Папина дочка. Ч1. Пусть всегда будет мама(9)

Пусть всегда будет мама(9)

...В каптёрке, заваленной вонючим шмотьём, было тихо. Закончив возню с чаем, Иваныч подал кружки гостям и на цыпках испарился. За закрытой дверью каптёрки в зале тупым дятлом застучал мяч, обиженно звякнул щит, фукнула поражённая корзина.

Когда Иваныч переживал, спасался баскетом. А переживать ему было за что: за засос на Ленкиной титьке Вадик конкретно наехал на Иваныча. Хорошо, Леночка заступилась, «отмолила».

— Будешь в обязаловке! – объявил Вадик, играя челюстью. – Ленка, сука моя - скажет «жопу лизать». Будешь лизать. Всосал?

— Всосал. – послушно кивнул Иваныч. – Я буду!..

— Ишь ты – буду! Много чести! – закобенилась Ленка, шмыгая распухшим носом. – Я больше никому не позволю себя лизать, ясно вам? Только Хитренькому. Тебе, милый!

— При пацанах я Хитрый. – напомнил Вадик.

— Я ж для конспирации. Хитренький это как милый. Не кличка.

— Погоняло. – поправил Хитрый. Девчуля реально радовала его. Смягчала сердце. Молодец, не шалава! Целку порвал ей, охуеть! Первая целка за тридцать лет! – Лен! Слышь? Я по-любасу не буду тебе сам лизать. Лен! И не заикайся - западло пацану!

— Западло. – вздохнула Ленка. – А как классно было!..

«И Сурен мне не лизал. Вон оно чо!».

— Хоть и хочу тебе лизнуть, по чесноку. Сученька моя!..

— Хитренький! – просияла Ленка. – Всё-тки хочешь!..

— Хитрый. Бля! Западло мне лизать, Лен! – бандос почесал лысую башку. – Хотя тебе... хочу... Пацанам не вякни ненароком. В натуре западло. Так пускай этот лижет. Иваныч. За меня, как бэ...

— Ну, если как бэ... – сморщилась Ленка. – Пускай лижет!

— Всосал? – обратился Вадик к Иванычу, напряжённо слушавшему их диалог. – Секи: меня не будет, я как бэ... занят. Но мне передадут, если чо. Ты, Иваныч, правильный вроде пацан. Не крыса. Поэтому один раз говорю - не филонь. Всосал? Придёт девчуля к тебе. Захочет. Ну это... там... поссать-посрать. Пусти её в сральник твой чистенький, приветь, подсади на толкан. Окажи знаки... внимания. И это... – задумался Вадик. – она закончит, а ты жопу ей вымой, вытри салфеточками, а после вылижи, понял? После, как бэ... короче. Сделай девчуле хорошо... Сделаешь, брателло?

— Всосал! – прижал руку к сердцу физрук. – Не беспокойтесь, Вадим Игоревич! Сделаю. Я, можно сказать, Леночку и сам...

— Вяжи базар! - рыкнул Вадик. – Сам! Залупа ты лысая, сам!

— Извините! – ещё проникновенней воскликнул бедный Иваныч. – Я ничего... Если бы Леночка... Я ей всё...

— Ну и лады. Метнись за чайком. И пиздуй в зал, лысый, мячиком постучи. А я тут с сукой своей - порешаем ещё вопросики.

И физрук метнулся за чайником. А сейчас стучит в зале.

...Вадик устроился на очищенной от шмотья хлипкой лавочке. Похлопал по деревяшке рядом с собой, и Ленка, одетая уже вполне обычной ученицей, лишь с чалмой из полотенца на голове - верная сучонка! - естественным образом оказалась рядом с ним. По команде самца на лавочку с ногами запрыгнула и хвостиком завиляла!

— Ходи, суча, сюда! - Вадик приподнял могучую лапу, Ленка юркнула к нему, послушно накрылась лапой, а сиськи под чёрной тканью форменного платья уткнулись в горячий бок Владика.

Хорошо ей было под Вадиковой лапой. Уютно. Надёжно. Но было ей всё-таки нерадостно. Тоскливо как-то. И лапа не вполне грела. Сознание непоправимого горя обручем стягивало горло, вымораживало кишочки. Вадик свободной рукой развернул портфель.

