Папина дочка. Ч1. История со старой фоткой. Первый Ленкин оргазм(3)

История со старой фоткой. Первый Ленкин оргазм. (3)

— Нашёл я тебя, рыжая! Нашё-о-ол! Я ж Хитрый!

— Хитрый? – съязвила, не удержалась. - Языки, вон, знаешь. Шпрехаешь. Я думала, умный, а ты – хитрый! И чо мне с того?

Она решила мстить за «рыжую», хамить - и для начала перешла «на ты». Он же ей тычет? Но качок не заметил её «тыканья»:

— Это погремуха моя. Хитрый. Умный тоже есть, подо мной ходит со своей бригадой. Для пацанов я – Хитрый. Запоминай, рыжая: Вадик Хитрый. Запомнила?.. А шпрехаю... Я ж братву в Германию командирую, с гансами тёрки трём... Тачки оттуда гоняем...

Хитрый Вадик дружелюбно оскалился, и Ленка, ещё вспыхивающая протуберанцами негодования, невольно фыркнула в ответ:

— А я-то гадаю! А ты - Вадик. Больно на похож...

— На Вову? – обрадовался, аж подпрыгнул на скрипучем диване бандос. - Да мы с Вовой! В одном спортзале зависаем! Спаррингуем, прикинь!.. Вован и Вадян. Нас братьями считают. Я и дублёром к нему хотел, да он сам трюки исполняет. Кореш мой, Вовка!

Ленка не поверила.

«Куда тебе, синяку? Епифанцев звезда, а ты - кто?..»

Вслух она лишь осторожно хмыкнула:

– Врёшь, поди, про Вову? Ну ладно, ври дальше. Симпатичный ты... Вадян. Симпатичный враль...

— Бля буду, рыжая! Дружбан мой!

Ленка сердито прикрикнула:

— Чо ты всё - «рыжая?.. Ва-а-адик!

— Ну ты ж рыжая...

— Заладил! Можно, я побуду сегодня просто Леной?

Качок вновь вскинул ладони и так смешно хрюкнул, изображая кабанчика! И Ленка его, свинтуса, скрепя сердце, простила:

— Ладно, Вадик... Кого ты там нашёл, я не поняла?

— Тебя, Лен! Тебя. Раньше всех нашёл, прикинь...

— Подумаешь – нашёл! Я вроде как не пряталась...

— …Пацаны, прикинь, год искали! Никто - ничего! – оживлённо загудел Хитрый. – Девчуля, чо менжуешься? Не пряталась? А окрас сменила, затихарилась!.. Думаешь, Вадян фишку уже не сечёт?

Он насмешливо погрозил ей татуированным пальцем:

— Вас, тёлок, хуй проссышь! Все в штукатурке! Поди разбери, рыжая ты или, там, блонда... фотку нам босс старую дал... Знаешь такой аппарат, сразу картинку выдаёт? Поляроид.

— Полароид. - вздохнула Ленка. – Знаю. Фоткалась.

— Вот-вот, фоткалась! - обрадовался Вадик. – Всё в цвет!.. Ты слушай: дал Папа фотку... «Нате, - грит, - сыщите мне, пацаны, этих двух тёлок!» Я гляжу - а на фотке тёлки зашибенной красоты! Взрослая тёлка с тёлочкой, пиздец похожи! «Вот, секите, - толкует папа, - мама с дочей, вроде как в обжималки играют. В бане...»

— В бане? – презрительно фыркнула Ленка. – Чо сразу в бане?

— То. Ты там голая, с мамой. И мама голая.

«Капец, приплыли!..»

— Мама? – Ленка решила сопротивляться. – С чего ты взял, что это мама, что мы с ней в обжималки какие-то играем? Откуда у этого... Папы такая фотка? И кто он вообще - Папа? Римский чо ли?

— Ша, не мельтеши, рыжая. Ща обскажу. У нас, у братвы, Папой старшего называют. Мой босс – он и есть Папа...

Ленка, страдая, помотала головой из стороны в сторону, показывая, что решительно не желает выслушивать дальнейшие глупости. Хитрый, игнорируя её протесты, характерно раскинул пальцы:

— Короче, секи: на фотке мамка с дочей – одно лицо, хуй отличишь, но не сёстры - тёлка крупнее тёлочки раза в два и жизнью уже поёбана, видно сразу. Сиськи по полведра, татухи по всему телу... А тёлочка – свежак, и пизда чуть-чуть в волосишках! Ясно – мама и доча. Титьки друг дружке лапают – играют, типа, лесбочки... Папа грит: «Тёлка – десять штук грин. Тёлочка – двадцать пять! За обеих вместе - полтос!» «Ну, - грю, - Папа, найдём!»

