары. А японские охранники со штыками, пресекали любые возможные ночные похождения.

Тем не менее, в некоторых отношениях нам стало казаться, что мы живем в маленьком перенаселенном городе. У нас даже было свое правительство - "Совет управляющих" - из интернированных, которых японцы назначили заботиться о нашем здоровье и бытовых нуждах. Это была безнадежная задача. Мы были нездоровы и с каждым днем, становились все голоднее.

Питание было общим. Утром и вечером, мы получали еду в столовой. Но японцы нормировали нас на 2000 калорий в день. Это едва позволяло интернированным, не умереть от голода. Все мы потеряли вес.

Поначалу, мы могли покупать еду на лагерных рынках. Но по мере сокращения предложения, цена росла, особенно на такие предметы "роскоши" как мыло, туалетная бумага и мясо. Потом мясо исчезло совсем. Взамен, мы ели насекомых и дикорастущие растения.

Люди, не имевшие денег на еду, страдали от слабости и отеков, и у большинства из них, начали развиваться симптомы недоедания. И все же, каким бы ни был ваш статус до интернирования, мы ВСЕ были доведены до состояния абсолютной деградации... грязные, безнадежные и голодные.

Тем не менее, для филиппинцев по ту сторону забора, все было как обычно. Они сочувствовали, но не настолько, чтобы присоединиться к нам, в этой адской дыре отчаяния. Вместо этого, они занимались своими повседневными делами, как будто не было полчищ голодных англосаксов, наблюдающих за ними через кованые прутья забора.

Они БЫЛИ готовы обменять удобства на деньги. Так что интернированные, у которых были деньги, могли покупать еду. Нам также разрешили строить хижины из бамбука и пальмовых веток, на открытой площадке в четырехугольнике между зданиями. Это давало нам возможность уединиться и укрыться от дневной жары. Это помогало снять стресс от жизни, в переполненном свинарнике.

Мы старались изо всех сил, но ситуация становилась отчаянной. Люди умирали от постоянно присутствующих тропических болезней. Сначала это были старики и немощные. Потом все. Это было ужасающе.

Я просто ждал, когда придет мое время, когда вход в лагерь открылся, как Жемчужные ворота, и через него прошла группа женщин. Они называли себя "Боевые красавицы". Но история придумала для них, гораздо более подходящее название. Это были легендарные "Ангелы Батаана".

При капитуляции Коррегидора, японцы захватили шестьдесят шесть медсестер армии и одиннадцать медсестер флота. Этих женщин должны были эвакуировать, когда "Даг Даг" отплывал в Австралию. Но они мужественно решили остаться на своих постах в аду туннеля Малинта, ухаживая за ранеными и умирающими.

Они были одеты в форму цвета хаки с повязками Красного Креста, подтверждающими их статус медицинского персонала. Они выглядели безупречно компетентными, абсолютно бесстрашными и полностью контролирующими ситуацию, несмотря на то, что каждая из них прошла через гораздо более глубокий уровень страданий, чем любой из нас может себе представить. Для всех нас, это было воодушевляющее зрелище.

По прибытии группы, состоялась небольшая беседа с Эрлом Кэрролом. Он был тем человеком, которого японцы назначили главой нашего совета интернированных. Затем медсестры организованно направились к зданию "Санта Каталина", в восточной части комплекса. Их руководительница повернулась и обратилась к интернированным, которые собрались на утренней жаре, чтобы посмотреть на их прибытие.

Высокая и гордая, она стояла и смотрела на нас, выпрямившись под палящим зноем. Мы, должно быть, выглядели как разношерстная команда. Одежда, которую мы взяли с собой, испортилась в тропическом климате настолько, что мы были похожи на вонючую банду бродяг.

Мы также осмотрели ее. Несмотря на то, что она прошла через битву при Батаане и осаду Коррегидора, капитан Мод Дэвисон была жесткой и невозмутимой. Это была пожилая женщина, возможно, лет пятидесяти. Я подумал: "Она не терпит глупостей".

Она бодро начала:

— Мы - военные медсестры. Мы здесь для того, чтобы оказывать вам медицинскую помощь, и мы создадим учреждение вон там, — она указала в сторону здания "Санта Каталина", — где мы будем лечить всех, кто нуждается в нашей помощи.

Мы все пробормотали согласие. Затем Мод сделала паузу:

— Нам всегда пригодится рука помощи, поэтому, пожалуйста, назовите себя, если у кого-то из этой группы есть медицинское образование, медсестры, санитары или что-то подобное?

К этому моменту, наша группа интернированных увеличилась, возможно, до трехсот человек. Но мы все стояли, как стадо овец... никто не двигался. Наконец, Мод с упрямым видом сказала:

— Кто-нибудь? Даже если у вас нет медицинского образования, нам нужны люди, которые помогут поддерживать санитарный порядок в палатах.

Я понимал, что Мод и ее медсестры сделают все, что потребуется, независимо от того, поможет ли им кто-нибудь. Но было также ясно, что они были измотаны еще больше, чем мы, находясь в интенсивном бою с начала января.

Последние семь месяцев, я очень жалел себя. Единственным оправданием всему моему сосанию большого пальца было то, что я был подавлен своим падением с высоты. Но вид этой храброй женщины, стоящей под жарким солнцем, пробудил во мне что-то новое и странное. Поэтому, поддавшись импульсу, я вышел из группы.

Маленький голосок в моей голове, закричал в ужасе... и ни капельки не разозлился: "Какого черта ты делаешь?!!!".

— У меня была интернатура по специальности "общий хирург", но я не закончил ординатуру, — сказал я.

На ее лице отразилось облегчение. Им нужны были доктора медицины, даже такие неопытные как я. Затем она присмотрелась внимательнее. Она скептически сказала:

— Ты немного староват для учебы в медицинской школе, не так ли, Сонни?.

Я не собирался объяснять, что не закончил учебу, потому что был праздным распутником, который скорее умрет, чем будет честно работать. Это могло бы плохо отразиться на мне.

Поэтому вместо этого, я сделал грустное лицо:

— Обстоятельства вмешались.

Я не хотел признавать, что доктор медицины, был тщательно продуманным обманом, чтобы не вмешиваться в семейный бизнес.

— Пойдем со мной, — сказала она.

И я пошел с ней, по направлению к ее новой больнице. Мой желудок подташнивало. Я знал, что являюсь мошенником. То есть, я впитал все необходимые знания. Но я никогда не занимался врачебной деятельностью. Хуже того, хотя я наблюдал за операциями, то никогда не резал никого, кроме трупа.

Мод Дэвисон была хитрой старой птицей. Первыми словами из ее уст были:

— Хорошо, что здесь происходит, Санни-бой? Ты врач или нет? Это смертельно серьезное дело... и я не могу позволить себе, поставить самозванца на должность, где на кону стоят жизни людей.

Мод была права. Я не был врачом, если вы имеете в виду кого-то, кто может квалифицированно диагностировать и лечить человека с заболеваниями. Я был достаточно умным. Но я едва справлялся с академическими заданиями, потому что мои мысли, всегда были где-то в другом месте - обычно в сточной канаве. И большую часть практических занятий я проводил, мечтая о том, что буду делать после смены.

Возможно, дело было в отсутствии необходимых людей или в моем полном поражении от рук японцев. Но я много думал о своей прошлой жизни. Когда я рос, то с гордостью признавал, что я был берущим, а не дающим. А что касается моей этики... правильным было то, что мне было выгодно.

Следовательно, моя мораль была чисто транзакционной. Я использовал людей для удовлетворения своих потребностей и выбрасывал их, как только они отслужили свое - просто потому, что мог. Мои деньги и социальное положение, защищали меня от любых последствий, а мысль о том, что у других людей есть чувства, была мне чужда.

Соответственно, мало что из того, что я увидел и узнал, дошло до меня, хотя я и получил образование врача. Но, конечно, это было вполне подходящее состояние для меня, учитывая, что я был распутным и беспутным плейбоем, на протяжении всего периода моего взросления.

Моя жизнь, была самодовольной жизнью с женщинами и развлечениями без малейшего смысла, кроме погони за очередным пустым удовольствием. Я не заработал ни цента из тех денег, которые с энтузиазмом тратил. Разумеется, я не посвящал себя ничему, кроме наслаждения, что породило пропасть в моей душе.

Потом появились японцы и испортили все удовольствие. Хуже того, они дали невольное понимание. Возможно, то обстоятельство, что меня бросили в выгребную яму человеческих страданий, способствовало этому новообретенному самопознанию. Но Санто-Томас, свел все основы жизни к простому выживанию, и в процессе этого показал мне, насколько я бесполезен и неважен.

Теперь я рассматривал предложение Мод, как шанс искупить несколько грехов и, возможно, открыть то, что я упустил в своей жизни. Итак, я нашел в себе силы сказать:

— Не буду врать. Я никогда серьезно не собирался стать врачом. Я окончил Филиппинский университет и прошел стандартную ординатуру первого года. Но я был сказочно богат, и мне не нужно было практиковать. Я просто получил диплом, чтобы скоротать время.

Я не мог признаться, как мало альтруизма было в моей жизни. Мод остановилась и пристально посмотрела на меня. Казалось, она знала это с самого начала. Она была женщиной другого типа. Я никогда раньше не встречал таких, как она.

Такие женщины, как Маргарита, были никем, просто второстепенными. Маргарита жила и умирала, не меняя мир ни на йоту и оставляя после себя душевную боль. В отличие от нее, Мод Дэвисон была важной. Она была сильной. Мод влияла на жизни людей. Мод делала мир лучше. Она была человеком, вызывающим уважение.

Ее угловатое лицо, напомнило мне свирепую хищную птицу:

— Мои медсестры могут поддержать тебя, пока ты встанешь на ноги, Сонни-Бой. Но ты сам должен сделать себя лучшим человеком. Люди умрут, если ты нас подведешь. Поэтому я хочу, чтобы ты пообещал, что будешь стараться изо всех сил. Это все, что я могу потребовать от любого, кто служит под моим началом.

Это был поворотный момент. Если бы я посмотрел Мод в глаза и сказал: "Я не могу этого обещать", так как честно не знал, хватит ли у меня смелости принять вызов, я бы присоединился к Маргарите, в той обреченной группе безымянных, красивых людей, чье присутствие на этой земле, совершенно несущественно.

Но было что-то в самоотверженности Мод, в ее дикой преданности делу помощи другим, что заставило меня сказать:

— Я обещаю стараться изо всех сил. Я не подведу тебя.

Не было никакого небесного хора, чтобы отметить это событие. Но я чувствовал, что вступил на другой путь. Он будет более трудным. Но он был правильным.

*****

Женщины Мод, были боевыми медсестрами-ветеранами. Все они прошли через жестокие бои на Батаане, ухаживая за больными и ранеными в госпиталях под открытым небом в любую погоду. Каждая из них пережила кошмар туннеля Малинта. И на протяжении всего этого времени, они проявляли храбрость, преданность и esprit de corps (боевой дух - пер.), которые всегда демонстрируют лучшие военные подразделения.

Когда мы добрались до Санта-Каталины, я обнаружил, что Ангелы энергично переделывают здание под палаты, лаборатории и приемные отделения, необходимые для оказания высококлассной медицинской помощи. Они почти не разговаривали, создавая порядок из хаоса. Это было вдохновляюще. У меня появилась слабая надежда, что я смогу выжить.

Мод подвела меня к женщине, наблюдавшей за всей этой деятельностью. Это была ее вторая помощница, Джозефина Несбит. Все медсестры называли Мод " Мисс". Тогда как Жозефина Несбит была просто "Джози" или иногда "Мама Джози". Это было не от недостатка уважения. Жозефина Несбит была душой и сердцем "Ангелов".

Джози была женщиной, ответственной за мотивацию Ангелов и поддержание дисциплины. Она даже не должна была там находиться. Когда МакАртура "спасли" с Коррегидора в начале марта, Джози предложили присоединиться к нему, в его унизительной эвакуации. Но она отказалась оставить своих девочек. Она уже проявила склонность к этому.

Ранее она отказалась эвакуироваться на Коррегидор, после падения Батаана. Это было до тех пор, пока США не согласились взять ее филиппинских медсестер, вместе с остальными "Ангелами". Филиппинцы страдали наравне со своими американскими коллегами, и Джози ни за что бы не оставила их. Я серьезно, в словаре в разделе "мужество и лидерство" написано: "См. Джозефина Несбит".

Мод была пожилой женщиной, высокой и стройной. Джози была ниже ростом и неказистая, с каштановыми волосами. Она выглядела так, словно только что сошла с фермы в Миссури. Но сила духа и энергия, просто излучались от нее. Она была пугающим человеком. Это потому, что я знал, что она видит меня насквозь.

— Эрик назвался нелицензированным доктором медицины, — сказала Мод.

Джози прекрасно понимала, что это значит:

— Ты проходил интернатуру?

— Я был хирургом на первом курсе, — ответил я.

— Ты оперировал? — спросила она.

— Я наблюдал, но мне не разрешалось делать ничего, кроме как закрывать глаза, — ответил я.

Она бросила на меня взгляд, который точно сказал мне, что она думает об этом ответе:

— Почему ты не прошел остальную часть ординатуры?

— Потому что я хотел изучить другие возможности, — ответил я.

Мне не нужно было говорить ей, что эти возможности, в основном, состояли из алкоголя и женщин. Я видел это в ее глазах.

Затем она сказала вслух:

— Так ты был одним из членов клуба армии и флота, верно?

По крайней мере, она не стала дополнять это утверждение словом "бесполезный". Джози Несбит явно провела много времени на Филиппинах.

Я кивнул головой, в немом согласии. Мы поняли друг друга.

Она, казалось, приняла решение. Она крикнула через всю комнату:

— Ронни, подойди на минутку.

Женщина, в дальнем конце коридора, раскладывала раскладушки. Она кивнула, развернула ту, которую держала в руках, аккуратно поставила ее ровно в полутора метрах от предыдущей и начала идти к нам.

— Ронни - одна из наших лучших медсестер и моя правая рука. Она поможет тебе встать на ноги, — сказала Джози.

У женщины, приближавшейся к нам, был такой же невозмутимый вид, как и у остальных Ангелов, что само по себе могло бы напугать. Однако, все усугублялось тем, что она была великолепна.

Она была вся в поту. Ее густые волосы были спутаны, а на лице была грязь. Но у нее были огромные, широко расставленные серые глаза, в которых плескался пьянящий коктейль из интеллекта, грусти и печали. Было видно, что эта женщина дважды побывала в аду и обратно. И все же ничто на зеленой Божьей земле, не помешало бы ей совершить это путешествие еще раз, если бы потребовал долг.

Ее пепельно-русые волосы, были уложены в легкую прическу. Черты ее лица, были идеально подогнаны под форму сердца: длинный узкий нос, скульптурные скулы и широкий, почти соблазнительный рот. Ее блузка, цвета хаки, была изорвана. Но она была чистой и заплатанной, и то, что скрывалось под ней, выглядело эффектно.

Я пытался НЕ передать то, о чем думал. Но мне это не удалось, потому что женщина одарила меня взглядом полного презрения, сказав:

— Чего ты хочешь, Джози?

— Вот Эрик, доктор медицины. У него есть диплом, и он прошел первый курс ординатуры по общей хирургии. Но, к сожалению, он не доучился и не получил сертификат, — ответила Джози.

— Я окончил университет всего три года назад, — защищался я.

Ронни проницательно посмотрел на меня и сказала:

— Неужели у тебя было что-то лучше, чем заниматься медициной?

— Это сложно, — ответил я.

Джози вмешалась:

— Эрик, я хочу познакомить тебя с Вероникой Чейз. Она была со мной в Штернберге, так что она знает, какой была жизнь в Маниле до японцев.

— О, — сказал я.

Целый мир разговора, остался невысказанным.

Ронни посмотрела на меня так, как будто я выполз из-под камня. Она знала настоящую историю. Это было больно.