— Гля сюда!

Ленка избоченилась, заглянула в раскрытые перед ней бумаги.

Она увидела фото мужика – рыжего как подсолнух, лишь на висках седого - мрачного, с гайтаном креста на шее, в чёрной рубахе, заправленной в джинсы. Умный цепкий взгляд. Смотрит твёрдо, губы сжаты жёстко. Пожалуй, он даже красив. В целом же лицо чем-то неуловимо напоминало Ленке актёра Василия Шукшина из любимого мамусей фильма «Калина красная». И ещё мужик напоминал Ленке её саму. Она вздрогнула: человек на фото мог быть её отцом. Безусловно мог – тем самым легендарным, пропавшим навеки. Вот же он! Как живой. Ленка горько хлюпнула носом.

— Похож?

— Да. - она посмотрела ещё – Похож!

— Да-а! – кивнул Владик. - Будто в зеркало смотришь, а, суча?

— Ой, веснушки! Вадя, смотри! Веснушки у него! И волосы вьются, смотри... Какой он рыжий! Весь-весь!

— Точь-в-точь ты, девчуля!.. Я тебя ёб, все твои веснушки срисовал! На булках сзади – во-о-от такие, прикинь! И на пизде...

Ленка не удержалась, сконфуженно хохотнула:

— Чо ты, на жопе у Папы веснушки разглядывал?

— Да, прикинь! – оскалился Вадик. - Я ж личный! Референт! Я в бане Папу парил. Сто раз парились. Папа только мне доверял. Как личному. Тут вопрос тонкий. Чужаку не доверишь, мыло упало – а ты нагнёсся с пола поднять – и всё...

— Чо всё-то? – хрюкнула Ленка. – Ой, я знаю. Молчи.

— Вот то-то... Мы с Папой веничками махались, я и разглядел. Веснушки, прикинь. Да, на жопе. Такие ж как у тебя.

— Папа-а... – задумчиво прошептала Ленка. – Я же его... ничего о нём не знала... Сколько ему лет... было... когда его – того?..

— Он скопытился, Лен, - проникновенно сказал качок, – как настоящий босяк – на боевом посту! «Мерина» заказал. Для дочи! Пригнали тачку в салон, а салон тот чёрные держали. Кто ж знал? Мы у них бизнес с блядьми отжали. Двоих ихних старших на разборке угандошили наглушняк, и ещё пятерых быков в Дон пустили к рыбкам... И вот я однажды фотку перевернул!.. Судьба, прикинь! Замирились вроде... Ан нет. Гранату заложили, суки, в «Мерин». Под днище. А Папа сел и поехал. К тебе, прикинь, поехал. А она и рванула. Граната. Папа, блядь, дочурке милой подарок гнал, тебе то есть - сам за рулём, радостный, просветлённый. И - пух! Сразу на небо – фить! Не дожил чутка до юбилея! В расцвете, короче...

Вадик сплюнул. Глаза его слезились от каптёрочной вони:

— Вот судьба... Ведь полтинник отмечать забились! Охуенный стол забабахали! Собчачка подписалась, Ивлеева! Одних блядей полсотни! Я Розенбаума вызвонил, Ваню Кучина, Лозу... А Папа... в расцвете, прикинь!..

— Куда же ты смотрел, референт? – всхлипнула Ленка.

— Я в другой тачке ехал, с Розенбаумом. – мрачно отозвался Вадик. У Папы «мерин» бабский, тебе приготовили. Он ленточкой розовой обвязан был, шарики всякие пидорские... мне западло в таком... А Папа – он же ж для дочуры – ему не палево! Законно...

— Обидно - ужас! – прошептала Ленка.

— Во-во! – кивнул Вадик. – Обидно. Розен с Кучей бабло вперёд получили. Ничо, на поминках отработают...

— А Лоза? – зачем-то поинтересовалась Ленка.

— Не успел. Он с Папой ехал, на заднем сиденье. Ему по башке взрывной волной прилетело неслабо – у него, слышь, крышу снесло. Очнулся: «пацаны, орёт – земля, в натуре, плоская! Плоская как камбала - и идите все нахуй!»... Жалко певуна. Ему, братва решила, на поминках петь не стоит. И бабло ему на больничку скинули...

