Папина дочка. Ч1. Кабинет директрисы. Девочка и мент(2)
Кабинет директрисы. Девочка и мент. (2)
— Здрасьте! – войдя, Ленка первым делом ощутила крепкий мужской дух, настоянный на многих вкусных, дорогих и может даже опасных для девушки вещах, густо политых «Abbe de Paris».
Она отложила анализ проб и запахов на потом и ринулась на «спонсора» в атаку. Посреди кабинета подбоченилась, глядя в пол:
– Поч-чему зачёты сдавать мешаете? Товарищ-ч! Зач-чем уч-чениц с брусьев срываете?
Её задорное «ч», реверберируя, запрыгало по кабинету.
Тут же она исподлобья «косанула» на своего визави - и, как выразилась бы химичка, «выпала в осадок»:
«Ни хрена себе!»
На вытертом кожаном диване в свободной позе развалился атлетически сложенный добрый молодец - вылитый актёр Епифанцев в лучшей своей поре: с бритой башкой, в дорогущем костюме с туго подвязанным галстуком, который заметно досаждал ему – молодец, маясь, шевелил плечами и, покачивая башкой, играл жилами бычьей шеи. Мышца пёрла во все стороны: рукава и брючины мало не лопались, до отказа набитые тугим мясом.
«Глазищи наглые как... Режут будто лазером. Фак!»
Пиджак был расстёгнут, рубашка встопорщена могучими грудными мышцами, на запястье скромно ютились золотые часы...
— А вы чо - спонсор? – понизив тон буквально до шёпота, Ленка силилась скрыть охватившее её смятение. Оно, смятение, росло. Ленка прикрылась ресницами, из-под которых повела наблюдение:
«Портфель, часы, ботинки! И парфюм... сдохнуть можно!»
Она обежала глазами простецкую крепкую физию, отметила боксёрский нос завзятого бойца, чуть свёрнутый набок – затем, пропадая всё невозвратнее, влепилась дрогнувшим сердцем в мужественный абрис выбритых скул, в чувственно изогнутые губы.
«Крутой мужик! Могучий! А симпатии-и-ичный! Фак!..»
Сердце девичье, подпрыгнув, споткнулось об его скалой выдающийся подбородок. И, пронзённое синью наглых глаз, оно, бедное Ленкино сердце, пало и обречённо зашлось в сладкой судороге:
«Ой-ё! Девочки! Ой-ё!.. Синеглазый! Умираю!..»
— Вы меня искали? – бешено ругая себя за «товарища», она поклялась себе обращаться теперь с «Епифанцевым» как с хрупкой китайской вазой. Она будет журчать и мироточить. Она...
Мужик на диване ей не просто нравился. Такого мужика она просто ещё не встречала. Она поняла это внезапно, и она ощутила даже гораздо большее: её циничное нутро хитрой прожжённой хулиганки тает будто мороженое в жару. Сейчас растает совсем...
«Такого мужика!.. В жизни! Не встречала...»
Пожалуй, скажи он ей щас пару правильных, пару ласковых слов, она и растечётся по паркету - лужицей липкой жижи.
«Кажется, уже, блин, растекаюсь. Потекла... Капец...»
А он непонятно молчит и... молчит. А глаза синие.
– Вот я... явилась. По вашему приказанию!
Ленка пульнула в него самой лучшей своей улыбкой, секунду таращилась на него робко-призывно, и сразу же потупилась в стиле «опять двойка». Сердце её невыносимо билось.
«Девочки! Пропа-а-ала!.. Фа-а-ак!..»
Ленкина неуёмная фантазия услужливо представила ей её же - сидящую рядышком с ним на диванчике - ученицу в «голых» шортиках с яркими бантами, плакучей ивой склонившейся к мужской ширинке... Лицо немедленно залила предательская багровая краска.
«Сурену бы с порога уже сосала... А он как воды в рот набрал. Он - на две головы выше Сурена, и жира ни капли. Ну ни капли! Сурику бы на брюхо такие симпатичные ромбики!..»
«Епифанцев» по-прежнему молча рассматривал её с дивана.
«Сурен волосат как мамонт, брюхо висит, тело - сплошной жир. Волосня воняет потом... Джинсы съезжают с жирного зада, который как у бабы - шире плеч. Жопа грязная, носки в дырках!»
«Закачанные «спортики» химию жрут, - поискала и нашла наконец Ленка. – От этого у них проблемы с потенцией...»
