Лошадки! О нежданных встречах и житейской мудрости IV О работе ртом и редкостном свинстве

Калеба оставили валяться в луже спермы точно использованный презерватив. Забыв о нём, старшая дренейка принялась рыться в одном из шкафов, довольно виляя хвостом и покачивая своей шикарной попой, созерцать ритмичные движения которой у пущенного по кругу парня не осталось ни сил, ни желания. Пару минут она звенела чем-то на полках, после достав бутылку тёмного, украшенного эреданскими рунами стекла, зеленоватое содержимое которой, явно горячительной и недобро-волшебной природы, тут же освежило пять дренейских глоток.

— Хаааа! Настоящее эредарское пойло! – Довольно выдохнула краснокожая, плеснув себе в глотку алкогольной скверножижи. – Не чета местным помоям.

Кальдера достала ещё две бутылки и передала одну подругам. Вторую она без всяких зазрений совести принялась опустошать самолично.

— Да уж. Постарались твои сёстры, на славу постарались! – Согласилась охотница, пригубив горяченького и скривившись – шибало оно знатно. – Это чувствуешь, а местное питьё как вода пролетает.

— Ну такая вода, ё... Уже пользованная, сечёте? – Пошутила Оторва, вызвав у подруг понимающие улыбки. После недовольно зыркнула на Кальдеру, хлеставшую бутыль в одно лицо. – Эй, жлобыня красножопая! Не хошь поделиться с честной воровайкой?

«Жлобыня» в ответ лишь рыкнула, не отрываясь от пойла. Зря – вдруг, без объявления войны, лиловая возьми, да и схвати ту за огромные чёрные шары. И пальчики её тонкие и цепкие ухватились за хозяйство подруги с удивительной – и совершенно нежеланной силой.

Оранжевые глаза эредарки аж на лоб полезли. Драгоценное пойло изверглось изо рта фонтаном, покрывая подруг слоем зеленоватого алкоголя.

— АРРРРГХ! – Рыкнула красная, глядя на воровку зверем. – Скотина!

— Это кто же тут скотина? – Поинтересовалась Изора, магией смахивая с лица капли пойла, что парило зеленоватой дымкой, источая резкие, почти зловонные запахи. – Питьё отбираешь, грязь разводишь – а виноваты окружающие? Ну-ка, Оторва, выдави «апельсинки».

Эредарка бросила на магичку протестующий взгляд, но было поздно. С пренаглейшей, ехиднейшей, кошачьей улыбочкой Оторва усилила хватку.

— ААААААААА!!! ТВАРЬ! – Вскричала обладательница «апельсинок». – Выебу – сесть не сможешь! АЙ! СУКА!

А бойкая слушала да продолжала мять большие упругие шарики. И сколько бы не возмущалась силачка, но её наливающийся кровью член ясно давал понять, чего на самом деле стоят её протесты. У неё аж хвост размахался от возбуждения.

— Ну хватит... Оооох! – Застонала воительница под натиском ловких пальчиков. – Знаешь же... Ой! Куда давить... Ух! Ой-ой-ой-ой! РГАААХ!

Её лицо исказилось предельным напряжением – а затем таким же предельным удовольствием. Вывалив язык по самый пупок и утробно заревев, эредарка кончила. И стоявшую спереди Изору обдало мощной белой струёй – аж волосы склеились.

На лице дипломатки, заляпанном до состояния белой маски, обыкновенно преисполненным надменного аристократического холода, дёрнулась щека. Не прибегая к магии, она медленным, тщательным движением стёрла сперму с век, а потом зарылась пятернёй в волосы. Сильнейшее отвращение овладело её, исказив все черты и пустив хвост и щупальцы в злой, торопливый танец – результат осмотра рогатой явно не понравился. Глаза цвета неба вперили в виновницу беспорядка взгляд, что был в равных долях и в огромной степени и острым, и недобрым.

— Кальдера. – Сказала она спокойным тоном. Чересчур спокойным.

— Д-да?..

Голос красной заметно дрожал, а взгляд блуждал в тумане затянувшегося оргазма. Её громадное конское достоинство ещё подёргивалось, выплёвывая в пустое пространство между подругами редкие порции семени. Силачка даже не заметила, что выпавшую из ослабевшей руки бутыль с пойлом на лету выхватил проворный лиловый хвост.