Джози сказала Ронни:

— Я собираюсь дать тебе особое задание, поскольку знаю, что могу доверять тебе. Я хочу, чтобы ты держалась поближе к Эрику и ввела его в курс дела. Он может не знать, как стать врачом, но у него есть знания, чтобы заниматься медициной, и я хочу, чтобы ты сделала из него врача.

Вероника, или, как ее называли, "Ронни", выглядела так, будто только что надкусила лимон:

— Мы не учебная больница, мама. Разве ты не думаешь, что у нас достаточно дел с малярией и дизентерией, не говоря уже о новорожденных, которых нам придется выхаживать?

— Нам нужно использовать те ресурсы, которые у нас есть. У этого парня есть хирургическая подготовка. Если мы сделаем его, хотя бы наполовину, способным, он будет огромным активом, что будет твоей работой, — решительно заявила Джози.

— Вы двое знаете, что я стою прямо здесь, не так ли? — обиделся я.

Я явно не нравился Ронни. Она посмотрела на меня с презрением:

— Я видела тебя в городе, малыш. Я знаю, что ты никогда ничего не добьешься. Будет достаточно трудно поддерживать жизнь людей в этом лагере. А превращать испорченного гнилого плейбоя в настоящего мужчину - тратить мое время.

Хммм! Я вспомнил сногсшибательную женщину, на руках различных американских офицеров в клубе Санта-Ана. Изможденная женщина передо мной, была одета в потрепанную войной блузку цвета хаки и держалась на честном слове. Я подумал, не может ли она быть тем же самым человеком.

— Ронни!!! — потрясенно сказала Джози.

Казалось, она собиралась применить военную дисциплину за то, что Ронни была столь откровенна.

Я пробурчал:

— Нет... Она права. Я был именно таким, как она сказала, до того, как все это случилось. Я был самовлюбленным и бесполезным. Но нет ничего лучше, чем лишиться всего этого, чтобы открыть глаза. Так что, я готов выложиться по полной. Я знаю свой материал. Я просто не знаю, как это применить. Вот где мне нужна помощь.

Они обе отреагировали так, как будто не ожидали, что я это скажу. Ронни выглядел ошеломленным. Как будто я растоптал все ее дорогие убеждения о таких парнях, как я.

— Просто возьми его под свое крыло на пару недель, Ронни. Потом мы найдем кого-нибудь другого, если ты не почувствуешь, что он делает успехи, — заискивающе сказала Джози.

Ронни угрюмо посмотрела на меня. Ее красивые серые глаза были полны гнева, когда она сказала:

— Я покажу тебе, что делать, Мажор! Но это все, и это прекратится, как только ты начнешь халтурить или вести себя, как избалованный маленький сопляк. Я выхаживала НАСТОЯЩИХ мужчин, сражающихся в этой войне, парней, которые знают, что такое храбрость, преданность и страдания - и тебе предстоит пройти долгий путь, прежде чем ты станешь одним из них.

Я подумал: "Так скажи мне, что ты на самом деле думаешь обо мне!". Но это также разозлило меня. Она бросила вызов. Я собирался сделать все возможное, чтобы доказать, что эта сука не права.

— Посмотрим..., — сказал я. Затем добавил: — Я здесь и готов начать. Чем мне, для начала, заняться?

Я ожидал, что она скажет мне принести мою медицинскую сумку, чтобы я мог начать работать врачом.

Ронни посмотрела на меня с весельем:

— Видишь вон ту большую кучу кроватей. Я хочу, чтобы ты помог мне заполнить эту комнату ими, расставив их ровно на полтора метра друг от друга, с тремя с половиной метров между рядами.

Затем она повернулась к Джози:

— Если я опережу этого клоуна, сделка расторгнута.

Это меня разозлило.

— Нет проблем, солнышко, — сказал я, стараясь звучать спокойно.

Я подошел к куче, высотой примерно с плечо и схватил первую раскладушку. Как вообще можно разложить эту адскую штуку?

Я боролся с этой чертовой раскладушкой, когда Ронни подошла и взяла ее. Несколькими ловкими движениями, она разложила ее и заперла. Затем она протянула ее мне. Ее взгляд абсолютного презрения, сказал все.

— Нет проблем, СОЛНЫШКО. Со временем, ты научишься этому. Я научилась этому в разгар ливня, когда мои пациенты стояли в очереди в грязном окопе, — с сарказмом, сказала она.

Это было самое дно. Прежний, я бы впал в ярость. Человек, в которого меня превратили в этой японской дыре, свернулся бы калачиком на полу и умер от отчаяния. Но рядом с этой женщиной, происходило что-то необъяснимое. По непостижимой причине, я хотел сделать себя достойным ее уважения, и это заставляло меня упорствовать.

— Послушай, я знаю, что ты считаешь меня никчемным, и я не могу этого изменить. Но сейчас мир изменился, и я пытаюсь приспособиться, насколько это возможно. Я знаю, что мне предстоит пройти долгий путь, но я хочу внести свой вклад как можно лучше, и думаю, что смогу это сделать, если ты просто дашь мне передышку, — мягко сказал я.

На секунду, ее красивое лицо потеряло свой жесткий настрой. Затем она взяла себя в руки:

— Хорошо, я согласна побыть твоей мамой некоторое время, потому что нам нужна любая помощь, которую мы можем получить. Покажи мне, что у тебя есть, и если ты хотя бы отдаленно компетентен, мы прекрасно поладим.

Следующие пять часов, мы работали бок о бок, раскладывая и расставляя кроватки в 38-градусную жару. Я был весь в поту. Но последние семь месяцев я провел, не напрягаясь, как заключенный. Ронни, в тот день, только что прибыла с жестокой осады Коррегидора. Тем не менее, она не дрогнула. Ей нужно было быстро развернуть эту палату, и было ясно, что она будет гнать себя до тех пор, пока работа не будет сделана.

В итоге, мы стояли и смотрели на полностью функционирующую больничную палату. Мы оба задыхались и были истощены жарой и нагрузками. Волосы Ронни были мокрыми, как будто она купалась. К сожалению, ее блузка и юбка прилипли к ее великолепному телу, и это зрелище, навело меня на нечестивые мысли.

Впервые в жизни я подавил их. Поразительно!!! У меня не было никакого желания проявлять неуважение к сердцу и мужеству этой великолепной женщины, глядя на нее, как на сексуальный объект. Наш тяжелый день совместной работы, привел к установлению предварительной дружеской связи. Так что плотские мысли, были исключены.

Я спросил, задыхаясь:

— Ты ела?

Она покачала головой:

— Я почти ничего не ела с тех пор, как нас привезли с Коррегидора.

— У меня есть кое-что особенное, что я смог купить через забор, если ты захочешь перекусить, — сказал я.

Это была ошибка.

Она подняла свою изможденную фигуру во весь свой рост - сто шестьдесят три сантиметра - и возмущенно сказала, как будто я проявил к ней полное неуважение:

— Я ем с другими медсестрами. Мы делимся своими трудностями. Ты, ведь, не знаешь, каково это, Бастер!!!?

То есть... Я понял. Она давала понять, что считает меня эгоцентричной свиньей, даже если то, что я только что спросил, было продиктовано искренней заботой о ее благополучии. Мы были очень далеки от понимания друг друга.

Я защищался:

— Послушай, я просто беспокоился о тебе. Ты работала не покладая рук, и ты не можешь продолжать работать, не заботясь о себе. Так что ешь с медсестрами, если тебе так нравится. Но не злись на меня за заботу.

Она странно посмотрела на меня, как будто я ее удивил:

— Мне жаль. Никак не могу выбросить из головы, что ты изменился.

Она сказала это так, как будто мы сталкивались друг с другом в прошлом.

— Мы уже встречались? — в недоумении спросил я.

Я как бы вспомнил ослепительную женщину, в мерцающем голубом вечернем платье. Где это было? Была ли это последняя вечеринка в отеле "Манила"? Она была с одним из пилотов B-17. Его звали Келли, если я правильно помню. Мне стало интересно, что стало с этим парнем.

Она беспечно ответила:

— Мы встречались, но это несущественно. Теперь это другой мир.

Это было правдой, и я был, своего рода, засранцем в те дни, когда был с Маргаритой Сантос-Маркес. Это было всего восемь месяцев назад?

— Полагаю, я начну завтра, — сказал я.

Она рассмеялась и сказала:

— Глупый мальчик, ты начинаешь через четыре часа. Мы работаем по четыре часа в три смены, семь дней в неделю. Так что поспи немного. Сон тебе понадобится.

Затем она повернулась и вышла из палаты. Ее пантерообразную грацию, можно было сравнить только с ее прямой и решительной осанкой. Вероника Чейз была той сильной женщиной, которую я всегда боялся.

Возвращаться в свое маленькое спальное место не было смысла. Поэтому я просто улегся на одну из раскладушек. Вместо того чтобы чувствовать усталость и обиду на то, как со мной обошлись, я разрабатывал план, как доказать этой женщине, что я человек, которого она может принять как равного.

Не прошло и минуты, как я закрыл глаза, и меня вывела из сна женская рука, настойчиво трясущая меня за плечо. Я устало сказал:

— Не сейчас, Маргарита. Мне нужно поспать.

В этот момент, суровый женский голос произнес:

— На палубу, солдат. Твоя смена вот-вот начнется!!!

Я приоткрыл один глаз, и надо мной нависло ангельское лицо. Это был рай? Потребовалась секунда, чтобы осознать, где я нахожусь, и тут до меня дошло. Женщину звали Вероника, и она была здесь, чтобы познакомить меня с остатком моей жизни. Меня чуть не стошнило.

*****

Ронни была дежурной медсестрой. Я сопровождал ее во время обхода и делал записи. В Санта-Каталине не было такого понятия, как рабочий день. Мы дежурили по четыре часа, спали четыре часа, а потом снова дежурили. Этот цикл продолжался каждые двадцать четыре часа. Я работал в три смены, каждый день недели.

У них было совещание по поводу меня. Изначально, среди интернированных было семьдесят два доктора медицины. Но болезни и японцы, сократили это число до тридцати одного. Док Шафер, единственный сертифицированный хирург, и Мод решили, что я должен проявить себя с самого низа, в качестве санитара, и док Льюис стал лечащим врачом, которого приставили ко мне.

Льюис был самым старшим из всех. Он был терапевтом в Кесон-Сити. В основном, он оказывал первичную помощь. Так что он был на низшей ступени. Он знал мою историю. И в отличие от других врачей, Льюис был счастлив взять меня под свое крыло.

Мой новый босс был язвительным старым хитрецом, который отсекал всякую ерунду и не принимал никаких оправданий. Во время моей первой смены, мы поговорили по душам, и он рассказал мне о своих ожиданиях. Я должен был выполнять приказы и вести себя хорошо, иначе он порекомендовал бы мне найти работу, более соответствующую моим способностям и отношению к делу, например, быть копателем меда в наружных туалетах. Но он делал это, с дедовским спокойствием.

Был июль, и тропические болезни были широко распространены. Люди заболевали толпами, и палаты начали заполняться. Поэтому меня перевели с расшифровки записей на помощь Ронни, в выполнении ее сестринских обязанностей. Это включало в себя прием диагнозов и обходы, измерение показателей пациентов и контроль за уходом, который назначал Льюис или кто-то из других врачей.

Незадолго до прибытия Ангелов, у нас была сильная вспышка дизентерии, которую они начали устранять, очищая лагерь, особенно уборные. Конечно, я получил это задание. Они также начали внедрять правила гигиены. Они сформировали группы, которые следили за тем, чтобы питьевая вода оставалась относительно чистой. В течение нескольких недель, количество случаев дизентерии резко сократилось, и люди перестали умирать.

Но это не означало, что палаты не были перегружены. Тропические болезни неизбежны на Филиппинах, и такие переносимые комарами заболевания, как малярия и лихорадка денге, широко распространены. Но "Ангелы" также принимали роды и лечили людей, страдающих от любых несчастных случаев и недомоганий. Последнее, дало мне первую возможность заслужить хоть проблеск уважения со стороны Ронни.

Однажды в клинику пришла женщина, жена американского торгового моряка, с десятимесячным младенцем. Отец находился на корабле где-то в Тихом океане, когда туда вторглись японцы. Таким образом, женщина оказалась в лагере одна, одинокая и напуганная.

У ее маленькой дочки, были болезненные волдыри по всей ступне. Мы оборудовали место для осмотра с помощью простыней, возле входа в здание. Женщина и ее ребенок сидели на табурете, а Ронни сидела на другом, напротив нее. Этот случай озадачил ее.

У нас был хороший запас сульфоксида, потому что это была панацея для американских военных, и Ронни ввела его. Но волдыри продолжали распространяться, превращаясь в болезненную сыпь, а мать была на пределе своих возможностей с плачущим, кричащим ребенком.

Первые несколько недель, я старался быть верной тенью Ронни - меня было видно, но не слышно. Но я знал, в чем была проблема, и знал, почему Ронни ее не распознала.

Ронни была боевой медсестрой. Если бы у ребенка была такая проблема, к которой она привыкла, она бы выявила и вылечила ее. Но Ронни ухаживала только за американцами, которые питались относительно здоровой пищей. У нее не было опыта работы с болезнями, характерными для филиппинцев, а у этой матери были все симптомы того, что я узнал.

Я стоял позади Ронни, втайне любуясь ее стройной попкой. ЭЙ!!! Я парень. Я прочистил горло, и Ронни повернулась и посмотрела на меня с раздражением.

— Я не люблю, когда меня прерывают, когда я с пациентом, — грубо сказала она.

— Могу я задать миссис Доловиц пару вопросов? — спросил я.

Прежде чем Ронни успел сказать "нет", я обратился к женщине:

— Вы все еще кормите ребенка грудью?

Она кивнула. Конечно!!! Какое еще питание, она могла предложить своему ребенку?

— Эрик!!! — предупреждающе сказала Ронни.

Я продолжал:

— У вас такие же волдыри?

Ронни перестала меня доставать и сидела с разъяренным видом.

— Нет, я все время чувствую слабость и ничего не помню. Но у меня много чешуйчатой кожи, — ответила женщина.

Вот и все.

— Что вы едите, мэм? — спросил я.

— В основном все, что могу наскрести. У нас нет денег, поэтому я ем то, что есть в столовой, — ответила она.

Это была рисовая каша, два раза в день.

Я повернулся к Ронни. Она выглядела раздраженной, но теперь заинтересованной и сказал:

— У них обоих берибери (болезнь, возникающая вследствие недостатка витамина В1 - пер.). Здесь, это часто встречается среди тагалов. Но у англосаксов это редкость, потому что у нас гораздо более богатый и разнообразный рацион.

— Это смертельный дефицит тиамина. У миссис Доловиц, все взрослые симптомы. Ее симптомы не такие тяжелые, поскольку у нее другие источники питания, — добавил я.

Я повернулся к матери:

— Вы ели что-нибудь еще?

Мать озадаченно ответила:

— Я ела немного свиной травы. Мы сварили ее в чайнике.

Сорняки были деликатесом, для голодающих людей.

— Вот так. Я часто наблюдал такое, у более бедных филиппинцев. У ребенка классические симптомы детского берибери. Ей срочно нужна большая доза B1. Он содержится в любом листовом овоще. Свиная капуста подходит, но мать ни за что не стала бы ее кормить, — сказал я.

Я добавил, со срочностью в голосе:

— Мать получила немного тиамина в свой организм. Но он не поступает к ее дочери в грудном молоке. Бедняжка скоро умрет, если мы не увеличим потребление B-1 миссис Доловиц. Ей нужны фрукты.

Ронни выглядела потрясенной:

— Фрукты?

Я потянулся в карман и достал оттуда настоящий доллар янки.

— Купите несколько манго у людей у забора. Ешьте их, но сок также нужно дать вашей дочери. Если вы это сделаете, симптомы исчезнут через пару недель. Просто приходите, когда у вас закончатся деньги, и я дам вам еще.