Ленка, маясь от дурных предчувствий, простонала:

— А чо искать-то? Сто лет никому мы не сдались...

— Папе сдались. Он тему прокинул, фотку дал. Моё дело найти.

— Откуда у Папы вашего... эта фотка?

— Ну хуй зна... Мож от мамы твоей... Мож сутенёр ваш притаранил... Папе на выбор. У сутеров всегда таких фоток – альбомы...

Ленка прикусила губу:

— Не было никакого сутенёра!.. Никогда! И альбомов. Понял?

Хитрый развёл руками.

— Кстати! – встрепенулась Ленка, - за меня двадцать пять – почему? Чо я такая дорогая? Дороже мамы – почти в два раза?

— А угадай! – Вадик загудел смешком. – Сама как думаешь?

— Ну Ва-а-адик! Почему дороже-то?

— Въезжай в тему, рыжая! – Хитрый, очевидно, кайфовал, терзая её загадками. И дразня её рыжей.– Сама, сама, рыжая!

«И этот туда же! Чо Сурен, чо этот... Чо им, козлам, неймётся, чтоб девушка сама им всё делала? Сама, сама... Обидно даже!»

— Ладно, девчуля. Давай на фотку глянем... – он распахнул портфель и, достав фотографию, сбросил его с колен на диван. Растопырил колени, приглашая её подойти ближе. - Ходи сюда... Держи фотку. За краешки держи, видишь – обтрепалась? Узнаёшь?

Заинтригованная Ленка, превозмогая неловкость, робко шагнула в лапы Вадика. Любопытство – страшная вещь! Она приняла фотку слабыми руками... Сиси неудержимо прянули из лифа – сама же расстегнула, дура! Ленка спохватилась было, но Вадик нетерпеливо шлёпнул её по пальцам:

– Оставь! Не прячь, пускай болтаются! Зачётные дойки!

И она почему-то покорилась.

Стараясь не думать о том, как это смотрится со стороны, Ленка поставила нижний край старой замызганной фотки себе на обнажённую грудь, чуть выше сосочков. Верхний край фотки она подняла вертикально, поднося фотку к самым глазам.

Дыхание её оборвалось, сердце ухнуло в желудок. Она узнала.

— Ничего не вижу. – пробормотала Ленка.

— Да вот, секи: две тёлки, голые, с пёздами... С ними два лоха с болтами... Лавки, веники... Ясно, в бане!

— В сауне! – возразила Ленка и прикусила язык. Проболталась!

— Ну в сауне. Тебе лучше знать!

Вадик щипнул её легонько за ягодицу и встрепенулся:

— Прости, рыжая! Ничо, что я тебя за жопу держу щас?

— Ничо. – горько вздохнула Ленка. - Рыжей не называй, а держи - за чо хочешь. Всё равно... Раз уж сиськи тебе вывалила, дура...

— Замётано! – оживился Вадик. – Я ж чутка, как брат. Старший, типа. Клёвая жопа, кстати!

— Чо сразу «клёвая»? – Ленка ощутила, как «брат» могучими лапищами схватил её филейчики. – Ох и шустрый ты, брат!

— Шустрый у нас другой пацан. Под Умным ходит. – засмеялся Вадик. – А Умный подо мной. - и, потихоньку стаскивая с Ленкиной враз покрывшейся мурашами попы влажную ткань, повторил:

— Клёвый жопец, Лен! И дойки - клёвые! В натуре, у зачётной тёлки сутер должен быть! Обязательно! А-ха-ха!..

Бандос на диване качнулся к ней ближе, теперь их лица разделял лишь прямоугольник фотки, да два шарика стоячих Ленкиных сосочков. Вот их-то Вадик, озорно лыбясь, и обнюхал тотчас свёрнутым боксёрским носом. И облизал оба соска - по-очереди.

Облизывая, твёрдыми ладонями разжал её ягодицы, похлопал, вновь сдвинул-раздвинул - и, жамкая уже вдоль и поперёк, заглянул через фотографию в Ленкину перекошенную от смущения физию:

— Вы чо, Лен, с мамой в натуре лесбиянили? Или просто лохов разогревали?

— Дурак! – закричала Ленка.