— Ты помнишь, что я говорила тебе про свинство? – Всё тем же нарочито спокойным тоном поинтересовалась волшебница.

Эредарка, прекратившая извергаться, вяло уточнила:

— Что ты меня под хряка положишь, снова? – И, видя, как по лицу небеснокожей подруги расползается мерзкая улыбочка, добавила многозначительное: – Ой, бляяяядь...

Глаза магички засветились сильнее, руки рванули вверх двумя змеями, пальцы зачертили воздух. Вокруг них возникло синее свечение, сконцентрировавшееся в виде магических кругов и рун, что обняли пальцы наподобие перстней. Всего пару мгновений спустя сплетённое заклинание пришло в действие.

Такие же кольца, только побольше, появились вокруг Кальдеры. Её ноги, хвост, поясница, руки и даже шея оказались в плену магических кандалов, укравших контроль над телом. Краснокожая могла только рычать, пока магия придавала ей желаемую позу: тянула вниз спину и руки, задирала хвост, раздвигала ноги. Впрочем, трудно было сказать, на самом ли деле могучая эредарская воительница не способна сопротивляться, или просто подыгрывала.

Когда движение закончилось, эредарка застыла в самой пикантной позе. Теперь она стояла на четвереньках, уперев ладони в пол и разведя мускулистые ноги, с плечами ниже ягодиц. Зад её упругий был поднят и оттопырен, а из-под задранного хвоста глядело чёрным глазом беззащитное колечко ануса.

И только хер её чёрный был по-прежнему гордо налит кровью. Громадный орган смотрел в пол с жадностью, подёргиваясь от возбуждения – требовал погрузить его в чьё-то тугое отверстие. Будто поза его хозяйки не кричала о том, что в грядущем спектакле ему вряд ли дадут главную роль.

А Изора вовсе не собиралась останавливаться на достигнутом. Ещё несколько жестов – и помещение залил синий свет, ослепив всех собравшихся. Он ещё сиял, слепя, когда что-то тяжело опустилось за пол за спиной Кальдеры.

Та бросила взгляд к источнику звука, когда свет всё-таки унялся. Торчавший между ног член несколько мешал ей рассмотреть источник звука в деталях, но увиденного хватило, чтобы глаза её огненные стали круглее монеты.

— Да ты, бля, шутишь... - Пробормотала красная потрясённо.

И было от чего потрясаться. Даже Калеб встрепенулся, до того безвольно лежащий в луже мирриной спермы и едва отдававший себе отчёт о том, что творилось вокруг. Он приподнялся на руках и тихо-тихо отполз в сторону, чтобы не приведи высшие силы не оказаться рядом с ЭТИМ.

Небеснокожая не наврала про хряка. Попирая пол, прямо перед выставленной напоказ задницей Кальдеры возвышался вепрь. Сотканный из синего света, полупрозрачный зверь был в холке с человека ростом. И, как и положено вепрю, меж его ног топорщилась длиннющая спираль свиного члена. Светясь синим, она была нацелена точно силачке под хвост.

— Что, родная, зверей не любишь? – Едко поинтересовалась Стимула.

Её бирюзовые глаза-охотники пронзали Кальдеру стрелами пристальных взглядов. Интерес серокожей выдавали и другие детали – трудно было не заметить налившийся тяжестью хер-колоду. Равно и её крепкие руки, что не теряли времени даром: одна гуляла взад-вперёд по всей длине члена, а вторая мяла массивные тестикулы.

Рядом, на обездвиженную магией силачку бросала пренаглейшие взгляды Оторва. Стоило их глазам встретиться, как худая розовая мелочь показала своей мускулистой подруге язык. С бесстыдством и вызовом в каждом движении – наглым, буквально требующим когда-нибудь пожёстче возместить такую дерзость – она прикладывалась к отнятой бутылке. Демонстративно, розовая перекатывала жгучее питьё во рту, после делая неторопливые глотки и картинно закатывая глаза от удовольствия.

И только Мирра не торопилась ни с болтовнёй, ни с алкоголем, ни с ублажением себя. Просто стояла, сложив руки на пышной груди и подперев одной из них слега склонённую набок голову. А затем посмотрела на Изору и легонько так кивнула.