Я знал, что за доллар она купит много манго, но кто знает.

Мать посмотрела на меня так, будто я вручил ей сундук, полный золотых дублонов.

— Я не могу взять все ваши деньги, — удивленно сказала она.

— У меня есть еще немного в запасе, — рассмеялся я.

Если бы она только знала, сколько еще.

— Мы все здесь вместе, и это спасет жизнь вашего ребенка, — добавил я.

Ронни выглядела ошарашенной. Затем в этих потрясающих глазах, появился слабый намек на уважение. Она смущенно сказала:

— Я должна была подумать о недостатке тиамина. Я слишком сосредоточилась на болезни.

— Может быть, ты все-таки не бесполезен, — добавила она, с лукавой усмешкой.

Я мягко ответил:

— Послушай, мы все устали и недоедаем. Я видел берибери в клиниках на Philippine General, потому что у нас было благотворительное отделение. Ты - военная медсестра. В Штернберге, наверное, таких случаев не так много.

Затем я добавил своим самым дружелюбным голосом:

— Мы все теперь благотворители, поэтому мы должны делать все возможное с тем, что у нас есть. К счастью, чтобы решить проблему миссис Доловиц, понадобится всего несколько манго.

В знойный голос Ронни, впервые закрался намек на отчаяние:

— Они все умирают, а у нас нет НИЧЕГО, чтобы спасти их. Я ничего не могу с этим поделать. Все, что я могу сделать, это максимально облегчить их последние дни.

В ее прекрасных глазах, стояли слезы.

Невероятно!!! Эта женщина брала на себя личную ответственность за то, над чем она не имела никакой власти. Ронни не виновата в том, что у нас не было необходимых лекарств для лечения жителей, этого богом забытого места. Она просто слишком много заботилась, и это передалось мне.

Ангелы делали все, что могли, обходясь лишь подручными медицинскими средствами, а также самоотверженностью и мужеством. У них не было доступа к эффективным лекарствам, таким как хинин, что было горькой иронией, поскольку хинин из коры дерева цинхона, был легко доступен. Мы выращивали его на Минданао и поставляли всему миру. Теперь даже небольшое количество этого лекарства, могло бы спасти множество жизней.

Я хотел протянуть руку и утешить мою стойкую подругу. Но я знал, что потеряю конечность, если попытаюсь обнять ее. Я пытался решить, что сказать, когда эта мысль осенила меня, как Савла на дороге в Тарс. В моей хижине, было припрятано целое состояние. Я могу достать весь хинин, который нам нужен!!!

Этот внезапный приступ альтруизма, был вызван не только красивым лицом Ронни. Моя работа с Ангелами, начала учить меня тому, что помощь другим - это само по себе награда. Бескорыстие, было для меня несколько чуждой концепцией. Но я начал находить его привлекательным.

Должно быть, я проболтался о покупке хинина. Потому что Ронни посмотрела на меня так, будто я окончательно доказал, что я такой же дурак, как она думала.

— Как ты можешь это сделать? Мы здесь изолированы, — прорычала она.

Я подмигнул ей:

— У меня есть друзья в низших слоях общества. Ты должна была это знать, видя меня в молодости. Просто составь список покупок, и я постараюсь достать все, что тебе нужно.

Я не хвастался. Я поддерживал связь с моим старым приятелем Винсенте. Винсенте мог быть ящерицей, как и я, но он был коренным филиппинцем, наполовину тагальцем, наполовину испанцем. Он регулярно заходил на забор, чтобы узнать, не нужно ли мне чего-нибудь.

Ему, несомненно, нравилось щеголять своим свежевыглаженным тропическим нарядом, когда он протягивал мне несколько скудных кусочков еды и немного мыла - разумеется, за двадцатидолларовый кусок золота. В старые добрые времена, он поцеловал бы меня в задницу, и я позволил бы ему забрать свои объедки. Так что он, должно быть, получал настоящий кайф, видя, в какой изможденный скелет я превратился.

Винсенте нечего было бояться японцев, отчасти потому, что, будучи местным жителем, он был защищен от любых приказов об интернировании. Но что более важно, он был подключен к филиппинской партизанской сети, а у тагалов было много опыта перерезания глоток иностранным захватчикам - начиная с нашего прибытия в 1898 году. Они просто вернулись к своим старым трюкам, как только появились япошки.

Тагальские партизаны, почти полностью захватили районы вокруг Манилы. Наказание было суровым, если кого-то обнаруживали. Тем не менее, один филиппинец практически неотличим от другого, и японцы не могли ничего поделать с растущей угрозой.

Терри Адевосо, был двоюродным братом Винсенте и лидером роты "Охотников". Это подразделение, было самой опасной организованной группой в районе Манилы. Странное название произошло от того, что она состояла из бывших курсантов Филиппинской военной академии. Они как раз отправились в джунгли, когда там появились японцы.

Поэтому в следующий раз, когда Винсенте подошел к ограде, я тайком передал ему записку, с парой золотых двуглавых орлов, свернутых в рулон. Послание гласило: "Люди в лагере Санто-Томас умрут, если мы не получим доступ к лекарствам и медикаментам, особенно к таблеткам хинина. Пожалуйста, помогите нам. Мы заплатим золотом за любое лекарство из этого списка, которое вы сможете предоставить".

В списке, который дала мне Ронни, были хинин, эфир, чудодейственное лекарство под названием аспирин, которое боролось с лихорадкой, и медицинское оборудование, такое как хирургические наборы и стерильные повязки.

Винсенте кивнул:

— Я передам это Адевосо, и он посмотрит, что можно сделать.

На следующий день, я совершил свое ежедневное паломничество к забору. Винсенте там не было. Это не слишком обнадеживало. Я стал искать его среди собравшихся там филиппинцев. В этот момент, от группы отделился паренек и пошел в мою сторону.

В нем не было ничего особенного. Это был тип классического уличного бродяги, которых вы постоянно видите на улицах Манилы - он промышлял тем, что мог выпросить или украсть. Он сказал слишком взрослым голосом:

— Меня зовут Эрнесто, сеньор. Можете ли вы дать мне немного золота за это?

И он протянул большую бутылку, с таблетками хинина.

— Как я узнаю, что это настоящее?? — спросил я.

Мальчик пожал плечами:

— Чтобы узнать это, тебе нужно дать мне четыре золотых.

Я почувствовал, что зря потратил восемьдесят долларов. Но какой у меня был выход?

Я перелез через забор и опустил четыре сверкающие монеты, в грязную лапу мальчика. Он протянул мне бутылку. Затем он повернулся, сел на изъеденного молью бурро и поскакал в сторону убогих многоквартирных домов, расположенных вдоль Пасига. На прощание он сказал:

— Я принесу вам завтра еще, за четыре золотых.

Я вернулся в клинику озадаченный. Были ли эти средства настоящими? Это была большая бутылка, а конец лета на Филиппинах - сезон комаров. Итак, одна палата была полна лихорадящих, потеющих людей, плачущих и стонущих в агонии. От резкого света у них болели глаза, а палата была затемнена так, что выглядела как ад, в исполнении Иеронима Босха. Кроме того, воняло до небес.

Джози, конечно же, была Ангелом, которая добровольно вызвалась на эту ужасную работу. Ронни, у которой, якобы, не было смены, тоже была там. Она вытирала брови, держала кастрюли, когда их рвало кровью, и подбадривала всех, кого могла.

Я подошел к Джози и почтительно сказал:

— Можно мне уделить секунду твоего времени, мама?

Джози посмотрела на меня, усталая до такой степени, что я удивился, как она еще может стоять, и нетерпеливо сказала:

— Что тебе нужно, Эрик? Разве ты не видишь, что я немного занята?

Я протянул одну из таблеток:

— Это хинин?

Джози посмотрела на меня так, словно не хотела, чтобы с ней возились. Она взяла таблетку с многострадальным выражением лица и поднесла ее к лицу, чтобы рассмотреть надпись на ней. Затем она повернулась ко мне и сказала, ее голос был полон срочности и удивления:

— Где ты это взял?

— Это хинин? — ответил я.

— Да! У тебя есть еще? — ответила она.

Я протянул большую бутылку:

— Я могу достать еще завтра, если это действительно то, что нужно.

Джози ликующе закричала:

— Ронни, иди сюда!!! Посмотри, что Эрик принес нам!!!

Ронни подошла, выглядя не слишком довольной. Она была красива и измучена, прядь ее густых пепельно-русых волос, свисала вниз над одним глазом.

— Мы тут немного заняты, Эрик. Что тебе нужно? — нетерпеливо сказала она.

Джози протянула ей таблетку:

— Это то, о чем я думаю?

Ронни взяла ее и поднесла к лучу света, проникающему сквозь занавески. Затем она вопросительно повернулась ко мне. Впервые за все время нашего короткого знакомства, женщина выглядела потрясенной. Она сказала голосом, переполненным эмоциями.

— Ты сделал это!!! Я не знаю, как ты это сделал. Но ты спас много жизней.

Уловил ли я намек на уважение, или, может быть, что-то еще?

*****

Так началась моя новая роль главного скупщика в больнице Санта-Каталина. Эрнесто появился на следующий день с рогожным мешком, полным бутылок с хинином. Этого было достаточно, чтобы облегчить все проблемы лагеря с малярией, по крайней мере, на следующий год. Этот мешок, обошелся мне более чем в тысячу золотых. Но столько же я потерял в покере, ожидая прихода японцев.

В течение нескольких месяцев, Эрнесто приносил и другие вещи: банки с эфиром, стерильные повязки и даже аспирин, который творил чудеса с лихорадкой. Это стоило еще кучу золотых монет. Но золото нельзя есть или использовать для лечения болезней. Я был потрясен тем, насколько бескорыстным я стал. Это было тревожно.

Затем на пасхальной неделе 43-го года, Винсенте появился у забора. Он протянул мне большую коробку с обезьянами.

— Что это? — спросил я.

— Открой и посмотри. Один из наших парней, освободил это от японцев, — сказал он.

Я открыл, и внутри оказался набор хирургических инструментов, с полным набором лезвий. Я поднял бровь и вопросительно посмотрел на него.

— Я вспомнил, что одним из твоих мошенничеств, было притворяться хирургом. Так вот, здесь весь набор, который тебе понадобится, чтобы действительно им стать... Счастливой Пасхи, — сказал он.

— Сколько я тебе должен? — спросил я.

Он засмеялся:

— Ничего, это подарок. Ребята Терри забрали его из японского полевого госпиталя... после того, как они всех убили, конечно. Нам он не пригодился, я подумал о тебе.

Я не знал, что на это сказать. Винсенте решил меня разыграть, и почему? Должно быть, я был полным кретином в те времена, если он так далеко зашел, чтобы напомнить мне о моих многочисленных прежних грехах. Я сказал как можно бесстрастнее:

— Спасибо. Может быть, когда-нибудь я смогу воспользоваться этими вещами.

Эта возможность появилась раньше, чем я ожидал. Но с этим связана одна история. В самом начале моего интернирования, я построил для себя удобную маленькую хижину из бамбука и пальмовых ветвей, на открытом пространстве кампуса. Другие состоятельные люди сделали то же самое, и вскоре все пустое пространство было заполнено этими хижинами.

Моя хижина была уютным, укромным уголком, куда я мог уединиться, когда жара и давящая масса людей, становились слишком тяжелыми. Изначально, я построил ее из чистого эгоизма. Но я стал спать там, как только начал работать в клинике.

Каждый вечер я отмечался в общежитии на перекличке, а затем охранники отпускали меня обратно в клинику. В хижине было намного тише и бесконечно комфортнее, чем в моем спальном помещении наверху, а мои ротации были составлены так, что время сна приходилось, в основном, на день.

Всю еду, которую мог раздобыть, я хранил в хижине. Она была спрятана в крошечном сундучке, который мне разрешили взять с собой, когда нас только интернировали. Я полагаю, что другие знали об этом. Но все следили за всеми остальными, и существовал своего рода лагерный кодекс, который гласил, что мы никогда не должны красть чужую еду. Поэтому я не беспокоился о том, что оставлял ее, когда был на смене.

Однажды палящим жарким днем, я дремал рядом с сундуком, когда он зашевелился. Я понял, что кто-то незаметно пробрался внутрь и пытается добраться до моей еды. Я вскочил на ноги и гневно закричал:

— О, нет, не надо!!!

Раздался крик и шум.

Я отдернул занавеску двери, чтобы впустить свет, и, к моему полному изумлению, там оказалась маленькая девочка... испуганно прижавшаяся к дальней стене хижины. Она была прекрасной малышкой, лет восьми или девяти, и жалобно плакала. Мое сердце растаяло.

Я присел перед сопливой проказницей и шутливо сказал:

— И что, по-вашему, вы делаете, юная леди?

Она посмотрела на меня самыми большими, голубыми глазами и прохрипела:

— Простите, мистер. Но я так голодна.

— Где твоя мать? Разве она не кормит тебя? Ты, ведь, получаешь пайку два раза в день, — мягко сказал я.

Она начала сильно плакать. Я спросил, теперь уже действительно обеспокоенный:

— В чем дело, милая?

Она пробормотала сквозь слезы:

— Мама умерла вчера, а папу убили на войне.

— Подожди минутку. Ты хочешь сказать, что о тебе некому позаботиться? — потрясенно сказал я.

Она пролепетала:

— Никого... и мне так страшно.

Затем она катапультировалась ко мне на грудь, обняла меня за шею и разрыдалась. Я сидел на полу, держа в руках крошечный белокурый комочек горя, а бедняжка рыдала так, будто ее сердце вот-вот разорвется.

Я нежно погладил ее волосы:

— Давай найдем тебе что-нибудь поесть.

Полез в сундучок и достал большой сочный манго, который я приберегал для особого случая.

Она мгновенно перестала плакать, схватила манго и заставила его исчезнуть, с кожурой и всем остальным, примерно за тридцать секунд.

— Полегче, а то тебе станет плохо, — сказал я.

Она издала громкую довольную отрыжку:

— Спасибо.

Затем, с полным животиком, она встала, официально протянула руку, как, несомненно, учили ее родители:

— Меня зовут Мелисса. Но мои друзья зовут меня Мисси. Вы можете называть меня Мисси. Мне это нравится.

Я взял ее крошечную руку в свою:

— Приятно познакомиться, Мисси. Меня зовут Эрик, и с этого момента, я буду заботиться о тебе.

Откуда, блядь, взялось ЭТО!!!??? В последнее время я стал говорить вещи, которые просто не были похожи на прежнего безответственного меня. Но это заявление было, пожалуй, самым странным из всех. Несмотря на это, я знал с абсолютной уверенностью, что имел в виду то, что только что сказал, и никакие силы на земле, не заставят меня изменить свое мнение. Теперь этот ангелочек, был моей заботой.

Связь была мгновенной, как это всегда бывает между родителями и детьми. Мне не нужно было тратить время на анализ причин. Это было просто так. Дело в том, что этой бедняжке кто-то был нужен, и судьба указала пальцем на меня. Я знал, что избежать ответственности невозможно. По крайней мере, если я хотел сохранить хоть каплю самоуважения.

Я не представляю, как бывший распутник, мог так внезапно и полностью впасть в пожизненное обязательство. Это было необъяснимо, не говоря уже о нелогичности. Но у меня не было никаких сомнений в том, что я пожертвую всем, что у меня есть, чтобы эта маленькая девочка была в безопасности и счастлива.

Это было необычное чувство - мгновенное и абсолютное ощущение чистой любви, к этому хрупкому маленькому существу. Возможно, это генетическое. У людей, по сравнению с другими животными, длительный период беспомощности. Значит, инстинкт воспитания, должен быть жестко заложен в нашем мозгу.

Я подумал: "Я должен поговорить с Ронни". Это было удивительно само по себе, поскольку я был уверен, что Ронни меня ненавидит. Но я также понял, что она была единственным человеком во всем лагере, чьему мнению я доверял.