— А рассказать, как мамуся «скопытилась»? – горько усмехнулась Ленка. – Впрочем, ты, наверное, знаешь. Раскопал, Хитрый?

— Этого Папа не заказывал. Я и не лез. Не моя тема.

— Тогда слушай. Она тогда в театре служила. – сказала Ленка. - Я ж говорила, «Зареченский Порнай» - помнишь, ты ржал как конь.

— Ржал! – прогудел Вадик. – Ещё бы! Крутая хохма!

—. ..В общем, там актёры с огромными хуями, каких и не встретишь... Они их шприцами накалывают. Для роста. И вот они, эти актёры, нажрутся виагры и ебут актрис - а публика в специальных карточках пишет, какую ебать и каким способом... Каждая карточка кучу денег стоит... Дорого, короче... Мамуську записывали чаще всех, она без штуки-двух баксов с подиума и не уходила. Прикинь, какой движ! Сергей Петрович - тот, с фотки – продюсер её. Брал шестьдесят процентов с каждой актрисы. А с мамы всего тридцать.

— Звезда, в общем, мама-то!

— Ещё какая звезда! Успех - бешеный!

— И?

— И заебли её однажды. До смерти. Вшестером. Сразу после спектакля. Её на приват заказали, в сауну. Шестеро их. И... всё...

— Приват? – задумался Вадик. – Погодь! Мы с пацанами раз в бане одну так тянули. Прикинь, вшестером – во совпало! За долги сутера расплатилась. Ну и сдохла на шести хуях! Мотор не выдержал. Так ебли, что окочурилась. А сутер, сука, бабки закрысил, еврей ебучий! Лучшую тёлку за копьё... Прикинь! Не мама ли твоя?

— Не... Не моя. У мамуси просто инсульт... от жары.

— Слава яйцам! А то я забздел было – неужто мы твою мамусю прижмурили? Ненароком канеш, но всё равно тебе такая подляна!..

Ленка окинула Вадика странным взглядом. Прижалась плотнее. Залезла в брюки, погладила хуй. Вздохнула.

— Дашь пососать? – облизала сухие губы. – Он опять, вроде...

— Поеду! – мягко отстранил её Вадик. – Поминки готовить надо. Ты это... Готовься на послезавтра, короч. Папу хоронить. Лавэ зашлю сколько надо – на платье, шмотки... Да, трусы не надевай, нахуй не нужны, поняла?.. Ваще забудь. Да, в сексшоп метнись, в жопу чо-нить себе вставь – залупу там резиновую, можешь с брюликом. Да потолще бери, чтоб прикольней было, гы-ы!.. Суча моя!.. А я за Кураевым погнал, короч. Надо попа солидного. А Кураева Папа уважал... Прикинь, бабла овердохуя запросил, сука...

— Оставляешь меня одну? Вернёшься хоть?

— Вернусь, не ссы... Бабки тебе Боря Умный завтра завезёт, он у меня по особым, бля, поручениям. Гы! Ты потише с ним, не мети метлой! А то назовёшь кого-нить козлом ненароком – а Боря у нас, гляди, валит с двух рук. Умный. Но дебил редкий. Вспыльчивый. Папу Боря любил, и тебя полюбит. Ты ж дочура! Так секи фишку, метлу-то привяжи... Вот труба тебе, айфонец, новьё. Там камера охуенная! Снимает, блядь, профессионально!

— У меня есть айфон...

— Бери, сказал! Говорю же, камера охуенная! Там два номера вбито, мой и Борин. Звони. Боря куда хошь отвезёт. Хоть в Африку. И кого хошь завалит... Хошь, мачеху твою, хошь мымру... А-ха-ха!..

Вадик пожмякал Ленкины сиськи, игриво шепнул ей в ушко:

— Фанфурика этого... Ну, физрука твоего. Позови, как я уеду. Пускай отлижет. Ты это... на трубу, что я дал, видос запиши и мне перегони в телегу. Обязательно! Только не в ватсапе, там амеры всё секут, падлы. – Вадик поскрёб в носу. – Подсматривают, прикинь.