Улыбка на лице волшебницы стала шире – и мерзее. Щелчок обвитых колдовством пальцев – и вепрь ожил. До звона стёкол сотрясая пристройку своей поступью, волшебный зверь зашагал к Кальдере.

— Может не надо?... – Пробормотала она.

— Надо, свинка, надо. – Ответила волшебница, с недовольным лицом ковыряя слипшиеся волосы. – Н-но!

Вепрь ускорился. Красная следила за его приближением, затаив дыхание – а потом и вовсе его лишилась. Два громадных копыта встали на широкие мускулистые плечи, хрустнув костями эредарки и выбив из её лёгких воздух. Спиралевидные причиндалы магического конструкта зависли в опасной близости от анального кольца – мясистого, привыкшего к чужим проникновениям, и такого же чёрного, как член.

— Прямо как тогда... - Пробормотала она томно, блестя глазами от страсти. Член её подёргивался, брызгая каплями предэякулята. – АХ!

Ведомый волей Изоры, вепрь не терял ни секунды зря. Кончик члена-штопора, острый и загнутый вверх и в сторону, преодолел колечко эредарской задницы без малейшего сопротивления. И ушёл глубже, в потроха, погружаясь в плоть, как в воду. Так глубоко, что мышцы живота воительницы слегка вспучились над пупком.

В глазах воительницы засверкали звёзды. С томным выдохом, она вывалила язык до пола, бормоча-повторяя:

— Ффямо фаф фохфа... Ффямо фаф фохфа... Ффямо фаф фохфа...– Затем, утратив всякий намёк на связность, её и без того неразборчивое бормотание рассыпалось чередой охов-стонов. – Ффафох... Ффафооох!.. Ооооох! Ох-ох-ох-ох-ох!

Зверь задвигался в темпе, который можно было спутать со звериным – но лишь на первый взгляд. В нём, животно-напористом, было и что-то совершенно чуждое животному миру: слишком размеренное, слишком методичное, слишком репетативное. Не животное и даже не живое – машинное, поверхностно подражающее жизни. Лишнее напоминание, что сгусток колдовства в форме вепря был, по сути, лишь замысловатой секс-игрушкой, сотканным магией автоматоном.

И как любой автоматон, он тщательно исполнял заложенную программу. Войти до упора; зависнуть на миг, дав эредарке сполна ощутить размер и форму; выйти, пока внутри не останется самый кончик; снова зависнуть; повторить первый пункт. Раз за разом, в беспощадном до хруста костей цикле, топорща накачанный пресс эредарки кончиком свиного члена. Заставляя могучую воительницу куклой трепыхаться под брюхом зверя-заклинания, раскачивая её толстый член, срывая с его кончика густые белые капли.

Глаза Кальдеры закатились с жуткой силой. Калеб уже было принялся ждать, когда стебельки нервов порвутся, и огненные зенки начнут вольно кататься в глазницах, но этого не произошло. Краснокожая нашла в себе какие-то силы вернуть контроль над зрением и, сквозь поволоку болезненного удовольствия, умоляюще вгляделась в магичку.

— Ох-ох-оооох! Сфф-Ой! Пфеффх-Ах!-ти! Пфиф-Ох!-мози!

Изора над таким предложением просто рассмеялась.

— Ещё чего – со свиньями переговоры вести! Хочешь передышки – чисти давай. А то язык-помело отрастила, а толк для него даже взаймы не берёшь.

Кальдера ещё глянула на её, мешая во взгляде удовольствие, мольбу и злость, да и послушалась. Содрогаясь под толчками вепря, силачка подняла с пола свой бесконечно-длинный язык. Выпростав его ещё сильнее, она потянулась навстречу вымазанной её же спермой и алкоголем подруге.

Изора довольно замурчала, когда кальдерин язык пошёл гулять по её небесной коже. От упругих яичек вдоль крупного члена, очищая от капель семени и выпивки подтянутый животик и крупные грудки, вверх – к застывшему высокомерной маской личику и слипшимся волосам. Там ему предстояла особенно тщательная работёнка – отмыть-облизать каждую складочку и каждую прядку, привести в порядок рога и ушки, сглатывая солоно-горький коктейль спиртного и телесного. Побороться с гибкими щупальцами, что игриво мешали работать – минута за минутой, пока личико изорино не начало блестеть.