— Пойдем со мной. Я хочу, чтобы мы встретились с одним особенным другом, — сказал я.

Я появился в комнате медсестер, держа за руку крошечного белокурого херувима. Это вызвало немедленную реакцию со стороны дам, которые мыли руки снаружи палатки. Одна из них, насмешливо крикнула через плечо:

— Ронни... Он здесь.

Неужели наши отношения, были настолько очевидны?

Ронни вышла из палатки с огнем в глазах. Она уже видела меня через окно. Прежде чем она смогла добраться до меня, я поднял руки в знак капитуляции и кротко сказал:

— Я нашел ее рыщущей в поисках еды в моей хижине. Оба родителя мертвы, и мне нужен твой совет.

Это остановило ее. Затем она сделала странную вещь. На ее прекрасном лице, появилось неописуемое выражение сострадания, и она опустилась на колени в грязь рядом с девочкой:

— Что случилось с твоей мамой, девочка?

Мисси снова начала хныкать. Она сказала, сквозь слезы:

— Мамочка на небесах. Так мне сказала мисс Миллер.

Ронни немедленно переключилась на режим медсестры:

— Как фамилия мамочки, дорогая?

Мисси всхлипнула:

— Брэди.

Ронни кивнула и пробормотала под нос:

— Лихорадка Денге. — Она встала и сказала мне: — Она сирота, все верно. Это случилось прошлой ночью.

— Ну хорошо, тогда я ее новый папа, — сказал я.

Возможно, дело было в уязвимости ребенка. Она была втянута в дела, которые не могла и не должна была понимать. Возможно, дело было в ее невинности. Или это был контраст, между жестокостью ее окружения и чистотой ее милой маленькой души. Что бы это ни было - я знал, что вся ответственность лежит на мне, и так оно и должно быть.

— Почему ты думаешь, что я позволю кому-то настолько безответственному как ты, заботиться о маленькой девочке? В этом лагере много других сирот. У нее будет много общения, — решительно сказала Ронни.

Я понял ход мыслей Ронни. Ангелы создали учреждение для детей, которые находились точно в такой же ситуации, как Мисси. У них были опытные медсестры, которые занимались присмотром за детьми, и это были именно те люди, которые должны были этим заниматься. Но я ни за что не отдал бы свою девочку, в безликое стадо детей-сирот. Она была моей ответственностью - и, возможно, моим спасением... В этом я был абсолютно уверен!

Я мог потерять свое положение в обществе. И, возможно, был не самым полезным человеком в этом лагере. Но я все еще был человеком со значительным достатком и всеми рычагами влияния. Поэтому я сказал, голосом полным угрозы:

— Ты не заберешь у меня этого ангела. Она останется в моей хижине. Она будет в безопасности и любима, и у меня есть все возможности, чтобы обеспечить ее нормальным питанием.

Ронни выглядела потрясенной. Возможно, она недооценила меня. Было ясно, что она все еще не доверяет мне. Конечно, с чего бы ей доверять? Она стояла и смотрела на меня, размышляя. Затем, на ее красивом лице появилось решительное выражение:

— Давай поговорим об этом с Мод.

— Отлично!!! — сказал я.

Мы пошли в клинику, не говоря ни слова. Я не собирался меняться, в своей новой озадачивающей преданности этой маленькой девочке, а Ронни не собиралась позволять кому-то столь безрассудному, как я, заботиться о ком-то столь юном и уязвимом. Мисси просто спотыкалась рядом со мной, крепко держась за мою руку. Очевидно, она была очень напугана и не собиралась отпускать меня. Это укрепило мою решимость.

У моего маленького херувимчика, не было причин для беспокойства. Потому что впервые в своей эгоцентричной жизни, я встретил кого-то, кого полюбил больше себя, и я был готов защищать эту дорогую крошку до смерти. Это было волнующее чувство. Боже мой... что же стало с прежним Эриком Грейсоном?

Мод была на встрече с врачами, когда мы добрались до здания Санта-Каталины. Так что мы втроем, затаились у входа. Ронни сильно загоняла себя. Но Ангелы уже освоились в лагере и начали входить в привычный ритм. Так что Ронни явно выкроила немного времени, чтобы помыть голову и, возможно, накрасить губы. Она была потрясающе красивой женщиной.

Она подозрительно посмотрела на меня:

— Что ты на самом деле задумал, Эрик. Я не верю, в этот внезапный приступ альтруизма.

Я криво улыбнулся и тихо сказал:

— Ты имеешь право быть подозрительной. Я не могу этого объяснить. Это какая-то странная психическая связь. Меня осенило, как только я на нее взглянул. Я сразу же понял, что сделаю все, чтобы защитить ее.

Я посмотрел вниз на Мисси, которая смотрела на меня с таким полным доверием, какое ребенок оказывает родителю.

— Это естественно. Это называется "привязанность", Эрик, — с теплом сказала Ронни.

Затем она добавила почти с нежностью:

— Что же мне с тобой делать? Ты все время выбираешься из голубятни, в которую я тебя запихнула. Может быть, под всем этим монументальным эго, скрывается достойный заботливый человек.

В этот момент, из комнаты вышла Мод. Она была с Шефером и другими врачами. Они все дружелюбно улыбнулись Ронни, а затем с любопытством посмотрели на меня, стоящего там и держащего за руку маленькую девочку.

Ронни окликнула:

— Есть минутка, Мод? — а остальные вышли из здания.

Мод повернулась, с озадаченным выражением лица:

— Что тебе нужно, Вероника?

Мод никогда не обращалась к людям иначе, чем по имени.

Ронни заговорила:

— Эта девочка осиротела вчера вечером. Ее отец командовал 31-й пехотной армией в Бани-Гироле, ты помнишь такую?

Мод горестно кивнула. Ангелы действительно были группой сестер. Они видели и пережили такое, что я и представить себе не мог.

Ронни продолжила:

— Он был убит там, а ее мать умерла прошлой ночью. Эрик хочет позаботиться о ней, вместо того чтобы отдать ее в наш сиротский приют. У него есть своя хижина, и у него явно есть деньги. Вопрос в том, как ты думаешь, можно ли ему доверять?

Затем она добавила, со странным выражением лица, как будто только что, что-то поняла:

— Не могу поверить, что говорю это. Но я начинаю думать, что ему можно.

Мод Дэвисон, была острым лезвием из дамасской стали. Но под ней скрывалась глубоко заботливая женщина. Она посмотрела на меня с тем, что почти напоминало уважение:

— Ты немного повзрослел, Санни-бой? Сможешь ли ты справиться с такой ответственностью?? — Потом она добавила: — Пока что ты неплохо справляешься. Доставить нам эти материалы, было просто спасением. Пару минут назад, мы говорили о том, чтобы позволить тебе закончить ординатуру. Но забота об этой маленькой девочке, наряду с твоими обычными обязанностями - это то, с чем, я думаю, ты сможешь справиться. Так что же, ты хочешь начать быть врачом или стать папой?

Этот ответ был бы очевиден, если бы она задала этот вопрос двадцатью четырьмя часами ранее. Сейчас, он был столь же очевиден. Я посмотрел на Мисси, которая смотрела на меня снизу вверх, ее глаза были полны любви, и без колебаний сказал:

— Я выбираю ее, большое спасибо.

Мод выглядела потрясенной, а Ронни просто задыхалась. Мод недоверчиво сказала:

—Ты променял бы возможность выйти из патруля, на БОЛЬШУЮ ответственность за присмотр за ребенком!!!?

Я энергично кивнул головой. Она посмотрела на меня с нескрываемым восхищением и проговорила:

— Ну, может быть, ты все-таки стал мужчиной.

Затем у Мод появилось загадочное выражение лица, и она повернулась к Ронни:

— Ты готова к еще одной обязанности?

Мы оба знали, о чем она собиралась спросить. Ронни ответила с убежденностью и чем-то еще в голосе:

— Абсолютно!!!

Вот такая история о том, как бывший развратник, суровая армейская медсестра и милая маленькая девочка, стали квазисемьей. Мод ни за что не позволила бы мне ухаживать за другим человеком без непосредственного присмотра, по крайней мере, поначалу. Поэтому Ронни находилась в хижине так же часто, как и я. На самом деле, она была с другими Ангелами только когда была на службе или когда мы с Мисси спали.

Мисси всегда была со мной. Большую часть времени, она сопровождала меня на работу. В клинике она была маленьким лучиком солнца, своего рода, талисманом для медсестер и пациентов. Она всегда была счастлива и полна невинного хорошего настроения. Она приносила радость больным людям, и я гордился ею.

Я купил несколько приличных ковриков, и мы с Мисси спали на них. Я покупал еду у скупщика, чтобы дополнить утренний и вечерний рацион, и даже купил новое платье для Мисси. Радовать ее, было моей навязчивой идеей.

И если вы думаете, что у меня были какие-то мысли о Ронни, вы не имеете ни малейшего представления о том, каково это - работать в удушающей жаре и иногда в муссон, на 1500 калорий в день.

Японцы снова сократили наш рацион. Так что в наших отношениях, не было ничего романтического. Это если отбросить тот факт, что мужчина и женщина вместе заботятся о ребенке - это почти весь смысл учения.

Когда я не был в клинике, я либо рыскал в поисках еды, либо валялся, как дохлая муха. Я старался проводить время с моей маленькой дочкой. Ронни, конечно же, появлялась, чтобы заниматься с ней в свободное время. Моя великолепная подруга, выполняла свой долг, даже во сне... которого у нее было не так уж много.

Несмотря на то, что она заставила меня выбирать, Мод устроила меня работать с Шафером, во время некоторых основных хирургических процедур. Шафер был неплохим парнем, и он знал свое дело, когда дело касалось кройки и шитья, то есть того, что составляет хирургическую практику.

У меня появилась привычка завязывать узлы на нитках разного калибра в кармане брюк, используя одну руку. Это была хорошая практика, если мне когда-нибудь придется оперировать. Я также изучал анатомию человека со всеми, кто хотел поговорить, включая Ронни. Она была настолько же знающей, насколько и жесткой.

Я наблюдал за Шафером пару недель, когда он велел мне приступить к работе. Один из пожилых мужчин в лагере, страдал от холецистита, и ему нужно было удалить желчный пузырь.

Это была простая процедура - я наблюдал ее десятки раз в те прекрасные дни, когда учился в Philippines General. Это пятнадцатисантиметровый разрез с правой стороны, чуть ниже ребер, втягивание мышц - и вуаля! Вы вытаскиваете этот маленький мешочек, лежащий под печенью пациента - не более двух часов, от начала до конца.

Эрлин Блэк была единственной медсестрой-анестезистом в "Ангеле". Она сидела у головы пациента и вводила газ. Это была женщина, отличавшаяся невероятной точностью, именно такая женщина нужна, чтобы смешивать и контролировать различные анестетики. Я ожидал, что она будет там. Но хирургическая медсестра, была шоком.

Я посмотрел на пациента, и над маской появилась пара спокойных серых глаз. Они были устремлены на меня. Стараясь звучать бесстрастно, я сказал:

— Доброе утро, медсестра.

Ронни ответила формально и вежливо:

— Доброе утро, доктор.

Медсестра Вероника Чейз, не ассистировала ни на одной операции за все то время, что я ее знал. Конечно, как только операция началась, стало очевидно, что она была замечательной операционной медсестрой. Ее действия были грамотными и эффективными. Инструменты просто появлялись в руках Шафера, как только он просил о них.

Мы дошли до того момента, когда показался маленький грушевидный мешок, и Шафер сказал:

— Дальше Эрик.

Я чуть не упал в обморок. Уже собирался протестовать, когда взглянул в эти грозные глаза, и они сказали, чтобы я продолжал. Это заставило меня напрячься. Я не мог ее подвести.

Стараясь звучать авторитетно, хотя мое сердце было в горле, я сказал:

— Наложить шов, — и хирургическая нить, появилась в моей руке.

Я перевязал желчный проток. Затем:

— Скальпель, — и инструмент нужного калибра, вонзился в мою ладонь.

Разрезание и зашивание заняло 45 минут. Медсестра Чейз предугадывала каждое мое движение. Она была великолепна.

Док Шафер с восхищением сказал:

— Я давно не видел, как ты работаешь, Ронни. Ты по-прежнему лучшая операционная медсестра на Филиппинах. Почему ты бросила операционную?

Ронни скривилась от отвращения и мрачно ответила:

— Я просто не могла этого вынести, после всех тех операций с фрикадельками, которые мы делали на Коррегидоре. К тому же, я помогаю гораздо больше, занимаясь общим уходом.

Шафер выглядел сочувствующим:

— Я понимаю... Я слышал, там было очень плохо. В конце, вы работали по двадцать четыре часа в сутки, не так ли?

Ронни устало ответила:

— Дело было не в сменах. В Штернберге, я очень долго была на операциях. Это была полная бесполезность - потеть у боевого фонаря, чтобы спасти жизнь, а потом узнать, что парень погиб через неделю. Это случалось слишком часто, и в конце концов, это стало слишком!!!

— Должно быть, это было тяжело, — мягко сказал Шафер.

Ронни быстро кивнула, и слезы наполнили ее глаза.

Я просто смотрел на нее, в ошеломленном благоговении.

— Так что же вызвало тебя с пенсии? — с любопытством добавил Шафер.

Я надеялся, что она скажет: "Эрик".

Вместо этого, она ответила:

— Мне было скучно.

Она не собиралась давать мне передышку.

Шафер повернулся ко мне:

— Это была отличная работа, Эрик. Твои резы были адекватными. Но я никогда не видел такого превосходного наложения швов.

Я почти покраснел, как девственница. В конце концов - я не ВСЕГДА играл с собой, когда моя рука была засунута в карман брюк.

Ронни прямо заявила мне:

— Это была умная работа, доктор. Я думаю, ты действительно готов к переменам.

Почему эти слова, были так важны для меня?

— Мы - хорошая команда, — сказал я.

Ронни покраснела и кивнула. Неужели она все-таки человек?

Мой маленький херувимчик спал в общей палате, когда я вышел из операционной, которая в своем прежнем воплощении, была административным офисом клиники. Сэлли Дюрретт была дежурной медсестрой. Она смотрела на Мисси, как человек, который пьет живительную влагу.

Моя милая и невинная маленькая дочь, так действовала на уставших и безнадежных людей. Я улыбнулся Сэлли. Она спокойно сказала:

— Она спала все время, пока ты был там.

Я наклонился, чтобы разбудить ее поцелуем в лоб. Ее глаза открылись, она посмотрела на меня с верой, которую ребенок испытывает к своему родителю:

— Привет, папа.

Она называла меня так, все чаще и чаще. Мне это нравилось.

*****

В мае сорок третьего года, японцы открыли второй лагерь для интернированных в Лос-Баньос. Первоначально, туда было направлено восемьсот интернированных, чтобы уменьшить переполненность лагеря в Санто-Томасе. Война для японцев шла плохо. Поэтому они начали интернировать всех, даже очень пожилых людей, миссионеров и духовенство, которые до этого были свободны. Вскоре условия в Лос-Баносе, стали зеркально отражать условия в Санто-Томасе.

Всех медсестер ВМС, перевели в Лос-Банос. Вскоре их стали называть "священными одиннадцатью". Некоторые из докторов, также были отправлены вместе с ними. Японцы выбирали их наугад, и, к сожалению, они выбрали Шафера. Таким образом, я остался единственным человеком с хирургической подготовкой, во всем лагере.

Я был искренне потрясен, когда получил это сообщение от Мод. Черт!!! Я не был хирургом. Я серьезно!!! Я даже не был врачом. Я набирался смелости, чтобы сказать Мод, что она совершает большую ошибку. В этот момент, Ронни села рядом со мной.

— Это твой момент, Эрик. Никто не осудит тебя, если ты выберешь легкий путь. Но ты не сможешь жить с собой, если сделаешь это, — мягко сказала она.