«Интересно, - подумала она, – писюн у него большой?
Она попыталась завести себя скабрёзными мыслями:
«Вот смешно будет, если окажется, что у него крохотный писюнчик! А что? Так бывает. Сам амбал, а хозяйство, извиняюсь, с гулькин хрен! Писюн не мышца, железками не накачаешь... У коротышки Сурена, например, здоро-о-овая елдачина! Хотя и кривая...»
Ленка поняла вдруг, что напрасно она пыжится. Он во всём превосходит Сурена; превзойдёт, видимо, и в размерах писюна, и в мужской, явно недюжинной прыти.
С первого взгляда ясно: стремительный, опасный – это вам не травоядный Иваныч! Не армянская вонючка! Это - хищник! Девчонок, верно, сотни перетрахал – судя по красивой наглой морде.
Её жирный хач тоже иногда проворен как хорь – буквально накануне как раз и случилось то, чего она не желала категорически. Измочалив её на заднем сидении «Мерса», Сурен подкараулил квёлую после миньетических упражнений гимнасточку и молниеносным броском овладел её вожделённой жопой.
«Хорошо что в лайтовом варианте! - кончить себе в прямую кишку «сладэнькая Лэночка» всё же не позволила. - В последний миг соскочила! С елдачины чёртовой! Фак! Исхитрилась чудом!»
Если разобраться, Ленка поступила даже мудро, сперва поддавшись, а после всё-таки обломав «опекуна»:
«Совсем не дать - плохо: хач перегорит, ещё перемкнёт его!»
А так, слегка «вкусив халвы», отторгнутый ара недельку погремит каменными яйцами, поунижается, тщетно выпрашивая продолжения - горячей слюной закапает «Лэночку», суля ей все блага мира за «одын разык» спустить в её «сладэнькую жопу»!
«Жопа у нас к празднику припасена, Суренчик!» - «Лэночка» ещё пуще бережёт «халву», ибо уже близок день, когда терпение ары лопнет. И он выкинет-таки мачеху из Ленкиного дома! Фак!..
«А до праздника не проси даже! Не надейся Сурик, не дам.»
«Не исключено, что в пылу борьбы за её «сладэнькую» хач и придушит мачеху - как вариант. Срутся они всё отчаяннее. Но тогда уж айфоном не отделается! Ленка - будьте покойны! – по-полной его выжмёт. Да, в бухгалтерии она ни бум-бум. Но это пока. Как раз она после школы поступит – пускай Суренчик подсуетится – на экономический. Подучится и, глядишь, разберётся с хозяйством упокоенной Амины! И право подписи получит. И всё остальное.
Но сейчас... Сейчас всё это не нужно. Синие глазки из сказки...
Не сводя с него зрачков, опасливо укрытых ресницами, она барахталась в сумбуре мыслей, ощущений, порывов - и тихо млела - видя, обоняя, осязая каждой клеточкой тела по всем статьям её мужчину. Самца её самочьей заветной мечты.
«Впервые, девочки! Впервые в жизни, между прочим!»
Острое влечение, охватившее Ленку, вынудило её совсем иначе оценить, в сущности, жалкий её романчик с Суреном.
«Плохо, девочки! Будто я ему блядь вокзальная!»
Ленка задохнулась от стыда за их гаденькие «авто-поебушки».
Одолеваемая разом хлынувшими в «укромные места» кусачими мурашками, она поклялась себе, что с Суреном покончено:
«Никогда, девочки! Никогда больше!»
Лично ей, Ленке, такие не попадались даже близко. К ней, как назло, липнут нищеброды вроде симпатичного, но бесперспективного Борь Иваныча. Или мохнатые Сурены Арамычи.
С «макакяном», тем паче с физруком - она управляется на раз:
«Достаём елдак из мотни, навстречу ему вываливаем сиськи, играем залупой, дразним её сосочками... затем плюём на ладошку и делаем «вжик-вжик», пока у ары мозг не расплавится. Минут пять-десять максимум... В «процессе» «вдруг» раздаётся звонок на старую, хранимую спецом для такого случая трубу...
— Ой! - Снимаем ручки с хуя, отвлекаемся... алёкаем. - Вас не слышно, не слышно!..
Ара изнывает, доходит, дымится. А мы знай своё:
— Алё, алё!.. алё!.. - ждём - когда он, закипев, вырвет из рук трубу, а ещё лучше, если расколотит её, швырнув куда-нибудь в угол. Растопчет волосатой ногой в дырявом носке. – Алё! Ой! Ой..