Опомнилась – наверное и в коридоре было слышно. Чего доброго, прибегут на её вопли.

Вади-ик! – прошептала она, охваченная отчаянием. – Объясняю: девочки мылись, девочки дурачились. И всё. А ты сразу...

«Голые» снимки Сурен всегда снимал на полароид – всегда в единственном экземпляре, негатива быть не могло. Мамуся хранила их в бельевице. Ленка после её смерти собрала их все – штук двести. Может больше. Толстенная пачка! Перепрятала - зарыла в сундучок под тряпки, под замок. Абсолютно никто не мог знать...

«Сурен! В вещах копался, сволочь!»

— Да всё пучком, рыжая! Мне лесбы наоборот по-кайфу. Это пацанам западло шпокаться – смертельное западло! А вам, тёлкам - самое то! Я люблю прикинь, когда лесбочки зажигают...

— Вади-ик! – Ленка отчаянии двинула попой, толкая обнаглевшие до предела лапы. Но вышло только хуже - будто в тесто жопой влипла - ещё хуже, ещё крепче схватил. – Ну Ва-а-адик!..

— …Кудрявенькие! Мамка, гля, пиздец жопастая! Да и у тебя булки отпад! Ща, гля, ещё больше! – качок по-хозяйски мял её всю от пупка до коленок и обратно - щупал лобок, ягодицы, лазил пальцами в анус, вагинку... она и пикнуть не смела. - Круто подросли!

— Ва-а-адик!.. Ну куда ты?.. Не надо, пожалуйста!..

— И, зырь, два толстопуза с вами! – Вадик, невозмутимый как индеец, проникал уже в самую глубину - то одним, то другим пальцем. – А мне, блядь, непонятно: лохи с такими тёлками, а болты у лохов на полшестого... Натрахались уже? Ладно, это не моё дело...

— А какое твоё? – пропыхтела Ленка, мрачно взлягивая попкой. Будто корова, отгоняющая овода. – В жопе моей ковыряться?

— Да ты чо, Лен? – удивился бандос. – Сама ж разрешила...

— Я разрешила подержать! А ты? Распустил грабли, лезешь, куда не просили... Не можешь осторожно? По чуть-чуть?..

— Да чо – я ж на полшишки. Я ж малёхо. – и с тем Вадик, чувствительно теребя Ленкин «персик» спереди, сзади так впихнул палец ей в попу – да не «на полшишки», как обещал, а на «полный штык» - так мощно, со всей дури, что она от возмущения завопила:

— Блядь! Вадик! Ты хоть смажь! Жопа не резиновая! Фа-а-ак!

— А, это? Миль пардон! – Вадик извлёк палец. – Ща смажем.

— Учти, «старший брат», ты уже и спереди нацелился, как я вижу – осторожнее! Я здесь ещё целочка!

— Да ну? - изумился Вадик. – Пиздишь!

— Бля буду! – в тон ему огрызнулась Ленка. – Ты ж Хитрый... Вот и проверь... Кто из нас пиздит. Но учти: я - живой человек! – возмущённо пеняла ему Ленка. – Целочка я, блядь! И везде-везде ранимая и нежная...

— Ножку задери, нежная... Позырим, чо ты за девочка...

Ленка против желания разразилась коротким смешком:

— А ты доктор? Ты б ещё фонарик в телефоне включил!

— А чо? Мысль! – Вадик, настырно хлюпая в её «верблюжьей лапке» пальцами левой руки, хлопнул себя по плечу ладонью правой, обозначив место, куда Ленке надо поставить ступню. – Ставь!

— Ва-а-адик!

— Задирай по-бырому, рыжая! Ставь сюда!

Тою же ладонью с безумной лёгкостью Вадик, походя разодрал болтающиеся на щиколотках Ленкины шортики - на жалкие лоскуты, которые двумя обрывками спикировали на пол.

— Мешают! - пошарил по подушкам дивана и нашёл телефон.

Ленка, обречённо вздыхая, высоко задрала согнутую в колене правую ногу (пригодилась её развитая гимнастикой растяжка) и поставила её ступнёй на левое плечо Вадика. Повинуясь его кратким жестам, приподнялась как балерина на носочке левой ноги, раскорячила ляжки на стороны и, присев, карикатурно отклячила жопу.

— Всё как велели, господин! – мрачно процедила она. – Нате!