Она вздохнула и добавила:

— Красивые девушки, получают все поблажки. Но красота меркнет, и когда она уходит, ничего не остается. Поэтому я решила поступить правильно, как бы трудно мне ни было. Я никогда не жалела об этом, и буду с тобой на каждом шагу, если ты решишь стоять и бороться.

Откуда взялась вся эта мудрость? Что произошло в прошлом этой женщины, что сделало ее такой умной и сильной?

— Ты действительно думаешь, что я смогу это сделать? — застенчиво сказал я.

— Боже, помоги мне за эти слова. Но я верю в тебя, — ухмыльнулась она.

Следующие несколько месяцев, оставались только я и лучшая операционная медсестра на Филиппинах. К счастью, для здоровья и безопасности жителей лагеря, мои услуги требовались очень редко. Люди, которым могла понадобиться серьезная операция, просто умирали. Я накладывал швы и иногда делал кесарево сечение - ничего такого, чего не мог бы сделать любой из Ангелов во сне... и я постепенно совершенствовался.

В конце сорок третьего года, у нас был сильный тайфун, который сравнял с землей мою хижину. После этого, нам с Мисси разрешили спать в клинике, потому что Мод и Эрл Кэрролл убедили японцев, что я должен быть доступен. Я подкрепил это решение, несколькими золотыми монетами, из своего уменьшающегося запаса.

Время для всех замедлилось. Мы жили в тумане элементарного выживания. Нашей единственной целью, было дожить до следующего дня. У нас не было энергии. Даже самая простая задача была сложной. В основном, я выполнял свои основные обязанности по уходу за пациентами, привычные вещи, которые я делал в течение последних двух лет. Но концентрироваться становилось все труднее, и я допускал ошибки.

Затем произошло нечто, что раз и навсегда убедило меня в том, что моя новая жизнь имеет какой-то смысл. Мисси спала рядом со мной. Была середина дня. Но мы спали, когда могли. Я услышал ее плач:

— В чем дело, сладкий пирожок?

— У меня болит животик, папочка, — ответила она.

К тому времени, у всех были проблемы с пищеварением. Так бывает, когда живешь почти без еды. Тем не менее, ее боль была моей болью, поэтому я сказал:

— Давай я принесу тебе что-нибудь поесть, — и полез в свою заначку.

Там не было ничего, кроме нескольких кусков черствого хлеба. Я их отдал ей:

— Съешь это, а я постараюсь купить тебе что-нибудь получше у забора.

Это становилось все труднее, потому что япошки начали патрулировать периметр, чтобы помешать филиппинцам продавать нам еду.

Мисси хныкала, но хлеб съела. Мы снова улеглись спать, и, возможно, через пятнадцать минут, она снова начала плакать.

— У тебя все еще болит живот? — спросил я.

Хлеб должен был помочь.

— Это не там болит, папочка. Болит здесь, — прохныкала она.

Она встала и показала на правую нижнюю часть живота. По мне пробежал холодок. Я нажал на то место, на которое указывала Мисси, и она вскрикнула. Я пощупал ее голову - она была в лихорадке.

Один из Ангелов, Джин Кеннеди, была неподалеку.

— Джин, подойди на секунду, пожалуйста.

Джин читала карту пациента. Она сделала несколько записей и подошла к нам.

— Не могла бы ты подтвердить мне диагноз? Мисси говорит, что у нее боль в правом нижнем квадрате живота, — сказал я.

Джин насторожилась:

— Ложись, дорогая.

Мисси легла на спину, а Джин провела тренированную оценку, используя кончики пальцев, тыкая в определенные места и спрашивая:

— Здесь болит?

Когда она добралась до места, которого мы обе боялись, Мисси вскрикнула от боли, Джин многозначительно посмотрела на меня.

— Позови Ронни, — сказал я.

Моя прекрасная подруга выглядела совершенно измученной, когда помогала мне перенести моего ангелочка, в импровизированную операционную. Ее прежде плотное и пышногрудое тело, было похоже на пугало. Но ее глаза, были такими же сосредоточенными и сильными, как всегда.

Она провела стерильную подготовку, пока я приводил себя в порядок. Затем я ждал, пока она готовила инструменты. Ни слова не было сказано, пока Эрлин рассчитывала соотношение анестезии. Мы все двигались, как будто пробирались по грязи... на пределе физической выносливости.

Это полное безумие для хирурга - оперировать собственного ребенка. Эмоциональный багаж усиливает стресс, который невозможно выдержать. Но другого выхода не было. Благодаря насмешливому подарку Винсенте, у меня был полный набор хирургических инструментов. Ронни была искусной хирургической медсестрой. Мы могли сделать это. Мы победим это вместе.

Я понял, что это квинтэссенция точки опоры, на которую опирается моя жизнь. Возможность ошибки была высокой. Но ставки были слишком высоки, чтобы допустить ошибку. Поэтому я забаррикадировался, в островной крепости своего разума. Все мысли были изгнаны. Я перестал думать - я только видел и действовал.

Я сделал надрез на драгоценной коже Мисси. Это было самое трудное, что я когда-либо делал. Кровь прибывала, и Ронни убирал ее ловкими, точными движениями. Мы работали очень осторожно, слишком ослабленные голодом и стрессом, чтобы действовать быстро.

Умелые руки Ронни работали с ретракторами, и злое образование было обнаружено там, сидящее как злобная жаба, распухшее и зараженное. По волшебству Ронни, в моей руке появились нужные инструменты. Я наложил простой шов и разрез.

Ронни тщательно очистила место, пока я кропотливо и деликатно удалял. Всё было рутинно. Я посмотрел на часы. Обычно, аппендэктомия занимает сорок пять минут. Прошло два с половиной часа. Я посмотрел через стол на свою стойкую подругу, она плакала. Эрлин плакала над головой.

Мы оставили пациентку на столе, чтобы она пришла в себя. У нас не было каталки, чтобы перевезти ее, а комната нам была не нужна. Затем, когда я повернулся, чтобы поздравить обоих Ангелов, это нахлынуло на меня, как скорый поезд из туннеля. Мое зрение помутилось, и я рухнул на пол, холоднее пресловутой макрели.

Возможно, прошло десять секунд. Возможно, это был час. Я пришел в себя, когда тело прижалось к моему, а прекрасное плачущее лицо нависло надо мной.

— Что случилось? — спросил я озадаченно.

Не интеллигентно, но я все еще был не в себе.

Когда она поняла, что полулежала на мне, то на мгновение смутилась. Затем она перешла в режим медсестры:

— Ты потерял сознание после операции. Мы не знали, что произошло, поэтому Эрлин пошла за Джози, а я просто присматривала за тобой.

Тогда я и сказал это. Сокрушительное напряжение от того, что мы только что сделали, в сочетании с близостью этого прекрасного лица, заставили меня сказать это. Но я был рад, что сказал.

Она обзывала меня, она вдохновляла и поддерживала меня, она ободряла меня в мои самые мрачные моменты, и только что, она помогла мне спасти жизнь моей драгоценной маленькой девочки. Она могла смеяться надо мной и говорить, каким я был глупцом. Мне было все равно. Я должен был это сказать.

Я сказал просто и честно:

— Я люблю тебя.

Я думал об этом больше года, и это была единственная вещь в этой дыре, в которой я был уверен, что это правда - кроме моей любви к Мисси. Ронни отреагировала так, как будто я ударил ее. Она медленно поднялась и стояла, глядя на меня, страдающая и растерянная.

— Да, я люблю тебя. Мне больше нечего сказать. Мы, вероятно, не переживем это место, и у меня нет никаких ожиданий или намерений. Но прежде чем мы умрем, я хочу, чтобы ты знала, что я люблю тебя, — спокойно добавил я.

Наконец, она сказала:

— Я не знаю, что сказать, Эрик.

— Ничего не говори. Тебе это не нужно. Я ничего от тебя не жду. Мне просто нужно, чтобы ты знала, что я наконец-то понял, что такое настоящая связь с другим человеком, — сказал я.

Затем я сделал паузу и смущенно добавил:

— Ты меня многому научила, Вероника Чейз.

*****

Мне бы хотелось сказать, что после этого последовал долгий и страстный роман. Но это было бы сверхнереалистично и глупо, учитывая нашу ситуацию. Ангелы доблестно сражались, не отступая ни на дюйм. Но единственное лекарство от недоедания - это еда, а у нас ничего этого не было.

Мы выращивали овощи в любом свободном месте. Но в начале 45-го года, японцы конфисковали все это, для своих собственных войск. Когда японцы сделали это, вся надежда покинула нас.

Теперь, на больничных койках лежало почти столько же Ангелов, сколько было Ангелов, обслуживающих пациентов. Я работал бок о бок с Ронни, как бы неловко это ни было, учитывая то, что произошло между нами. Больше ни слова не было сказано, о моем неудачном признании.

Мисси никогда не покидала меня. Она была последним мерцающим светом во всепоглощающей тьме, даря пациентам детскую надежду.

У нас не было реабилитационных центров. Поэтому мой маленький храбрый котенок, просто жил с болью. Я потратил последние деньги, чтобы купить для нее аспирин. По ночам я обнимал ее, укачивал и говорил, что все будет хорошо. Но я знал, что лгу. Мы все должны были умереть.

Затем произошла ироничная вещь. Первый намек на то, что моя жизнь изменится, был, когда японский самолет пролетел над отелем "Манила". Это случилось снова, как предвестник надежды.

В конце января мы занимались своими делами, когда услышали звук мощных авиационных двигателей, и над лагерем низко пронеслись, один за другим, сверкающие истребители. Но вместо фрикадельки, у этих самолетов была белая звезда на голубом поле. Американцы приближались!!!

Затем, два дня спустя, мы услышали взрывы и грохот пулеметной стрельбы рядом с воротами лагеря. Раздался громкий треск, и зеленый танк с белой звездой и надписью "Battlin Basic" на боку, ворвался через тяжелые двери на территорию лагеря.

Прибыла кавалерия!!! Точнее, танк "Шерман" из 44-го батальона Первой кавалерийской армии США. Я стоял на ступеньках клиники, держа Мисси за руку, когда интернированные разразились спонтанными возгласами. За ними последовали еще четыре "Шермана", и сопровождающая их пехота быстро распространилась по территории комплекса.

Интернированные кричали и пытались обнять каждую "собачью морду" по мере их прибытия, но работа еще была впереди. Японские охранники скрылись в здании образовательного учреждения, где они использовали двести человек, запертых вместе с ними, в качестве живого щита. Я видел, как Кэрролл и переводчик Стэнли вошли в здание и вышли оттуда с парой японских офицеров.

У здания шли переговоры, в ходе которых, один из японцев был застрелен американским солдатом. Рассказывали, что он потянулся за гранатой. Как бы то ни было, после того, как в течение часа или около того, японцы стояли спина к спине, они все разом вышли из лагеря. Мы официально находились в руках американских военных.

Это было трогательно и безрадостно. Мы провели тридцать семь месяцев в мучительном заключении и ждали этого момента. И когда он, наконец, настал, мы просто стояли там, без празднования, без фейерверков, просто 3 200 голодных, измученных людей, слоняющихся по лагерю в жаркую манильскую ночь.

*****

Шла война. Поэтому мы с Мисси, не могли просто поймать такси до Макати. На самом деле, мы оставались в Санто-Томасе еще полтора месяца, пока они разбирались с японцами.

Как только МакАртур закончил поздравлять себя перед камерами - о, и Ангелов тоже, все они были собраны и отправлены на грузовиках. Это было на вторую неделю после освобождения. Они возвращались в Штаты, где их ждал прием героев, хотели они этого или нет.

Они, конечно, получили героические проводы. Ронни помахала мне рукой, когда их грузовики выехали из лагеря на Calle Dapitan. Она ехала с Джин и Сэлли. Но прежде, она разыскала меня в хаосе той первой ночи свободы, и мы поговорили по душам.

Я сидел в мягком кресле, которое притащил из учебного корпуса, когда в дверях клиники появилась Ронни. Я принес его сюда, чтобы покачать моего ангелочка перед сном.

Сейчас Мисси лежала на раскладушке напротив меня, и мы разговаривали. Мы только что съели по порции Spam (торговая марка консервированного мяса - пер.) и бобов, из армейской столовой. Я похудел с 80 килограммов до 49-килограммового скелета, по плану гарантированного похудения в Санто-Томасе. Поэтому Spam, был эпикурейским пиршеством.

У Мисси дела обстояли немного лучше, потому что под конец, я отдавал ей большую часть своей еды. Но она все еще была болезненно худой, а ее шрам от аппендицита, плохо заживал из-за недоедания. Это было предметом, нескольких моих самых страшных кошмаров. Но теперь все было позади. Она могла получить необходимое лечение, включая новый чудодейственный препарат пенициллин.

Мисси первой заметила Ронни. Она спрыгнула с койки и побежала обнимать ее. Я поднялся с кресла, чтобы поприветствовать ее.

— Садись, Эрик, нам нужно кое-что обсудить, — сказала Ронни.

Я жестом указал на соседний стул, и мы сели. Затем повернулся к Мисси:

— Иди ляг обратно в свою кроватку, Котенок. Нам с мисс Ронни, нужно поговорить о чем-то важном.

Она ускакала без всякой заботы, что было не совсем в моем вкусе.

Я сказал как можно более непринужденно:

— Так о чем ты хочешь поговорить, мой друг?

Ронни выглядела мрачно.

— Ты помнишь тот маленький момент, который у нас был после того, как ты потерял сознание? — сказала она.

Я легкомысленно ответил:

— Полагаю, ты имеешь в виду мое признание в любви к тебе? Что ж - оно все еще в силе, если тебе интересно, — и беззаботно улыбнулся.

Я знал, что она не была серьезна.

Ронни выглядела еще более обеспокоенной.

— Ты когда-нибудь задумывался, замужем ли я? — сказала она.

Замужем???! Серьезно??! Эта мысль, никогда не приходила мне в голову. Я не знаю, почему она не приходила. Вероника Чейз была женщиной, которая бывает раз в жизни.

Я пробормотал, надеясь, что смысл был понятен:

— Я сказал тебе это только потому, что я так к тебе чувствую. Честно говоря, ничего больше. Поэтому твое семейное положение, для меня несущественно. Я вижу в тебе олицетворение женственности, а не романтическую цель.

Ронни покраснела. Это была очаровательная черта. Она была великолепна, даже находясь на грани голода.

— Жизнь легка, когда ты выглядишь как я, — сказала она. — Это не то, что ты заработала. Это просто генетика. Но люди относятся к тебе так, будто ты особенная. Поэтому я выросла, ожидая всего и ничего не отдавая взамен. Это называется "избыток прав". Но более точным описанием, было бы "избалованный ребенок".

Я ухмыльнулся:

— Звучит знакомо.

Ронни посмотрела на меня так, словно хотела, чтобы я просто заткнулся и слушал.

— Я была медсестрой-кадетом, когда вышла замуж за Уильяма Чейза. Это было в июне тридцать девятого года. Мы познакомились на танцах в Киркланд Филд. Он был подполковником и командиром эскадрильи B-17, базировавшейся там. Мне был двадцать один год, — с тоской добавила она: — Он был намного старше меня, очень красив и просто сразил меня наповал. Сказать, что наша ранняя супружеская жизнь была страстной, было бы преуменьшением.

Затем ее лицо ожесточилось:

— Билл был переведен на Филиппины в 19-ю бомбардировочную группу в ноябре 1940 года. Я последовала за ним в феврале 41-го. К тому времени, я уже была вторым лейтенантом ANC (Корпус медсестер армии США - пер.) и специалистом по операционной/послеоперационной медсестре. Это ценная область знаний в хирургических отделениях. Поэтому, было легко добиться перевода в Штернберг.

Она вздохнула:

— Я приехала на Филиппины слишком поздно. Билл был красивым летчиком с отличной фигурой, и к тому времени, как я приехала, у него уже было несколько интрижек. Он даже не пытался их скрывать. Он сказал, что так поступают все летуны.

Боже!!! Это становилось восхитительно сочным.