Вепрь, тем временем, не сбавлял свой механический темп. Машинно репетативный, неживой – одним словом, скучный. Во всяком случае, так явно думала лиловая дренейка, ведь именно скука читалась в её нахальных глазках.

А потом вдруг улетучилась, когда в них сверкнула озорная искорка.

— Пожди-ка, Синюха! – Воскликнула воровка с бутылкой в руках.

«Синюха», услышав не шибко уважительное прозвище, было нахмурилась. Жмуря один глаз, окрестности которого сейчас исследовал язык эредарки, вторым она бросила на мелкую сердитый взгляд. Впрочем, сердитость его мигом улетучилась, сменившись одобрением, стоило ей рассмотреть, что подруга делала с бутылкой.

Сомкнув пальчики одной руки кольцом, другой она пропихивала в это самое кольцо горлышко сосуда. И глаза вороватой непоседи, сверкавшие озорством, яснее ясного говорили о её намерениях.

Изора щёлкнула пальцами. Вепрь тут же прекратил двигаться, полностью выйдя из красной задницы. Между кончиком его светящегося синим члена и раскрытой дыркой оставался промежуток. Крайне удобного размера промежуток.

Кальдера, затраханная кабаном до полуодури, внимания на это даже не обратила. Не обратила она его и на цоканье копытец лиловой. Встрепенулась лишь когда что-то тёплое упёрлось в её ягодицу.

Брошенный за спину взгляд раскрыл краснокожей обстановку. Оторва склонилась под вепрем, прижавшись щекой к её заднице и нагло зыркала в ответ, поигрывая бровками. С нахальным видом, лиловая помахала ей пустой уже бутылкой, что спустя секунду скрылась под её хвостом.

Тут уже Кальдера не могла оставаться безучастной. Она почувствовала, как вместо знакомого уже свиного члена, что был будто лишён температуры как таковой, в растянутое колечко мышц упёрлось холодное стекло.

— ФЭЙ!!! ФОЕФУ ФО ФМЕРРРРТИ!!! – С глубоким рыком произнесла воительница.

И до чего глубоким и мощным было это рычание! Оно шло из самой утробы эредарской мужедевы, и даже вываленный язык не мог его исказить. Глухое, звериное, оно промаршировало мурашками по спине Калеба, что замер в ужасе, какой положено испытывать лишь добыче перед лицом хищника.

Вот только на лиловокожую наглёнку это не произвело ровно никакого эффекта. Она только похлопала подругу по красной заднице, да спросила, нахально:

— Ну чё, свиношлюшка, готова?

В глазах Кальдеры горел огонь – теперь уже буквально. Язычки бездымного оранжевого пламени поднимались от её глазниц и обвивали рога. Был бы вепрь над ней настоящим – уже бежал бы прочь с палёной шерстью, визжа.

— Фа фофла фы!!! ФУХА ФЁФАНАЯ!!

Орала Кальдера сквозь кляп собственного языка. Вылизывать Изору, впрочем, она не забывала.

— Ишь ты – ругаться вздумала. – Воскликнула где-то в стороне Стимула. – Поди пожёстче хочет.

Серая глядела на спектакль, надрачивая хер и закусив губу. Другой рукой она как тесто мяла свои упругие грудки.

— Точняк! – Согласилась Оторва. И перевернула бутылку.

Глаза Кальдеры расширились, огонь в них разгорелся ярче. Основания стеклянного сосуда толщиной обставляло даже её могучее достоинство. Касаясь холодной поверхностью её заветного колечка, оно было намного шире – вставлять такое, что заставлять рожать наоборот. И вовсе не предназначенным для этого отверстием.

Будто это могло остановить воровку! Насвистывая под нос что-то задорное, она принялась запихивать в зад подруге массивную бутыль.

— Фофофкхииии!.. Ффой! Ффой фуха! – Заголосила Кальдера.

Напрасными были протесты краснокожей. Ей только и оставалось, что кряхтеть от попыток Оторвы пропихнуть сосуд. Но кольцо мышц, даже растянутое вепрем, не желало поддаваться. С огромным трудом, лиловой удалось вставить внутрь самый кончик – так, чтоб не выпадало. Завершить задумку ей просто не хватило сил – даже эта попытка заставила её утереть пот со лба.