Её сиськи, склонённые к лицу Вадика, проехались по кончику боксёрского носа. Крякнув, Вадик сорвал галстук и, треща пуговицами, распахнул рубаху до пупа. И, губами повелительно требуя её губы, внезапно размашисто и гулко саданул Ленку по заду.

— Бамм! - оглушённая Ленка, опасаясь получить по вспыхнувшему заду ещё одного жгучего леща, не рискнула дуться и с замиранием сердца пригнулась к Вадику, коснулась раскрытыми губами его рта, а сосочками угодила в мягкие кудрявые волосы его груди.

«Обалдеть, девочки!.. Капец... - она водила грудями по волоскам, замирая от острой похоти, вызванной щекоткой. – Обалдеть! Дерётся! Жопа горит! Но как же здорово! Моё! Моё! Моё!..»

—... Ты не пыхти, Я ж не ебу, я целку пока ищу... Заодно жопу, прикинь, тебе смазываю. Ты фотку-то подними, глянь ещё, Лен.

— Подняла... Держу... Уф... Ва-адик!

Перенося пальцами жидкую смазку, обильно испускаемую вагиной, в анус, который, как ни пыталась Ленка его расслабить, всё равно пугливо сжимался, уступая лишь нажиму сильных пальцев, бандос совершенно бесцеремонно «смазывал» Ленке задний проход. Понемногу тот от смазки и частых проникновений чуть расслабился, сделался скользким и более податливым.

Ленке оставалось лишь терпеливо ждать. И внимать коротким командам её мужчины. С задранной ему на плечо ступнёй. Фак!

— Пизду держи, Лен! Пальцами. Шире! Я пофоткаю.

Ленка, двумя пальчиками сделав «V», раскрыла губки вагины.

— Боком повернись, а то не видно. Жопу оттопырь! Сильнее!

Вадик, сбоку её туловища заглянул ей в «оттопыренную» жопу, поднёс айфон линзами камеры снизу к раскрытому влагалищу. Включив подсветку, полюбовался картинкой, подкорректировал расстояние и угол наклона. Айфон зажужжал, делая снимки, вспышка часто тренькала, высвечивая розовую мякоть с капельками белёсой слизи. Ленка беспомощно хихикала, стараясь не дёргаться в неудобной позе. Ещё ей, кажется, хотелось какать. Из раскрытого ануса уже дважды вырывались на волю тихие, слава те, незамеченные Вадиком хлопки. Хорошо ещё без запаха!

Она балансировала на расставленных широко ногах, почти в поперечном шпагате, прикрывая нос зажатой в пальчиках фоткой. На которой была она сама с мамусей. В бане с Сергей Петровичем, его замом Колей и Суреном. Факт, от которого ей не отвертеться.

«Ой как стыдно, девочки! И печально, и, представьте, сладко! По-чесноку, сладости даже больше, чем печали!»

Потому что и стыд, и печаль сами по себе были ностальгически-сладкие. И сладости всё прибывало. С каждым новым проникновением Вадикова пальца в её оттопыренный зад...

— Мать моя! В натуре целка! Ну ты даёшь, рыжая! – в восторге от сделанного открытия Вадик повторял Вадик. От избытка чувств он, не удержав его в себе, отложил айфон и ухватил Ленку за обе раскоряченные ляжки. Ленка и охнуть не успела.

Подняв её над собой как пушинку, так что она бантами невольно обмахнула пыль с люстры, Вадик снизу вверх припал к её вагине и длинно слюняво поцеловал в пупырышек клитора. Ленка от вовсе невероятной сладости выгнулась и замычала, кусая губы:

— Мммммм!

— Первый раз в жизни целку вижу! Век воли не видать! - восхищённо рыкал Вадик. Он вертел Ленку над собой, рассматривая, будто куриную тушку в магазине, ловя и выравнивая совершенно без усилий, словно гимнаст гимнасточку на арене цирка. Повертел, здоровила окаянная, и вновь впился губами в навершие «верблюжьей лапки». – Извини, Лен. Не удержался. Охуенная пизда!

— Мммммм!.. – мычала Ленка с закрытыми глазами. Попка её сама собой, совершенно независимо от её воли подёргивалась. Пизда ощутимо подплывала смазкой. Ямка ануса, основательно распаханная Вадиком, тоже сочилась смазкой, каплями виснущей на складочках, распускающихся и обратно сжимающихся в сеточку. Ленка догадывалась, что они, срываясь вниз при каждом её рывке попой, пачкают волосатую грудь Вадика. Ей стало ещё стыднее, и она задёргалась ещё отчаяннее.