— Будешь дрочить на меня? – криво усмехнулась Ленка. – Хорошо. Я всё для тебя сделаю. Иваныч отлижет, Хитренький!

— Хитрый, Лен. Хитрый. Короче, видос мне на трубу, Иванычу сотку за труды. Не деревянных, франклинов. Ферштейн? Смотри токо не перепутай. Умному не вздумай ничего перегонять. Он ёбнутый. Завалит Иваныча. Потом его самого валить придётся... Сделаешь, Лен?

— Их бин зольдат! – развела губы в натужной гримаске Ленка.

— Короче, Лен. Сри, ссы – пусть фанфурик всё снимает. Сри голяком. Жопу чтоб крупно. И пизду. И дрочи, не сачкуй, в натуре. По Станиславскому - чтоб верилось, что тебе кайфово... Короче, все дела... и крупно. Иваныч пусть ракурсы ищет, а ты сри и дрочи - так, чтоб запись на уровне была! Не волынь, дрочи, балдей – как таракан со стакана дуста... На толкан с ногами залазь, ляхи разведи, чтоб пизду в детальках видно было... И прочее всё... Свет организуйте, чтоб видос не зернил... После, как Иваныч видос отснимет, пускай он жопу тебе вылижет... а захочешь, и пизду – это тебе решать, я упарываться не стану, не очкуйте... И это... пока Иваныч вылизывает – обоссы-ка ты его! По-полной! Токо камеру у него забери. Сама снимай. Как ему снимать, когда ссанина в рожу льёт?

— А мне как снимать, когда его язык у меня в жопе? – хмыкнула Ленка. – Я ж забалдею, милый...

— А чо? – удивился Вадик. – Ну и балдей на здоровье!

– Я ж с толкана навернусь... Обкончаюсь...

— Тогда пускай фанфурик сам снимает. Ему-то что с того, что язык в жопе? Не у него же! – тонко подметил Вадик. - Нюанс!

— А если он подрочить захочет? Можно ему?

Вадик подумал.

— А пускай дрочит... Тоже ж живой человек. Чо уж?..

— Да нет. Сам себе - понятно. Я имею в виду – мне. Влюбчивый он. Иваныч за мной, знаешь, как собачонка. А дрочит классно!

— Да пусть хоть себе, хоть тебе дрочит, коли классно. Влюбчивый? Хули, я за. Но с условием.

— Каким, Хитренький?

— Ты кончай как хошь, главное – на трубу всё фиксируйте. А Иваныч... Фанфурик пускай в штаны себе спускает. На тебя хоть одной каплей брызнет – угандошу, клоуна сделаю козлу! На тебе конча только моя может быть, ферштейн?

— Твоя, Хитренький! Ферштейн!

— Ладно. Потопал.

Выйдя вслед за Вадиком на чёрное крыльцо спортзала, где она обычно дымила с девчонками, Ленка закурила и, зябко потирая плечи, уставилась на отплывающую от школы громаду девятисотого «Мерина».

— Нашла, мам! – прошептала Ленка, косанув на топчущегося с айфоном в руках физрука. Иваныч деловито изучал устройство камеры и готовился к съёмке. Любитель техники со свистком на шее.

Ленка сплюнула густую слюну, швырнула окурок:

– Мамусечка! Зря я, чо ли, бля, рыжая - в папу? Попались, пидоры! Теперь я знаю, кто тебя... гм... Кроме этого ушлёпка Хитрого ещё Умный, Шустрый, Мокрый и этот... Фашист, кажется. Пятеро. И про шестого я узнаю, мам! Клянусь!

Вдруг она, закрывшись ладошкой от тревожно поглядывающего в её сторону физрука, всхлипнула:

— Прости, мамусечка! Люблю его! Хитрюгу окаянного! Убийцу твоего!.. Чо делать – не знаю!

Она распрямилась и грозно взмахнула кулачком:

— Но придумаю!..

Вновь мрачно ссутулилась, махнула Иванычу:

— Припёрло вроде. Борь Иваныч, ты свет выставил?

— На дно унитаза фонарик прилепил, Леночка!.. Непромокаемый, то есть. По бокам от бачка светодиоды... И спереди фара...

— Ладно, должно хватить. Пошли снимать!..