А ещё унизит, жестокий, слабую Леночку. За шею схватит, пощёчину влепит. Горячий, нетерпеливый армянский мудак!..
Дело в шляпе. Теперь, девочки, сосём и чмокаем. И плачем.
Хач порычит, посучит ножками, забрызгивая кончёй лицо и сиськи. Не вытираясь и не выпуская изо рта его обмякший крючок, суём пальчик аре в «шоколад», «пальпируем» простату, в точности как медичка на кушетке Ленку «пальпирует»! А-ха-ха! «Пальпируем» так, чтоб хрюкал от кайфа! Минута - и крючок снова стал могучим крюком, а мы уже исполняем глубокий «отсос с проглотом» - разумеется, всё с тем же пальчиком. «На сладкое» облизнём вянущие причиндалы, соберём и скушаем кончу со щёк и сисей.
А слёзки всё капают: «Обидел, злой! И телефончик... жалко!»
Сто пудов, девочки: завтра Сурен с помпой всучит ей новый айфон. Потому что качественный отсос плюс пальчик в простату – беспроигрышный вариант. Как кнопка «турбо» под педалью газа в «Мерсе», что ждёт «Лэночку» на пустыре за школой. Она рысью прыгает в чёрное чрево «Мерса», полчаса «газует»: отсос с пальчиком в жопе ары. Турбо! Турбо! Хач взрёвывает, крюк плюётся кончёй, пачкая «Лэночку» с ног до головы - Сурену новые расходы.
Надо ли пояснять, что и наряды у «Лэночки», и айфончик всегда супер-пупер? В скупке её принимают как вип-клиентку – правда, дают за дорогие цацки максимум полцены. Зато мигом.
«Девочки, важно: когда отсасываем, не отвлекаемся! Нельзя балдеть, надрачивая себе пису! Это опасно! Толстые сарделины Суреновых пальцев приятно и вроде бы неспешно меняют друг дружку в её узеньком тёпленьком анусе. Но вот закатила ты глазки, занятая дрюканьем писоньки – тут и получи хуй в жопу!»
Сурен, хитрец, караулит момент, когда она, перепрыгивая с сардели на сарделю – то есть пересаживаясь анусом с одного пальца растопыренной Суреновой пятерни на другой, увлечётся моментом. Когда «Лэночка», от дрочки разомлев, утратит бдительность.
«Сама, Лэночка, сама!.. Сама!..»
«Всё ему «сама!» - это не просто – когда «сама». Это частые пересадки с изгибанием туловища и подниманием попы, а потом опусканием её раскрытой дыркой на выставленную сарделю очередного Суренова пальца. Об жёлтый тупой ноготь, плохо обкусанный к тому же, можно пораниться. Надо исхитриться найти расслабленной, раскрытой дырочкой Суренов палец, надеться на него - аккуратно пропустить сарделю внутрь без оцарапывания, желательно вообще без травмирования нежных стенок прямой кишки.
Это и координация, и, извините, «физика», ведь фокус с пересадкой придётся повторять не один десяток раз. У «Лэночки» «физика» всегда на «отлично» - но, когда она дрочит, то, случается, теряет контроль. Балдеет она, проще говоря. И расслабляется.
«Девочки, помним: одна упущенная секунда – и сарделю в прямой кишке сменит хитрая и жадная залупа. А с Суреновой кривулины, если глубоко засадил, поди-ка спрыгни!»
... Рассмотреть писюн качка всё не удавалось - сверкающий лаковой чешуёй портфель на коленях его заслонял. Пряжки портфеля были отстёгнуты, из распахнутой пасти лезли края деловых бумаг.
«Если мент, то не меньше майора. И крутой, не из болтунов.»
Ленка усилием воли отодвинула от себя мысли о Суреновой простате, писюнах, дрочке. Что за чушь в башке?! Забыть немедля!
«Всё изменилось. Прошлого нет. И... иди нахуй, Сурен!»
Сейчас есть только он – предмет её заветной мечты. Мужчина её самой сладкой, самой заветной ночной фантазии. Её Епифанцев.
Леночка откашлялась. Распахнула ресницы. Просияла лучистыми глазками. Незачем прятаться! Пускай он увидит её, пускай он всю её почувствует. Ей незачем и нечего скрывать от него!