Ронни расстраивалась все больше и больше:

— Мы постоянно ссорились - настоящие ссоры... и в конце концов, он сказал мне, что он такой, какой есть, и не собирается меняться. Так что, мне лучше смириться с этим.

Этот маленький кусочек, несомненно, означал, что Ронни больше не была замужем. Я попытался и не смог сделать сочувствующее лицо. Она, как обычно, прочитала мои мысли и язвительно добавила:

— Я знаю, о чем ты думаешь. Но я пытаюсь сказать тебе, что после этого ультиматума, я решила не быть более верной Биллу, чем он мне.

Я не мог представить себе самоотверженную женщину, которую я знал, сбившейся с пути. Но это было другое время и место, а люди - тоже люди. Более того, они могут меняться. Я был живым доказательством этого. Я легкомысленно ответил:

— Ну, так было раньше. — Затем я заколебался и недоверчиво добавил: — Это было всего четыре года назад? А кажется, что прошло столетие.

Ронни была очень расстроена. Она пыталась исповедаться... а я не придавал ее незначительному проступку того значения, которого, по ее мнению, он заслуживал. Конечно, в те времена, пламенные интрижки были моей профессией.

— Я не буду утомлять тебя подробностями. Но финал был душераздирающим и стал для меня поворотным моментом. Билл был первым пилотом, погибшим в своей группе. Он пытался оторвать свой бомбардировщик от земли, когда японцы сбили его, — сказала она.

Она посмотрела с грустью и добавила:

— Билл был таким, всегда идущий впереди.

Затем ее лицо стало сердитым. Она надулась:

— Когда я получила новости, я была полностью опустошена. Но мой любовник, был вне себя от счастья. Он сказал мне, что это лучшее, что когда-либо могло случиться, потому что тогда, я буду принадлежать только ему.

Она добавила с отвращением и ненавистью к себе:

— Я имею в виду... Я только что потеряла мужа. Билл, возможно, был бабником, но он выполнил свой долг и заплатил самую высокую цену, а этот никчемный кусок человеческого мусора, тайком соблазнял меня. Что еще хуже, я была настолько глупа и слаба, что купилась на это.

Ронни взяла мою руку в свою. Это был первый раз, когда мы намеренно прикоснулись друг к другу. Это было очень важно для нее.

— Я наконец-то увидела Джайлза таким, какой он есть - самовлюбленным, интригующим ублюдком, единственным талантом которого было развращать все, к чему он прикасался. Я также поняла, что пожертвовала своей честью и принципами, ради такой банальной вещи, как месть. Чувство вины, чуть не убило меня, — сказала она с горечью.

Джайлз!!!?? Я недоверчиво спросил:

— Ты говоришь о Джайлсе Пембертоне!!!??

— Да, ты его знаешь, — озабоченно ответила она.

Совпадение было не таким уж невероятным, как может показаться. Манила - большой город. Но его англоязычное население, было относительно небольшим и замкнутым. Джайлз, несомненно, где-то видел Ронни, и ее замечательная красота, была бы неотразима для такого шакала, как он.

Я горько усмехнулся:

— У нас много общего.

Затем я рассказал ей историю, о двуличном побеге Маргариты на "Филиппинском лайнере".

— Маргарита рассматривала мужчин, исключительно как средство достижения цели, — добавил я.

Ронни задумчиво сказала:

— Она была необыкновенно красивой женщиной. Я помню ее по вечеринке в ночь перед тем, как японцы бомбили Кларк Филд. Это был день, когда убили Билла.

Итак, Ронни действительно была женщиной в синем вечернем платье. Помню, я тогда подумал, что она единственная женщина в Маниле, на которую я готов променять Маргариту.

— Интересно, чем занимались Маргарита и Джайлс, пока мы голодали, — с сарказмом сказал я.

Все еще отвлекаясь, Ронни сказала:

— На Батаане ходили слухи, что японцы подбили филиппинский лайнер, когда он приземлился у острова Уэйк. Я не знаю, чем это закончилось.

Я рассмеялся:

— Я уверен, что те двое выжили. Только хорошие умирают молодыми.

Ей тоже стало весело.

Затем ее серьезный взгляд вернулся:

— Ты делаешь шаг назад от себя, когда видишь, кто ты есть на самом деле. И много думаешь о том, как искупить свою вину.

— Аминь и аллилуйя, — сказал я.

Ронни мрачно улыбнулась мне:

— Я поняла, что была женщиной без сути, красивым лицом, чья моральная перспектива была искажена ее собственным эго. В этом отношении я, наверное, была очень похожа на твою Маргариту.

Я сердито сказал:

— Она не была моей Маргаритой, она была вообще ничьей женщиной.

Ронни одарила меня солнечной улыбкой:

— Как и я. — Она продолжила: — Я сказала Джайлзу, каким трусливым червем я его считаю, а потом полностью занялась служением другим. Вот почему я вызвалась пойти с армией, когда она отступала на Батаан. Я не могла просто отсиживаться в Штернберге.

Она выглядела одновременно печальной и решительной, когда говорила:

— Уход за ранеными, во всем этом ужасном хаосе, поднимал настроение и наполнял смыслом, и чем больше я отдавала своим пациентам, тем больше я получала обратно, в виде чувства личной целостности и самоуважения. Это был скромный акт раскаяния, за мои прежние грехи.

Она на мгновение задумалась и добавила:

— По иронии судьбы, чем хуже становились условия на Коррегидоре и чем сильнее я загоняла себя в кошмарный туннель Малинта, тем больше я чувствовала себя умиротворенной. Я полагаю, что весь страх и физическая боль, были моей формой отпущения грехов.

Она на секунду замешкалась, обдумывая:

— Я хочу сказать, что женщина, которую ты видишь перед собой, воссоздала себя из пепла своей прежней несостоявшейся личности.

Затем она впервые посмотрела на меня с искренней любовью:

— Ты сделал то же самое. Ты стал заботливым человеком. Я вижу это по тому, как ты обращаешься с этим маленьким ребенком, — она кивнула в сторону Мисси. — И я также вижу твое искупление в том, как ты решил делать то, что правильно, независимо от трудностей или физических последствий.

Затем она снова сделала паузу, словно решая, стоит ли бросать кости. Она вздохнула:

— И это причина, по которой я безнадежно влюбилась в тебя.

Я подвергался жестокому обращению и голоданию, в течение трех несчастных лет. И все же я был готов пройти через все это снова, лишь бы услышать эти слова. Я неуверенно спросил:

— Если я люблю тебя, а ты любишь меня, значит ли это, что у нас есть совместное будущее?

Ронни бросила на меня скорбный взгляд и кивнула:

— До следующей недели. Именно тогда они отправят нас обратно в США, для какого-то рекламного трюка.

*****

В Маниле был конец ноября, то есть температура была всего двадцать семь градусов, и мы находились в промежутке между муссонами. Я сидел на крыльце в сыром тропическом воздухе, глядя на Манильский залив и пытаясь уловить дуновение ветерка.

Забавно, как круто поворачивается жизнь. Пять лет назад, в это время, мы с Маргаритой строили планы посетить большой предрождественский праздник 7 декабря в отеле "Манила". Та эпоха ушла навсегда... как эпоха динозавров.

В августе сорок пятого нам сообщили, что японцы капитулировали. Это было какое-то чудо-оружие, под названием А-бомба. Я не знал, что такое А-бомба, и, вероятно, никогда больше о ней не услышу. Но она, наконец, вернула мир в мой мир. Поэтому я был благодарен. Кошмар действительно закончился.

Мы с Мисси жили в палаточном городке с февраля по апрель 45-го, пока армия вела одну из самых кровопролитных городских битв, со времен Сталинграда. Это было, в основном, в Интрамуросе. Так что в Санто-Томасе, было относительно безопасно.

После того, как япошек прогнали из района, мы добрались на попутках до дома семьи. Там, к моему полному изумлению и восторгу, я обнаружил, что дом остался нетронутым, благодаря какому-то безымянному японскому генералу, который присвоил его для своего штаба.

В доме был беспорядок. Но это был рай, по сравнению с той ситуацией, в которой мы находились последние три года. Конечно, филиппинский персонал ушел, а мои родные бежали в Гонолулу, на одном из последних кораблей перед вторжением. Теперь мы остались вдвоем.

Мы с Мисси разбили лагерь в гостиной, пока я приводил нашу жизнь в порядок. Ей снились кошмары, если я не спал рядом с ней. Так что пару месяцев, мы отсыпались на ужасных диванах моих родителей - она на одном, а я рядом с ней на другом.

Мой Котенок немного набрал вес, и шрам от аппендицита зажил. Она всегда была милой веселой птичкой. И я могу добавить, что ее счастливая душа, осветила жизнь нескольких безнадежных людей, возможно, даже достаточно, чтобы спасти несколько жизней.

После ухода японцев, я потратил некоторое время на то, чтобы оценить свои возможности. Хорошей новостью было то, что я все еще был богат и, скорее всего, стану еще богаче. Мой старик, перевел большую часть нашего семейного состояния в американские банки, когда бежал на Гавайи. Таким образом, я все еще мог воспользоваться этим состоянием.

Еще лучше то, что США собирались бросить огромный мешок денег на колени "Грейсон и сын", в рамках восстановления Филиппин. Отступающие японцы, разграбили наши складские помещения. Но из-за их стратегической ценности, часть новой правительственной помощи была направлена на их восстановление и пополнение запасов.

Филиппинские рабочие все еще были там, а англоязычные менеджеры приходили в форму, после своего трехлетнего отпуска в Санто-Томасе. Правая рука моего отца, Майк Барнс, выжил, и он сказал мне, что к 47-му году все будет как обычно.

Мой отец решил остаться на Гавайях, в результате чего, я остался номинальным главой компании in loco parentis. Потом он внезапно умер, и новым владельцем стал я. Это было в начале сорок шестого года. По крайней мере, он дожил до конца войны.

Поскольку моего отца уже не было, а другого сына не предвиделось, я договорился с Барнсом, чтобы он стал полноправным партнером. Теперь это была фирма "Грейсон и Барнс". Майк был на двадцать лет старше меня и был солидным парнем. Он знал наш бизнес... А я - нет. Итак, он зарабатывал деньги, а я мог посвятить себя идее, которая вертелась у меня в голове с тех пор, как я покинул Санто-Томас.

У меня появился вкус к врачеванию. В результате, я вел переговоры с Филиппинским советом медицинских экзаменаторов о том, что три года неофициальной резидентуры в Санто-Томасе, дают мне лицензию.

Моя встреча с экзаменационной комиссией, была назначена на середину января сорок седьмого года. К счастью, она состояла, в основном, из врачей, которые провели со мной время в лагере. Фактически, Льюис был главой комиссии. Итак, мое будущее выглядело блестящим, за исключением одного аспекта.

К своему ужасу, я обнаружил, что все остальные женщины, не могут сравниться с лейтенантом Вероникой Чейз из ANC. Итак, либо она, либо никто. Проблема заключалась в том, что у меня не было ее адреса, и не было способа связаться с ней.

"Ангелы" были самой большой группой американских женщин, когда-либо содержавшихся в качестве военнопленных. Следовательно, они были абсолютной пиар-находкой, и армия не хотела, чтобы с ними КТО-ТО разговаривал, пока они не будут отправлены домой, чтобы стимулировать бизнес для войны.

США знали, что Ангелы были ценным товаром. Я серьезно!!! Они сняли три фильма о них, во время их плена. Конечно, никто из Ангелов не знал об этом, поскольку в Санто-Томасе голодали, а не смотрели фильмы. А эти святые женщины и так были слишком заняты спасением человеческих жизней.

Я писал в армию, спрашивал о Ронни. Но они, должно быть, были слишком заняты ликвидацией последствий Второй мировой войны, чтобы отвечать влюбленному бывшему военнопленному. Я уже практически потерял надежду когда-либо увидеть ее снова, когда она, волшебным образом, вновь появилась в моей жизни.

Ну, на самом деле - ее появление не было физическим. Но, тем не менее, это было болезненно.

Как и все маленькие девочки, Мисси любила лошадей. Поэтому я взял ее с собой в кинотеатр Cine Real в Маниле, чтобы посмотреть на маленького ребенка по имени Элизабет Тейлор, в фильме "Национальный бархат" (фильм о лошадиных скачках - пер.). Тейлор была подающей надежды английской детской актрисой, которая в свои двенадцать лет, была всего на год старше Мисси. Так что мой Котенок, вполне могла с ней сравниться.

Перед фильмом, всегда показывали несколько киножурналов Pathe, и вот... в одном из них, была история о визите нескольких Ангелов на студию Paramount, в конце сорок пятого года.

Праздничная атмосфера была явно напускной. Луиза Анчикс и Милли Далтон не могли выглядеть более непринужденно, пожимая руки Рэю Милланду, а постановочный кадр Берты Дворски и Джейн Уайман был похож на двух незнакомцев, стоящих вместе на автобусной остановке.

Затем я увидел Ронни, которая стеснялась держать в руках шестизарядный пистолет. Она вернула большую часть своего веса и с уложенными волосами и макияжем, была просто великолепна.

Моя проблема заключалась в том, что любовь всей моей жизни, находилась в явно срежиссированных, банальных романтических объятиях, с невероятно красивым ковбоем. И судя по выражению лица парня... он был похотлив. Это было шокирующе.

Мое сердце выскочило из груди и билось на полу, среди рассыпавшегося попкорна и выброшенной жвачки. К счастью, в кинотеатре было темно, потому что Мисси расстроилась бы, если бы увидела мое горе.

Потерять Ронни из-за голливудского ковбоя, было поэтической справедливостью. Я использовал свою внешность точно так же. Но наивный и глупый я... Я думал, что она - мое будущее. Я рассчитывал на нее и ошибся - почти ошибся. Это омрачило всю мою фортуну.

Нам всем нравится думать, что жизнь - это одна сплошная река. Я имею в виду, что это успокаивает - погрязнуть в предсказуемой рутине жизни. Но так не бывает, не так ли? Перемены в жизни, с которыми мы сталкиваемся, больше похожи на переход из одной незнакомой комнаты в другую.

Я имею в виду... все жизненные деления - это односторонние события. Холост/женат, нет детей/дети, работает/пенсионер, жив или мертв. Они являются частью вашей жизни. Но каждая из них, на самом деле, является новой реальностью, и в каждой из этих реальностей, действуют свои правила и обстоятельства. Поэтому ваша способность адаптироваться, имеет решающее значение.

Серьезно... Вы находитесь в одной ситуации, и это ваша реальность. Затем ситуация меняется, и вы оказываетесь в новой. И следующая реальность, может оказаться совсем не такой, как вы ожидали или к которой были готовы. Например, моя реальность до 8 декабря 1941 года была совсем другой, чем реальность год спустя. И возврата к тому что было, не было.

Мы с Ронни были вместе, потому что так сложились обстоятельства. Теперь мы были врозь из-за обстоятельств, не зависящих от нас. Все было бы по-другому, если бы армия не забрала ее. Но это был неоспоримый факт.

Я был уверен, что она любит меня так же сильно, как я люблю ее. Но течения нашей жизни, повели нас не в этом направлении. И мое счастье в дальнейшем, зависело от моей способности приспособиться к этой простой истине. Итак, я оплакивал ее несколько месяцев. Но у меня была маленькая девочка, о которой нужно было заботиться. Это была моя новая реальность, и я смирился с ней ради людей, которых любишь.

Затем кое-что из того, что сказала мне Ронни, всплыло в моем мозгу. "Твое будущее заключается в том, что у тебя есть, а не в том, чего у тебя нет". У меня все еще была Мисси, и у меня было будущее, в качестве врача.

Правда всегда была прямо передо мной. Я просто слишком сильно зацикливался на прошлом, чтобы увидеть ее. Поэтому я перестал горевать о своей потерянной любви и начал разбираться с новыми фактами. У меня было больше денег, чем я мог потратить, и много свободного времени. Поэтому почему бы не посвятить свою жизнь работе в бесплатных клиниках, подобных той, что находится в Санта-Каталине для филиппинцев. Это был способ отдать долг, и, честно говоря, они этого заслуживали.