Надувшись, она заозиралась в поисках альтернативных методов. Глянула на подруг, но те лишь пожали плечами, мол: «твоя идея, ты и пыхти». От этого лиловая надулась ещё сильнее, став лицом похожа на сливу, но очень быстро нашла решение.

— Эвридика! – Воскликнула она, просияв.

— Эврика. – Машинально поправила её дипломатка, и добавила: – Неграмотное ты чмо.

И покачала головой, разочарованная невежеством подруги. Ах, если бы последней вообще было дело до высоких материй!

— Хуеврика хуямотная! – Огрызнулась лиловая, показав дипломатке язык. – Подрубай хряка, ёпт!

И тогда до кряхтящей Кальдеры дошла вся полнота оторвиного плана. Право дело – ну зачем пыхтеть самой, если рядом уже есть готовый стараться волшебный вепрь?

— ФФОООЙ!!! ОООООХИИИИ!!!

Воздух со свистом покинул лёгкие эредарки, когда кабанище подался крупом навстречу её заднице. Ловкие ручки Оторвы направили острый кончик свиного члена прямо в горлышко бутылки. Тонкий, он проник внутрь до донышка – теперь ему было не соскочить, сколько ни дави.

А давил вепрь знатно. Вкладывая в движение всю свою немалую, зверино-машинную силу, бутылкой он как тараном раздвигал ставшую неподатливой плоть краснокожей. Вперёд и вперёд, двигая по крепкому животу силачки крупный бугор, пока тот не остановился где-то над пупком. К горлу Кальдеры подкатил ком – должно быть, стеклянный сосуд сейчас завис на самом краю толстого кишечника и давил теперь прямо на желудок.

Ком в её горле стал десятками и сотнями накатывающихся волнами комков, когда волшебная зверюга начала двигаться. Всё в том же методичном ритме живой машины, вбиваясь в краснокожую без страсти или милосердия к ней. С каждой фрикцией кончик кабаньего хера цеплял бутылку, застрявшую в недрах кальдериных кишок. Сама же бутылка от такого обращения постоянно двигалась туда-сюда, сквозь стенки кишок ударяясь о желудок.

Лицо Кальдеры сморщилось от натуги, а язык медленно втянулся ей в рот. Всё внимание воительницы уходило на борьбу с тошнотой, и на очистку изориного лица сил просто не хватало. Добрая его половина так и осталась под маской из эредарской спермы.

И самой Изоре это жутко не понравилось.

— Ничего не забыла? – Поинтересовалась она недовольно.

Но подруга её окончательно потерялась в ощущениях и даже глазом огненным не повела. Только кряхтела и пыхтела, стараясь удержать желудок на месте.

– Свинья она и в Нортренде свинья! – Воскликнула магичка. – Что ж, раз так...

Она щёлкнула пальцами. И глаза её подруги, сотрясаемой движениями хряка, полезли на лоб.

— Ты! Ты чего творишь?! Пожди-пожди-пожди-пожди-ИИИАААААААА!!! ТВАААААААРРРРРРЬ!!! – Запротестовала краснокожая, срываясь на крик.

Калеб легко понимал причину её реакции. Понимал и в ужасе сжимал заляпанные мирриной спермой ягодицы, пока его глаза бежали на лоб наперегонки с кальдериными.

Член-штопор вепря покрылся шипами! Теперь он больше походил на стебель розы, скрученный спиралью в каких-то декоративных целях. И что привело парня в такой ужас – двигался, ничуть не сбавляя темп. О том, КАК это могло ощущаться, ему не хватало духу даже на миг помыслить.

Огонь валил из глаз эредарки. Её зубы скрежетали, из утробы раздавалось страшнейшее, пронизывающее до тряски поджилок рычание. А лицо искажала такая злость, что взглянуть было боязно.

— ТЫ! ДУМАЕШЬ! ЭТО! ДОХУЯ! СМЕШНО?! – Вырыкивала она слова в промежутках между вдалбливанием шипастого фаллоса в жопу.