— Кайфовая! – облизнулся отпрянувший от Ленкиной пизды Вадик. – Сладкая! Но больше не проси. Не буду.

— Мммммм? – сейчас же спросила Ленка. Мол, «почему не будешь?»

— Западло пацану тёлке пизду целовать, Лен. Не по понятиям.

Вадик опустил Ленку попкой себе на бёдра, заставив её задрать обе ноги, чтобы пятками задранных ног охватить его бычью шею. Улыбаясь, он одной рукой привлёк её к себе, буквально складывая пополам, а пальцами второй руки влез в налитые дурной кровью, вспухшие губы Ленкиной пизды:

— Мохнатка-то у тебя – говорил же я - рыжая!

— Да где ты рыжину нашёл? – прохрипела сложенная как кукла – вдвое – Ленка. – Брита она!

— Вижу, брита. Но всё равно малёхо обросла – рыжина вон на губках! Клёвые кудряшки, мать!

Вадик, запустив сразу несколько пальцев в обе её «дырочки», зашевелил ими всеми словно таракан лапками:

— А у мамки твоей, глянь на фотку, в пизде черно! Врубись как я врубился: пёзды ж у баб в натуральном цвете! И значит, чо?

— Чо? Ох! – охала уплывшая ещё с поцелуев и теперь окончательно «расклеенная» Ленка. – Ох!.. томно!.. Ва-дя!..

— То! Не в маму ты мастью пошла. У вас с мамкой пёзды разные: у мамки чёрная, а у тебя рыжая. А пёзды тёлки не красят!

— А вот красят! – нашла силы пропищать Ленка.

— …Значит, секу, у тебя рыжина не от мамки – она ж везде чёрная, и пизда поэтому тоже чёрная. А, следовательно, рыжая ты не в маму, а в отца... Секи! – Вадик довольный своей логикой, решительно ввёл ей в попу три сложенных вместе пальца, будто механик щуп, проверяя смазку в моторе – и вновь на «самый полный». Оставшимися двумя он довольно шустро трепал Ленкин клитор.

Трогая пятками по-борцовски деформированные уши Вадика, Ленка страстно вздыхала – часто и коротко. Её манипуляции Вадика с её пиздой, а особенно с попой, довели до точки; тараканьи пальцы не унимались ни на миг. Ленку трясло. Она изнемогала.

— Эх ты, рыжая! Ты хоть знаешь, кто твой батя? Из-за него же весь кипеж!..

— Наверное он тоже рыжий! – хватала спёртый воздух комнаты Ленка. – Ва-а-дя! Ты... не так глубоко... не надо!.. Ай!.. а то я... не знаю, чо будет... опять... заору!.. А-а-а!

— На здоровье! Ори! – разрешил Вадик. – Так тебе норм? А так? Или - так?..

— Ах-ахххх! – задохнулась Ленка. – Та-а-ак! Да-а-а!..

Некоторое время она вообще не могла ни мыслить, ни говорить - лишь плавилась и судорожно била попой. Вадик сосредоточенно шуровал пальцами. Ленка совершала порывистые движения тазом то к нему, то от него, елозила пятками и некрасиво кряхтела. На «красиво» не хватало сил. Вдруг она, выгнув тело дугой, беспорядочно запрыгала, воя раскрытым ртом, словно паровоз, выпускающий пары.

— А-а-а-а-а-аааа-аааа!

— Спустила, бля! – оскалился Вадик. Тараканьи лапки замерли.

— Не... знаю! – хрипела и свистела Ленка. - Не... Никогда так не было.

— Как не было?

— Сладко-о-о-о! Очень сладко... А-а-а-ааа!

— Вот жлобы! Не научили девчулю спускать!..

— А-а-а-ааа! О-о-о-ооо! - Ленка в последний раз содрогнулась и страстно куснула Вадика в его замечательные грудные мышцы с волосками и запомненным ею, уже любимым ею запахом...

Полежав на груди у Вадика неподвижно минутку-другую, зашевелилась. Захихикала смущённо и радостно, потянулась и нашарила оброненную ею в порыве страсти фотку:

– Это всё... отец мой, да? Рыжий который? Опомнился, совесть проснулась? Спохватился, ищет? Денег, чтоб нашли, дал этому... Папе вашему? Так? Как у вас говорят: тему прокинул, да?