— Эй, я здесь! – любовно-чистым взором она омыла крутые надбровья качка. – Отчим, видать, напортачил. А вы молчите всё...
— Отчим? Ты о ком, девчуля? – голос у накачанного оказался неожиданно басовит, тяжек – будто бульники загремели, перекатываясь в выпуклой груди. Губы, показав белейшие зубы, разомкнулись в усмешке - словно лук с тетивой, изготовленные к стрельбе.
Говоря «девчуля», «Епифанцев» скорчил долженствующую быть ласковой гримасу и, неотрывно глядя на Ленку, чмокнул воздух губами; таким манером, она знала по опыту, папик обычно подзывает девчонку, которую вознамерился чпокнуть.
«Дэвущка» отлично знает: если папик воздуха чмокает - жди приглашения на минет. Сперва в вежливой форме.
«Конфэтку хочищь, дэвущка?»
Но, когда он, лесом посланный, забыкует в дикой ярости, то и любезничать сразу перестанет. Скорее всего просто ухватит ручищами, за уши потащит её, упирающуюся, лицом себе в пах, норовя прижать губами к восставшему «отростку»:
«Оборзела, плесень упоротая?.. Соса-а-ать, бля!»
Потом ещё хуже: побыкует, поизгаляется - и, спустив, ослабит хватку. И, выпустив «дэвущку», впрямь сунет ей грошовую «конфэтку» - кончу зажевать - вместо денег, положенных за выполненную уже, противную до блевоты «работу».
Среди папиков полно таких жлобов!
Ленка давно их не боится, на посулы не клюёт. Потому что у неё есть «крыша»: Сурен только с виду макака, а вообще он серьёзный бандит, не рядовой бык. У него свои ларьки на привокзалке, овощебаза, сауна - и много чего ещё, о чём Ленка только догадывается. Так что она под его защитой, считай, в полной безопасности.
И, кстати, внутри у Сурена, если поискать, можно обнаружить самое обычное человечье сердце, правда армянское. И не бычье, это точно, а порой даже доброе. Но, девочки, чтобы добраться до него, доброго, надо долго жать на кнопочку «турбо», много трудиться. Работать ртом. Хотя минет для Ленки - не работа.
Это ей как золотых рыбок пасти в аквариуме.
«Сыпь корм, меняй воду... Плёвое дело!..»
—... Я о Сурене, моём отчиме! - Ленка ещё добавила улыбки, влажного блеска во взгляде. – Вы всё молчите... Я вас боюсь...
Надо было как-то расшевеливать молчуна.
— Я думала, конфеткой угостите... А вы будто немой.
— Не твой, девчуля, – непонятно усмехнулся гость, – не твой...
Ленка, слегка озадаченная этим его «не твой», тряхнула кудряшками, отгоняя неприятные догадки. Минетить её дядя явно не спешит. Чо так? Признаться, это её даже обижает - слегка. Она привыкла к другому. Она привыкла, что «спонсоры», лысые пузатые папики, её хотят. Что преследуют её; что даже если добиваются, то заваливают не «конфетками», а недешёвыми ништяками.
А «Епифанцев» явно чо-то замыслил. Чо-то не то...
«Холодный как... Будешь тут поласковее!..»
Ленка подумала немножко и решилась.
— Вообще-то взрослым дядям со школьницами мутить опасно! Камера запишет – и привет!.. – пока решимость не оставила её, Ленка перекатила языком жвачку во рту, вздохнула и, нарочито медленно отстегнув пальчиками последние третью и четвёртую пуговки, щедрым жестом выкатила ему на ладошках оглушительные, полные наливной спелости «сиси». – Но!.. по секрету - настоящих камер в школе нет. Одни муляжи. Вы же никому не расскажете?..
Подперев груди ладошками, она, картинно охая, пощекотала ноготками соски. По-очереди припадая к ним губами, морщась будто от сладкой муки, облизала оба. Пугливо глянула ему в глаза:
— Вам... как? Мымра сказала – вы такое любите...
Качок одобрительно кивнул ей: мол, «люблю». И изобразил, подняв губы к свёрнутому носу: мол, «лижи ещё». Глазея на то, как она, вздыхая и грустя, лижет себе сиськи, достал айфон в тиснёном кожаном чехле с принтом «ФСБ» поперёк герба России. Не спрашивая разрешения, принялся снимать – как Леночка лижет.