Шафер обладал достаточным весом и репутацией, чтобы возглавить этот проект. Итак, я разыскал старика и изложил свое предложение. Лос-Банос был тяжелым для него, и моя идея, казалось, дала ему новую жизнь. И, говоря о даровании, у меня на повестке дня стоял еще один важный проект.

За несколько недель до двенадцатого дня рождения Мисси, начались активные строительные работы. И на лугу, вниз по холму от главного здания, стало появляться загадочное новое строение. Мисси было любопытно. Но она никогда не спрашивала. Может быть, она что-то подозревала.

Она любила "Национальный бархат", что вдохновило меня купить ей лошадь. Естественно, она назвала ее "Пе", то есть пестрая. На самом деле это было не так, но это не имело значения. Так звали лошадь Элизабет Тейлор. Зверя доставили в темную ночь, накануне дня рождения Мисси.

Затем утром, я отвел Мисси в новый сарай вместе с Эрнесто, которого я нанял в качестве конюха. Я лично разыскал его для этой задачи. Я решил, что если парень может управлять норовом в трущобах Пасига, то он сможет позаботиться и о лошади в особняке Макати. В сарае также было второе стойло для Лютика. Я был в долгу перед старичком за все те поездки, которые он совершал с нашими спасительными медикаментами.

Восторженные крики Мисси, были сравнимы только с ее слезами, когда она повторяла снова и снова:

— Спасибо!!! Спасибо!!!

Мое сердце расширилось и заполнило всю Вселенную. Хммм - эта идея "отдавать" может прижиться.

День рождения Мисси был первого октября 46-го года, а к концу ноября, она уже научилась ездить верхом, по крайней мере, по словам филиппинского мастера верховой езды, которого я нанял для ее обучения. Что еще важнее, она заботилась о Пе с той же преданностью, с какой Ронни заботилась о своих пациентах, что в миллионный раз заставило меня вспомнить о моей потерянной любви.

Я был обречен на холостяцкую жизнь, потому что только Ронни преследовала пустые коридоры моего сердца. Насколько я знал, она могла быть снова замужем или жить жизнью королевы кино в Беверли-Хиллз. Как бы там ни было... она ушла навсегда.

Конечно, я думал о других женщинах. Я был все еще относительно молод, богат и холост. И я был так же хорош собой, как и раньше, с тем же чувством стиля. Следовательно, я получал множество приглашений на светские мероприятия в Маниле. Но мое сердце знало, что именно оно должно иметь. Так что все это было бессмысленно, и я перестал ходить.

Я сидел в тот жаркий влажный день и думал обо всем, что происходило в моей жизни, когда в жизни открылась еще одна дверь. Особняк находился на возвышении, откуда открывался вид на город на северо-западе. Оттуда я мог видеть движение транспорта, поднимающегося по Макати-авеню от моста Мандалуйонг.

Черный Ford свернул на Real Drive и медленно поехал по длинной извилистой гравийной дорожке к моему дому. Мне стало любопытно, ведь меня никто никогда не навещал. Мои старые друзья думали, что я сошел с ума, когда у меня появился ребенок. Они просто решили, что Мисси - моя, и она была моей во всех отношениях, кроме биологических.

Машина остановилась, и из нее вышел Шафер. Он постарел в Лос-Баносе, и я поспешил вниз, чтобы помочь ему подняться по ступенькам. Он был старше меня почти на тридцать лет, поэтому стал чем-то вроде наставника. Он опустился в кресло на нашем обширном крыльце, и я полюбопытствовал:

— Что привело тебя сюда, Дитер?

В этот момент, нас обоих отвлек громкий звук "ЙОУ!", когда Мисси и Пе на полном скаку пронеслись по лужайке. Мы оба смотрели, как она исчезает за домом. Шафер сказал, как ни в чем не бывало:

— Все ее помнят. Они называют ее Маленьким Ангелом.

Я просто светился от гордости.

Становилось все жарче, и я попросил домработницу принести нам кувшин лимонада. Это заняло минуту. Мы молча смотрели на залив, вспоминая ад, через который мы прошли, и связь, которую мы сформировали.

Когда принесли лимонад, Шафер сделал глоток, смакуя его, и сказал с блеском в глазах:

— Ты знаешь, что в Штатах мы давали объявление о поиске руководителя сестринского дела, человека, который будет набирать и организовывать персонал для различных клиник.

Я кивнул.

Затем он сделал паузу, вздернул одну из своих кустистых белых бровей:

— Только что появилась исключительно квалифицированная кандидатура, и я думаю, тебе стоит поговорить с ней лично.

— Конечно, когда ты хочешь, чтобы я с ней встретился? — сказал я

—Сейчас было бы идеально, — ответил он.

Я кивнул, и он поднял руку и махнул в сторону машины. Дверь со стороны пассажира открылась, и оттуда вышла женская фигура. Она была слишком далеко, чтобы разглядеть ее, и сильно изменилась за последние десять месяцев. Но это была безошибочно Вероника Чейз Р.Н.. Она выглядела, одновременно потрясающе красивой и очень нервной.

Вероятно, я мог бы справиться со следующей частью, более деликатно. Но мои глаза затуманились слезами, и я сбежал с крыльца, пролив, при этом, свой лимонад на штаны. Ронни стояла там и настороженно смотрела на меня, как только я поднялся на ноги.

Конечно, у меня не было никакого плана. Я резко остановился и стоял, удивленно глядя на нее, словно боялся, что она может внезапно исчезнуть. Я не представляю, как эта красивая женщина, смогла превратить парня, который раньше был самым гладким собеседником на Филиппинах, в косноязычного подростка. Наконец, она сказала своим низким грудным голосом:

— Здравствуй, Эрик. Я не знала, захочешь ли ты меня видеть.

Хорошо... Это было одно из самых нелепых заявлений в истории. Но я мог понять, почему она так к этому отнеслась. У нас было долгое и мучительное прошлое, по большей части, связанное с враждой и голодом. Мы никогда не обнимались, и у меня действительно была репутация распущенного дамского угодника... по крайней мере, в ее глазах.

Я взял свои эмоции под контроль:

— Ты ведь помнишь, что я говорил, что люблю тебя? Как ты думаешь, что изменилось за последние двадцать месяцев?

Она выглядела так, будто затаила дыхание. Она расслабилась:

— Ну, теперь это другой мир. Ты снова стал богатым и обеспеченным, а я все еще просто медсестра из Альбукерка.

Я уже собирался сказать ей, что она - вечная любовь всей моей жизни, когда услышал позади себя пронзительный крик. Мы оба посмотрели, и это была Мисси. Она вернулась с прогулки и увидела Ронни. Теперь они с Пе мчались к нам, как будто что-то из "Атаки легкой кавалерии". Мы оба сжались в предчувствии того, что нас затопчут до смерти.

Мисси остановила лошадь, выпрыгнула из седла и бросилась к Ронни с силой, достаточной для того, чтобы отбросить ее на шаг назад. Ронни вскрикнула:

— Ооофф!

Мисси обхватила ее руками и начала рыдать от радости. Ронни выглядела не менее обрадованной. Блин!!! Может, мне стоит взять пару уроков у своего ребенка?

Обе повернулись ко мне, и Мисси требовательно сказала:

— Папа!!!

Я понял намек и присоединился к ним, для группового объятия. Прошло несколько минут, прежде чем мы разошлись, и, возможно, не обошлось без слез... проклятая аллергия.

— Ты переехала жить к нам? Мы оба очень по тебе соскучились, — сказала с горячим восторгом Мисси.

Ронни выглядела потрясенной и вопросительно посмотрела на меня.

— Конечно, это так, Котенок. Я никогда не позволю ей уйти, — с энтузиазмом сказал я.

Мисси схватила Ронни за руку:

— Пожалуйста, пожалуйста, пожалуйста, Ронни!!! Мы никогда не отпустим тебя.

Мой Котенок был гораздо лучше в романтике, чем ее старик. Думаю, все, что для этого нужно - честность и искренность.

Ронни облегченно улыбнулась:

— Это зависит от твоего отца.

Я посмотрел в эти нереальные серые глаза:

— Вероника Чейз, ты выйдешь за меня замуж?

Это просто выскочило у меня изо рта. Мне действительно нужно работать, над своим импульсивным контролем!!!

Можно с полным правом сказать, что это предложение было опрометчивым и безрассудным, учитывая, что у нас с Ронни, никогда не было ни одного романтического момента вместе. Тем не менее, мы готовились к этому три года. Так что, оно не было неоправданным.

Ухаживание было долгим и трудным, мы преодолели невероятное количество непонимания и невзгод. Но вы знаете, с кем имеете дело, когда проходите с кем-то через ад, и Вероника Чейз была единственной женщиной для меня.

Я жаждал ее силы и мудрости, со дня освобождения - 3 февраля 1945 года. Эта дата была выгравирована в моем сердце. И она проехала 7000 миль, чтобы воссоединиться со мной, так что должно быть, в этом что-то есть. Ронни одарила меня задорной улыбкой:

— Я думала, ты никогда не спросишь!

Затем она бросилась в мои объятия, и мы поцеловались с чувствами, подогретыми полутора годами разлуки. Казалось, что последний кусочек головоломки встал на место, и моя душа, наконец-то стала целостной.

Естественно, моя дошкольница сказала:

— Фууууу.

Задержка с возвращением Ронни, была легко объяснима. Армия не выпускала ее из своих лап до февраля 46-го года, и к тому времени она просто решила, что я пошел дальше. Съемки фильма "Парамаунт" проходили в январе, как раз перед тем, как Ронни уволилась в запас.

Я спросил ее о парне, с которым она снималась, и она ответила:

— Его звали Том. Я не запомнила его фамилию. Он был статистом в фильме " Sioux City Sue", был тупее грязи, и от него воняло изо рта.

— То есть, у тебя никогда не было с ним интрижки? — недоверчиво спросил я.

Она рассмеялась и сардонически сказала:

— Он сделал попытку. Но я уже отдала свое сердце манильскому плейбою - даже если он жил за семь тысяч миль от меня, и я думала, что никогда больше его не увижу.

Затем она отступила назад и посмотрела на меня, своими невероятными серыми глазами.

— Просто слишком многое нужно было преодолеть. Ты был здесь, а я была там, и я знала, что между нами большая социальная пропасть, как только ты вышел из лагеря. Я не думала, что ты вспомнишь меня, — искренне сказала она.

— Потом я увидела объявление в LA Times, и я сразу поняла, о чем ты думаешь, — у Ронни всегда была эта жуткая способность читать мои мысли. Она продолжила: — Дитер был контактным лицом, я написала ему, и он устроил меня на ближайший рейс в Манилу.

Она игриво посмотрела на меня:

— Очевидно, ты откровенничал с ним, о своих чувствах к одной медсестре.

*****

Наша помолвка длилась ровно три дня. Именно столько времени мне понадобилось, чтобы найти священника из церкви Богоматери Гваделупской. Парень знал, что я варвар. Но он поженил нас без венчания. Никогда не помешает подстраховаться, если живешь на милостыню других, и много денег утекло из моего кармана в эту святыню.

Первые две ночи, Ронни спала в спальне рядом с моей. Это было потому, что у Мисси все еще были проблемы со сном. Днем, мой Котенок вел себя совершенно нормально. Но ночью, она не могла выбросить из головы ужасы Санто-Томаса. В результате, она всегда спала в одной комнате со мной.

Тем не менее, она была уже достаточно взрослой, чтобы понимать, что мама и папа спят вместе. Поэтому она настояла на том, чтобы поменяться комнатами с Ронни, когда мы поженились.

Это было пикантно, правда. Маленьким девочкам нужны сильные женские ролевые модели, и Мисси боготворила Ронни. Ее просьба спать одной, была трогательной попыткой показать Ронни, что она может быть такой же смелой, как и она. В этом отношении, дверь в соседнюю комнату открылась для моей дорогой маленькой дочери, и она была полна решимости пройти через нее, с грацией и мужеством.

Тот факт, что Ронни понимала и помогала ей в этом, был еще одним доказательством того, что любовь всей моей жизни была предана нам. Я серьезно!!! Посвятить свою брачную ночь тому, чтобы помочь бедной маленькой девочке приспособиться к изменившимся обстоятельствам - это так типично для Ронни.

Мы могли бы встретиться на разных путях. Но воспитание всегда побеждает природу, и, как бы странно это ни казалось, мы уже были семьей. Поэтому в новой комнате Мисси был вихрь активности, пока снаружи шла свадьба.

Потом, когда пришло время Мисси ложиться спать, мы оба повели ее по коридору в только что выкрашенную в розовый цвет фантазию, причудливо украшенную единорогами и радугами, с кроватью с балдахином, подходящей для принцессы.

После переезда из лагеря, я подарил своему Котенку чучело кролика, с которым она спала. Мы назвали его "Милый Кролик - кролик-целитель". Я сказал ей обнимать его всякий раз, когда она почувствует, что страх возвращается. Мисси крепко прижимала Милого Кролика к груди, когда мы укладывали ее спать той ночью. Но мой маленький храбрый Котенок любил нас обоих и хотел, чтобы мы были счастливы.

Теперь была наша очередь. Мы выпили по бокалу красного вина на веранде, наблюдая, как корабль гасит огни в Манильской бухте. Мы оба нервничали.

Хорошо!!! Я понимаю, как нелепо это звучит. Число женщин, с которыми я был, исчислялось несколькими десятками, а красавица Ронни, по ее признанию, пробила себе дорогу через все военно-воздушные силы армии США. Я имею в виду, что любая, кто смогла заполучить Джайлса Пембертона, должна была быть выдающейся.

Кроме того, мы вдвоем жили в тесном соседстве в самых сложных условиях, более трех лет. Так что нервы, должны были быть самыми далекими от наших мыслей. Но дело было в том, что ставки были слишком высоки.

Сексуальная близость - это способ, которым супруги строят и укрепляют свою связь. Следовательно, хороший секс является основой супружеской ситуации, несмотря на все остальное, что вы можете делать вместе как пара. Вот почему так важна верность. Наша проблема заключалась в том, что мы никогда не были в той ситуации, когда могли выразить физическое желание друг к другу.

Мы знали, что другой человек соответствует всем требованиям идеальной пары. Мы разделяли одни и те же ценности и убеждения, все из которых, были испытаны и проверены в огненном горниле Санто-Томаса. Мы могли безоговорочно доверять друг другу, и мы поддерживали друг друга в трудную минуту. Но желание либо есть, либо его нет. Оно врожденное. А у нас не было опыта в этой сфере.

Даже если бы мы смогли провести время наедине в том ужасном месте, горячий душ и сытная еда, скорее всего, превалировали бы над жаркой ночью в постели. Особенно учитывая диету в тысячу калорий, на которой мы жили. Итак, сегодня была первая ночь, когда мы собирались исследовать физическую сторону наших отношений.

Серебристый свет полной тропической луны, освещал комнату через открытые французские двери. Ронни подготовилась к сексу, просто сняв платье и нижнее белье. Она была суровой армейской медсестрой, а не девушкой в ночной рубашке.

Сделав это, она аккуратно сложила каждую вещь и старательно разложила их на стуле на своей стороне кровати. Очевидно, это была привычка, которую она приобрела, чтобы сохранить свои вещи, находясь в плену. Но это была самая сексуальная вещь, которую я когда-либо видел.

В основном, это объяснялось тем, что у медсестры Вероники Чейз было такое тело, которое любили увековечивать классические художники от греков до эпохи Возрождения. В случае Ронни художником, который запечатлел бы ее лучше всего, был Питер Пауль Рубенс. Это потому, что Ронни была сложена как богиня плодородия, и у нее не было никаких заморочек по поводу наготы.