— Да. – Отвечала ей подруга с невозмутимой улыбкой. – Комедия в стиле ню: «Свинка Калли в естественной среде потаскания». Можно на кристалл записать и бездельникам-первертам из школ магии продавать – вон, вроде этого невежды. Толку от них всё равно нет, хоть монетку заработаю.

В жесте, полном надменности и неодобрения, она ткнула в Калеба пальцем. Юный маг свернулся калачиком со страху – не приведи высшие силы, её краснокожая подруга злость на нём сорвать решит! Небось всё, что до того вытворяла с его задницей, прогулкой покажется!

На его счастье, всё внимание красной сейчас было сосредоточено на волшебнице.

— УБЕРИ! ШИПЫ! ДУРА! СИНЕ! ЗАДАЯ! – Не унималась она.

— Фи, как грубо. – Улыбка «синезадой» цвела, не увядая. – Вылитая свинья.

Вместо слов, Кальдера издала особенно низкий рык.

— Что такое? Свинка Калли забыла связную речь? Вот и славненько – на лицо полное соответствие формы и содержания! А теперь, если свинка Калли хочет послаблений, то почему бы ей.. . - Небеснокожая выдержала театральную паузу, отбивая дробь пальцем по подбородку в показной задумчивости. – Не похрюкать? Свинки же хрюкают, верно?

Огонь ударил из глаз «свинки Калли» струями – хоть металл вари. Со взглядом, которым можно было буквально убивать, огненноглазая медленно, жутким от злости тоном произнесла:

— Хрю. Хрю. Хрю.

Изора взорвалась овациями, захлопав в ладоши. Остальные дренейки, до того с интересом наблюдавшие сценку – хохотом. А злое-презлое лицо эредарки, и без того красное что твой помидор, приобрело более тёмный и густой, рубиновый оттенок.

— Вот и ладненько! – Довольно проворковала волшебница. – Дело за малым – закончи меня чистить, свиииинка!

С рубиновым от стыда лицом, «свинка» принялась за работу. Дрожа и вскрикивая от толчков шипастой дубиной в потроха, превозмогая тошноту от бьющейся в желудок бутылки, он протянула язык навстречу лицу подруги. И быстро-споро закончила чистить!

Да только не успела волшебница как следует насладиться унижением, как новые ощущения заставили её небесные глаза в испуге метнуться вниз. Туда, где язык теперь уже улыбающейся Кальдеры нарезал круги по широкой головке её члена, с каждым кругом стремительно сближаясь с заветной целью.

Её глаза расширились.

— По-по-подождИИИИИИИ!!! – А голос сорвался визгом.

Язычок эредарки юркой змейкой нашёл дырочку уретры на синем члене подруги. И тут же, не спрашивая разрешения и не пытаясь смягчить проникновение плавностью движений, ворвался внутрь по самую простату. Калебу только и оставалось, что наблюдать за тем, как идущая вдоль нижней стороны члена выпуклость уретра со скоростью ветра набухает от головки до основания.

С глазами с золотую монету каждый, небеснокожая дренейка застыла статуей. Фальцетом она по-поросячьи вытягивала-вывизгивала единственную ноту:

— ИИИИИИИИИИИИИ!

Руки её при этом вытянулись вдоль боков как при стойке смирно, хвост встал солдатиком. Вдобавок пальцы магички хаотично задёргались, а заклинания-перстни вокруг них пали. Следом пали и оковы вокруг кальдериного тела, и даже вепрь растворился в воздухе, рассыпаясь синими искорками. Последнее издыхание изориного волшебства, и целый сноп таких искорок вылетел из зада эредарки.

К счастью Изоры – счастью ли? – длинный язычок подруги не стал утруждать её достоинство долгим визитом. Счастье это, впрочем, длилось всего миг.

Рука воительницы смазанным движением метнулась за спину подруги. Схватив синекожую за хвост, она по-хулигански дёрнула её на себя, разворачивая кружащим голову рывком. Затем, силачка потянула вверх, отрывая засучившую копытами, взвизгнувшую подругу от пола – ну точно хулиган, поймавший в подворотне шелудивую кошку. Вверх, пока небесного цвета задница и тестикулы не оказались у Кальдеры прямо перед лицом.