— Ну, типа так! Но не совсем. Короче, секи, рыжая! Щас я тебя реально обожаю. Реально. Пизду поцеловал... Охуеть!.. Смотри кому не ляпни про это... потому что кайфую от тебя. А год назад вообще не знал, кто ты такая, чисто за бабло вписался в тему... Пока искал, короче, думал, думал... И просёк: вы ж... другие теперь обе, зуб даю! Пацаны чёрных к Папе таскают, рыжих трясут - а мои-то тёлка с тёлочкой, уже, смекаю, хуй зна как обличье поменяли! Ищи-свищи вас!.. Слышь, рыжая?

— Заладил - рыжая, рыжая! – чуть поводив пятками, Ленка устроила их свободнее на плечах Вадика, рука её с зажатой в пальцах фоткой обвила его бугристую шею, другая, просунутая вниз между их телами, искала под тканью брюк – и скоро нашла внушительный бугор хуя. – Тоже мне Шерлоки Холмсы! Чо у тебя в бригаде - все тупые такие? Не знают, что женщины волосы красят? Макияж делают? Знай, милый Вадя: я давно уже блонда!

Она расстегнула молнию брюк, выпустила хуй на волю, затем нашла у себя в паху руку Вадика, взяла пальцами за пальцы и сама стала водить ими по сырым губкам вагины. Медленно и осторожно.

— Вот так надо, Вадя. А ты растёр меня всю... там. Больно уже. А ты нежненько... вот так. Понял?

— Да, понял я, блонда... Не кипешуй. Пацаны год с чёрными рубятся, пацаны стреляют – а она, видите ли, блонда! - он поскрёб ей подушечкой пятачок между вагиной и анусом. - Чо за жизнь у нас такая, Лен? Ох, блядь, суета-маета вечная!..

— Вадя! Дай я ножки опущу? Тяжело так... Скрюченной...

Вадик, сделавшийся задумчиво-нежным, мягко придержал, опустил её щиколотки со своих плеч, повёл шеей, засмеялся и, оголяя могучий торс, содрал с себя окончательно расстёгнутую до пупа рубаху, сплошь замаранную подозрительного вида пятнами.

Ленка торопливо свела начавшие затекать ноги, слезла с колен Вадика и, присев на корточки между его ног, вцепилась в тугую пряжку брючного ремня. Ей хотелось отблагодарить своего рыцаря.

Рыцарь насмешливо покосился на неё:

— Ну вот, не хотела, чтобы я в жопу тебе лез!..

— Теперь хочу. – улыбнулась Ленка, трогая языком втянутый пупок на рельефном мускулистом животе Вадика. – Теперь – да!.. А чо ты – по правде? Реально меня... обожаешь?.. Вадик?

— Обожаю? Прикинь, вроде даже люблю!.. – расслабленно заулыбался Хитрый. – Тёлка ты клёвая. Ты мне по кайфу.

— А ты - мне! - с придыханием простонала Ленка. – Ва-а-адик!

— Ладно, не стони пока, рыжая... Успеешь... Секи, чо дальше было... Пацаны полстраны перетрясли – голяк! Я думал-думал над фоткой... А потом, прикинь, перевернул её - а на обороте, прикинь, надпись: «Сурику на память. От любящих Леночек! Зареченск, год, месяц, число...»

Обводя языком щёчки залупы, Ленка невнятно ругнулась:

— Сурен! Га-а-ад! Это он Папе вашему фотку сдал, скотина!

— Ха! Сурен, точняк... Пробил я его через ментов!

— Суренов в стране как грязи! – Ленка чавкала и подлизывала, ныряя в расстёгнутые брюки пепельно-кудрявой головой всё ниже.

— А у вас в Зареченске их ровно шесть. – прогудел Вадик. - И третий твой оказался... Поэтому я здесь, рыжая. А теперь слушай сюда. С директрисой вопросики я все порешал. Со мной поедешь. Забираю тебя, короче, из вашей гадиловки...

— Забираешь? Куда? К рыжему - отцу? Или к этому... Папе вашему? Пытать будете? На хор поставите? – бормотала Ленка, заглатывая хуй и пропуская его в самое горло. – Ставьте... Изверги!..

До Вадика доносилось лишь забавное «глы-глы-глы». Но Ленкину вовсе уж невнятную речь Вадик понял абсолютно верно.

— Не кипешуй, рыжая. Кто тебя обидит, тот дня не проживёт! Лично рассчитаю!.. Не ссы. Всё будет ништяк! Отвечаю!