У моей новой жены были широкие бедра, миниатюрная талия и внушительные круглые груди, что придавало ей рубенсовский вид. Я имею в виду... если сексуальная привлекательность женщин связана с их предполагаемой способностью к распространению вида, то Ронни выглядела так, будто могла справиться с этой задачей в одиночку.

В неволе, она похудела со своих обычных 54 килограммов, до скелетных тридцати четырех (Сам в шоке. Рубенсовская женщина в 54 кг? - пер.). Она набрала обратно четырнадцать из них. Так что она больше не выглядела истощенной. Но на ней не было ни грамма жира.

Ее бока были мускулистыми и стройными, а живот плоским. Округлость ее тела, компенсировалась стройными сужающимися ногами, которые были немного длиннее, чем обычно, и придавали ей почти жеребячий вид.

Она посмотрела на меня, словно не понимая, что я разглядываю. Затем она взяла в руки одну большую полную грудь:

— О, эти... Они все твои - вместе с остальной частью меня.

Затем она просто легла в постель и выжидающе посмотрела на меня. Это была полная противоположность мелодраматическому подходу Маргариты к акту, но это была именно Ронни.

Ронни была бессознательно полностью женственной. Секс для нее был просто заботой в другой форме. Это было выражение личной отдачи. Маргарита была эгоистичным и самовлюбленным ребенком. У нее были непреодолимые потребности, а секс был театральной постановкой, призванной подчеркнуть ее контроль над ситуацией.

Ронни сделала свое тело доступным для меня, чтобы подчеркнуть свою преданность мне. Она подчеркивала исключительность нашего союза. Несмотря на это, секс также доставлял ей удовольствие. Это было очевидно, потому что она пристально посмотрела на меня:

— Чего ты ждешь?

Я стоял и просто любовался ее красотой, такой твердой, но мягкой, уязвимой, но сильной. Я быстро стряхнул с себя одежду, оставив ее в куче на полу. У меня не было изысканной самодисциплины Ронни.

Я лежал рядом с ней, положив голову на одну руку, и любовался ее большими, красивыми сиськами. Парни любят сиськи - что бы вам ни говорили, дамы. Это как женская версия фразы: "Размер не имеет значения". У Ронни они были не столько обвислыми, сколько полными и округлыми - с выдающимися розовыми сосками. Я легонько погладил ближайший, сосок возмущенно увеличился, и Ронни вздохнула от удовольствия.

По мере знакомства с человеком, у вас складывается определенный образ, и мое восприятие медсестры Вероники Чейз, не имело ничего общего с сексуальной несдержанностью. Она была женщиной спокойной решимости и строгой самодисциплины. Поэтому я понятия не имел, сможет ли она отпустить себя так, как это необходимо для того, чтобы получить удовольствие от акта.

Это было явное заблуждение с моей стороны. Женщина, лежащая со мной в постели, уже была на пути к возбуждению. Тогда-то меня и осенило, что проблема во мне. Благодаря нашему совместному опыту, у меня появилось слишком развитое чувство контролируемой личности Ронни, и это восприятие, мешало мне просто погрузиться в мой обычный агрессивный мешок с трюками.

Я имею в виду... Я просто шел за товаром, в случае с любой другой женщиной, и не имело значения, идут ли они со мной - пока я получал свои печеньки. Глядя на Ронни, лежащую там в лунном свете, с ее великолепными сиськами, поднимающимися и опускающимися, я просто не мог заставить себя попробовать любой из моих обычных, обычно неуважительных трюков, чтобы завести женщину.

Поэтому вместо того, чтобы нырнуть прямо к Ронни, я гладил ее шелковистые руки и верхнюю часть бедер и наблюдал за ее лицом, когда эти сильные глаза затуманились от вожделения. Она произнесла неразборчивое слово, схватила меня за затылок и притянула к себе, чтобы поцеловать с открытым ртом. Это был не поцелуй в губы. Это была первая страсть, которую мы когда-либо разделяли, и она стоила ожидания. Потому что эта женщина, превращалась в дикую кошку.

Медсестра Вероника Чейз, была сложной личностью. Обнаженная женщина, которую я целовал, уже не была тем компетентным и дисциплинированным ангелом милосердия, которого я знал последние четыре года. Рот Ронни был широким и сочным, это было почти первое, что я заметил в ней, и он был горячим и ищущим. Под ее дисциплинированной поверхностью, явно было расплавленное ядро.

То, что ты видел, то и получил с Маргаритой... Она была эгоистичным созданием, созданным на этой земле, чтобы ублажать себя. Она могла бы выйти замуж и даже иметь детей. Но в ней не было ни глубины, ни артистизма. Она всегда была простой и эгоцентричной, и, как это ни трагично, она стала бы неактуальной, как только потеряла бы свою сексуальную привлекательность.

Ронни, будет значимой до самой смерти. Она доказала это без всяких сомнений за тридцать семь месяцев, которые мы провели в этой, богом забытой, дыре. Но она также была способна выполнять более простую и фундаментальную роль. Эта девушка действительно умела трахаться.

В этом не должно быть ничего удивительного, потому что Ронни была и красива, и умна... и она уже несколько раз побывала в этом районе. Но это было настолько противоположно той женщине, которую я знал и, возможно, идеализировал, что это заставило меня задуматься. Ронни, которая всегда была прекрасно настроена на меня, вернулась из своего падения в бездумную страсть и обеспокоенно спросила:

— Что случилось?

Мои чувства к ней, перешли на другую, гораздо более высокую передачу:

— Я просто восхищался. Ты удивительная женщина во многих отношениях.

Она посмотрела на меня с раздражением, которого я не видел с первых дней нашей совместной жизни, и сказала:

— Я рада, что ты так считаешь, Эрик. Но мне нужно, чтобы ты трахнул меня, а не пялился на меня, как влюбленный подросток.

Вот это была та Ронни, которую я знал!!! Боже мой, эта женщина понимала меня!!!

Вызов принят!!! Это создание, больше не было лучшей операционной медсестрой на Филиппинах. Она была моим товарищем, единственным человеком на этой земле, с которым я должен быть полностью близок. Я отключил свой назойливый разум, и все старые инстинкты включились. Теперь, это был биологический императив.

Я потратил немного времени, чтобы составить карту ее тела. Мне нужно было выяснить, как работают все "горячие кнопки" Ронни. Ты должен это сделать. Потому что каждая женщина уникальна и каждая из них реагирует по-разному.

Я снова погрузился в жаркий поцелуй, пока моя рука искала ее маленького мужчину в лодке. Когда я достиг цели, она была очень горячей и влажной. Она хрюкнула и выгнулась один раз, и мечтательно сказала:

— Ммммм, хороший мальчик!

Ее глаза были плотно зажмурены, когда она извивалась под моими ласками. Затем она перешла на радикальное дыхание, которое обычно ассоциируется с олимпийским спринтом. У моей жены была глубокая грудная клетка, что было одной из причин, почему ее грудь была такой заметной. Она резко расширялась и сжималась, когда ее грудь поднималась и опускалась.

Когда мои пальцы входили в ее священные врата, она издавала высокочастотный скулеж, раздвигала ноги и приподнимала бедра, чтобы обеспечить больший доступ. Женские феромоны и экзотические ощущения от исследования человека, которого я считал своим самым верным другом и спутником, взорвали мне мозг. Больше не будет никаких глупых размышлений, об истории и смысле наших отношений. Я собирался размножать эту сучку!!!

Ронни уже довела себя до исступления к тому моменту, когда я перекатился между ее широко расставленных бедер и вошел в ее горячий и пульсирующий тоннель. Если бы я думал об этом, то, возможно, сентиментальничал бы, но мне было не до размышлений.

Ронни издала что-то вроде "Керчанк!!!", когда я скользнул в нее. Затем раздалось учащенное дыхание, закончившееся воплем "Пощади!", который издает женщина, испытывающая сильный оргазм. Даже Маргарита не кончала так быстро. Я понял, почему Ронни держала Пембертона на поводке.

Когда схватки прошли, она открыла глаза и уставилась на меня точно так же, как хищник смотрит на свою жертву. Больше никаких исследований. Она знала, чего хочет, и пришло время дать ей это.

Она потянулась назад и крепко ухватилась за прутья изголовья кровати, приподняв свои великолепные груди перед моим лицом. Она плотно обхватила своими длинными стройными ногами мою задницу и уперлась пятками в мой зад, а затем медленно продвинула меня на несколько миллиметров дальше в себя. Как только мы оба заняли правильное положение, она зашипела:

— Трахни меня!!! Трахай меня сильно!!! Трахай меня!!!

Ей действительно не нужно было спрашивать. Я был бездумной машиной, после этой выставки сексуального таланта. Свирепые мокрые шлепки, ворчание, стоны и звериные звуки джунглей, заставили меня порадоваться, что стены были вылиты из бетона, построенного для защиты от тайфунов. Потому что Мисси, которая спала в соседней комнате, могла подумать, что я убиваю свою новую жену.

Тем временем Ронни извивалась в экстазе, совершенно не контролируя себя, ее движениям помогало обильное количество пота и других смазок, которые были между нами. Я чувствовал, как пот стекает с моего носа, когда я держался над ней, глядя вниз на экстатические эмоции, проходящие по ее красивому лицу, в то время как она извивалась и билась подо мной.

Мы наслаждались друг другом бесконечно долго. Я могу добавить, что не думал, что это возможно для человека. В этот момент я услышал, как она начала накручивать себя, для уничтожающего жизнь оргазма. Как раз когда она достигла кульминации, она засунула одну из декоративных подушек кровати в рот, чтобы сдержать крик. Это была разумная идея, потому что даже у железобетона есть свои ограничения.

В этот момент я почувствовал, как что-то надвигается на меня из далекого-далекого прошлого. Это ударило по моим чреслам, как приход Вознесения. Следующие несколько секунд, были смесью экстремального удовольствия и опасного для жизни сердечного стресса, в то время как я переживал окончательное соединение с любимой женщиной. Я никогда в жизни так не кончал.

Когда вся суматоха улеглась, она открыла глаза, посмотрела на меня, как будто у нее был гиперрациональный момент, и просто сказала:

— Я буду любить тебя вечно. — Затем она погрузилась в глубокий сон.

Она хныкала, когда я отстранился от нее. Но было ясно, что медсестра Вероника Чейз, ушла на ночь. И что это была за ночь!

К своей бесконечной радости, я обнаружил, что моя новая жена обладает всеми женскими достоинствами: сильная, мудрая, заботливая, но в то же время страстная, возбуждающая и приносящая немыслимое удовлетворение. Я буду дорожить этим божественным даром на протяжении многих лет, которые мы проведем вместе, и никогда не буду воспринимать его как должное.

Пока мое кровяное давление медленно возвращалось к показателям, не превышающим инсульт, я лежал на спине и думал о том, чему научился. Пять лет назад, я вел показное существование, полное ложных друзей и неверных женщин. Японцы забрали это у меня. В свою очередь, из страданий я построил целеустремленную жизнь.

Это скучное клише, настолько банальное, что его трудно произнести. Но моя жизнь изменилась к лучшему в тот момент, когда я посвятил себя другим людям. Отсюда я понял, что служение другим будет моей звездой, а моя маленькая семья даст мне цель, направление и счастье до конца моих дней.

ЭПИЛОГ

Красно-белый Eurocopter EC135 вынырнул из пасмурной погоды и завис над посадочной площадкой, на вершине горы Самат. Он легко коснулся земли, и из него выскочил мужчина лет шестидесяти. Он обошел вертолет спереди и осторожно и с любовью, помог очень пожилой женщине выйти из правой пассажирской двери. Несомненно, это был пожилой сын, помогавший своей престарелой матери посетить Храм доблести, на горе Самат.

Гора Самат была местом, где остатки американской и филиппинской армий сделали свой последний шаг в апреле 1942 года. Двадцать четыре года спустя, в честь этой жертвы, было построено тщательно продуманное святилище. Оно стало местом высшей чести и невыразимых страданий.

Туристы, ожидающие подъема к большому кресту, расположенному на вершине горы, небрежно поглядывали в сторону прибывшего вертолета. Но визиты богатых людей, были обычным делом. Поэтому они вернулись к любованию колоссальным сооружением из стали и бетона, перед которым стояли.

Прибывшая пара осторожно спустилась по зигзагообразной дорожке к колоннаде святилища и музея, расположенного в ста метрах дальше по склону. Женщине было около восьмидесяти лет. Но она шла бодро, с высоко поднятой головой, мимо здания музея и в зеленую зону, где стояли отдельные памятники, отмечающие подразделения и людей, которые здесь сражались.

С почтением, она подошла к простой каменной плите. Она была высотой около двух метров, за ней находился флагшток. К самому мемориалу вела короткая дорожка, усаженная цветами. Она и ее сын остановились и прочитали надпись. Она гласила:

Ангелам

В честь доблестных американских военных женщин, которые отдали так много себя, в первые дни Второй мировой войны. Они обеспечивали уход и комфорт доблестным защитникам Батаана и Коррегидора. Они жили на голодной диете, переносили бомбежки, обстрелы, снайперскую стрельбу, болезни и недомогания, работая бесконечные часы на душераздирающих дежурствах. У этих медсестер всегда была улыбка, ласковое прикосновение и доброе слово для своих пациентов. Они действительно заслужили название.

АНГЕЛЫ БАТААНА И КОРРЕГИДОРА

Под ним, в трех длинных колонках был список семидесяти семи женщин - шестидесяти шести медсестер армии и одиннадцати медсестер флота. Старушка вышла вперед и встала рядом с каменной плитой, обводя имена пальцем и произнося ласковые слова. Она дошла до имени и остановилась. Затем она поцеловала кончик пальца и снова положила его на имя. Она тихо сказала:

— Мы скоро увидимся, мама.

Она повернулась к сыну:

— У тебя есть табличка.

Сын передал ей небольшую бронзовую табличку, которую она аккуратно положила на землю у мемориала. Она заплатила Храму за то, чтобы смотрители позаботились о ней. Старая женщина была очень богата. Эта табличка, будет стоять здесь очень долго.

Она гласила: "В честь Эрика Грейсона и Вероники Грейсон, Чейз, моих родителей. От самого маленького Ангела".

Она повернулась к своему сыну, которого тоже звали Эрик, и сказала:

— Я устала, мой дорогой мальчик. Пойдем домой.

И последняя из легендарных Ангелов Батаана, вернулась к вертолету. Она знала, что никогда не вернется.

ПРИМЕЧАНИЕ АВТОРА:

Я идеализировал характер Ронни Чейз, как олицетворение ее сестер. В остальном, эта история настолько исторически достоверна, насколько я смог ее сделать. Я даже использовал имена настоящих Ангелов.

Мод Дэвисон было шестьдесят лет, когда ее освободили. Она была слишком ослаблена пережитым испытанием, чтобы остаться в армии. Она вышла замуж за вдовца, которого знала еще молодой медсестрой, и умерла в 1956 году. Джози Несбит уволилась в запас в звании майора в 1947 году и вышла замуж за бывшего солдата. Она умерла в 1993 году в возрасте 97 лет. В 1992 году, в Вашингтоне наконец-то состоялась церемония чествования Ангелов. Но к тому времени, мама Джози была уже слишком слаба, чтобы принять участие в церемонии. Тем не менее, это не помешало ей отправить записку, чтобы отдать дань уважения "своим девочкам".

Ангелы" получили Президентскую награду, а каждая из них - Бронзовую звезду, что никак не является адекватной наградой за мужество и самоотверженность, которые они все проявили. Затем они просто тихо вернулись в гражданскую жизнь. На самом деле, вполне возможно, что мама, которая жила по соседству с вами, когда вы росли, была героем Батаана и Коррегидора.

Ангелы никогда не считали, что они сделали что-то большее, чем их долг. А что касается меня? Я считаю, что мы всегда должны чтить лучших и храбрейших среди нас - и Ангелы Батаана, находятся в первых рядах этой выдающейся группы.

Д. Т. Айверсон, июль 2022 г.