«А ну как он для протокола снимает? А сам спалит потом?»
Ленкины уши вновь полыхнули, окрасившись в багряные цвета, вновь жуткие мураши вгрызлись в «укромные местечки» её тела, вынуждая как можно незаметнее сжимать ноги, будто ей писать хочется. Потому что никто и никогда не снимал её «для протокола». На камеру с пугающим вензелем «ФСБ».
А он не сделал даже попытки узнать её мнение на сей деликатный счёт. Не спросил: а вдруг «девчуля» против съёмки?
Ленка, ценой немалого усилия, позволившего ей сохранить безмятежное, даже кокетливое выражение лица, «не заметила» сияющих линз айфона и продолжила играть с сисями - и даже развернулась к линзам бочком. Она знала, что наиболее эффектна именно в три четверти - и ещё когда локоны чёлки, раскачиваясь, щекочут ей нос. Она качнула головой, роняя чёлку.
Вообще она фотогеничная девушка, это без вопросов.
Посасывая сиси, будто добывая молочко, она иногда вскидывала голову и беззащитно улыбалась «Епифанцеву», абсолютно игнорируя близкий, вплотную поднесённый к её лицу объектив:
— Ещё? – и лизала ещё.
— И ещё? – облизывала каждый сосочек персонально.
— Амм! Умгл! Умгл! - уже и Ленка запыхалась. И нежную кожу сосков засаднило. Минут пять она лижет... десять...
Уже не только сиси, уже вся Ленка в собственных липких слюнях. Наконец «Епифанцев» закончил съёмку и, отбросив айфон, изобразил ручищами «аплодисменты»:
— Пёс меня задери! Так это... зачётные дойки!
У него молодой и гулкий бас. Бульники в груди. Он доволен.
«Уффф!..» - у Ленки отлегло от сердца. Её рискованный этюд, кажется, удался.
«А я уже почти отчаялась!..»
И тут мужчина её мечты тем же замечательным баском, которым хвалил её «дойки», произнёс слово, которое обожгло её будто хлыстом. Оскорбительное слово. Ненавистное:
– Ну ты даёшь, рыжая!..
— Чо сказал? «Рыжая»? - отшатнувшись, Ленка прикрыла ладонями обслюнявленные, бурлящие кровью сиси.
— Рыжая? – обиженно процедила Ленка. – Чо так сразу обзываться-то? То «девчуля», а то вдруг – «рыжая»?
«Вот тебе и приятное знакомство! Но... откуда он знает?»
Ленка с малолетства страдала от своей природной проклятой рыжины. Её тело - тренированное, холённое, гибкое – всё оно было в самых неподходящих местах запоганено, загажено россыпями мерзких веснушек. Словно на розовой «лосной» бумаге высохшие брызги рыжих чернил. Ленка комплексовала дико. Дико!
Попробовал бы кто из школоты обозвать её «рыжей»!
«Неужели ему так заметна моя рыжина?»
Ненавистные россыпи на открытых участках кожи она замазывала тоналкой. Три наиболее жутких скопления рыжих «брызг» продуманно «забила» татушками. Кудрявые рассыпные локоны – на деле огненно-рыжие лохмы - раз в две недели красила то в бурый, то в синий, то в вороново-чёрный. А недавно, посмотрев «взрывную блондинку», прямо влюбилась в главную героиню – крутая девка! Ногами, руками махается! И красивая - обалдеть!..
«И плевать, что лесбиянка! Вон, медичка у нас розовая. Ну и? Современней надо быть, девочки! Все мы немножко лесбы!»
С той поры Ленка ходит, окрашенная шикарной пепельной блондой - и других цветов не ищет. Отныне только так!
— Почему сразу рыжая? – повторила блонда Ленка. – Я-то губу раскатала: крутой мужик! А вы? Нет бы сказали: красивая, умная!..
— Да о чём базар, девчуля? Дойки, жопа... Всё у тебя супер! А личико – вообще пиздец! – легко выплюнув нецензурщину, качок поднял ладони. – Простите, фройлян, вырвалось! Нихт шиссен!
«Синие татуировки запястий, наколотые «перстни» па пальцах. Ох ты ж!..» - озарённая внезапной догадкой, Ленка обмерла.
«Девочки!.. Какой он «товарищ»? Какое, в жопу, «ФСБ»?..»
«Он же... блатной! Или ещё хуже - бандос!»
Комментариев 0