Изора тем временем что было сил колотила силачку копытами. Та лишь смеялась над её потугами – с не большим успехом она могла бы пытаться запинать до смерти крепостную стену. Периодически волшебница пыталась сотворить какое-нибудь заклинание, но краснокожая встречала эти попытки, хорошенько тряся её за хвост – чудо, что не оторвала. И сплетённые было заклинания рассыпались вместе с концентрацией.

— Ох уж эти фокусы! Ох уж эти фокусницы! – Пророкотал довольный голос эредарки. – Отойдёшь – зубы скалят. Прижмёшь – щенками скулят. Что, синежопая, неохота ролями меняться, да?

«Синежопая» бросила через плечо злющий взгляд, собираясь было высказать нахалке всё, что о ней думала. Да так и замерла с открытым ртом, не сказав ни слова. А глаза её быстро-быстро полезли на лоб – было её лицо точь-в-точь как у Кальдеры несколько минут назад.

За её спиной эредарка с демонстративной неторопливостью сжала кулак. Огромный что оголовье кувалды, и не менее крепкий, он находился в опасной близости от задницы магички. А когда краснокожая силачка сплюнула на него – так, для вида, всего один маленький плевок – сомнений в её намерениях не осталось.

В небесных глазах Изоры загорелись искорки паники. Щупальца по краям её лица задёргались – кажется, то было выражение испуга – уши поникли, да и сама она как-то вся сжалась в хватке подруги.

— Мо-может не надо? – Пробормотала волшебница.

— Надо, чистюля, надо. – Ответила ей воительница с довольной улыбкой.

После чего вытянула руку с Изорой, замахиваясь второй рукой – ну точно собиралась от души двинуть кого-то по роже. Очко небеснокожей и она сама испуганно сжались.

Довольно скалящаяся Кальдера принялась считать:

– А теперь «свинка Калли» согреет своё «копыто» в уютной норке. – Напоследок, она размяла пальцы, после снова сжала кулак и замахнулась посильнее. – На счёт три: и ррраз! И два! И!..

И она осеклась. За неё счёт продолжил кое-кто другой.

— Триии! – Радостно взвизгнула Оторва.

— АЙИИ! – Взвизгнула Кальдера, от боли, выпуская из рук волшебницу.

— ОЙИ! – Взвизгнула Изора, грохнувшись на пол.

Рядом с ними, Мирра и Стимула расхохотались, хлопая себя по бокам.

Кулак эредарки по-прежнему сжимался, оттянутый в пустом замахе. Сама же мужедева стояла, кряхтя и подёргивая членом, брызжа предсеменем пополам с проклятьями. А лицо её приобрело такое выражение, какое бывает от долгого непосещения нужника.

Под ней, прильнув щекой к крепкому бедру, устроилась воровка, одна рука которой мяла большие эредарские шары. Другая же по середину плеча погрузилась подруге прямо под длинный красный хвост.

Медленно и зловеще Кальдера опустила голову. Но лиловая в ответ на её грозный-прегрозный взгляд лишь осклабилась – весело и дико:

— Сюрприз! Хр-хр!

Краснокожая в ответ зарычала грозным утробным рыком.

— Обломать бы вам обоим рога, да куда не светит засунуть! Вылазь немедля, поехавшая!

Улыбочка лиловой стала только шире и гаже.

— Пузырь язычком вынешь? Не, ну а чё – я б позырила!

По кислому лицо Кальдеры было ясно, на чём она вертела идею пробовать на вкус собственные потроха.

— Рррргааах! – Рыкнула она зло. – Твоя взяла, плоская! Только вынь чёртову бутылку!

«Плоская» в ответ немного скуксилась.

— А как же волшебное слово?

Пару секунд краснокожая буравила её взглядом, пока не сдалась. Вздохнув, она выполнила просьбо-требование подруги.

— Хрю! Хрю! Хрю! – Произнесла она раздельно и чётко, будто злостью рубила свою речь.

— Хорошая свиношлюха. – Радостно ответила воровка, расплываясь в улыбке, и похлопала подругу по крепкой заднице. - Глубокая, ёпт! Ну-ка, взяли-потянули!

Кальдера встречала усилия подруги стонами и кряхтением – но терпела их. А сама же подруга делала всё, чтобы испытать её терпение на прочность: то пощекочет нежные потрошка, то бутыль потеребит из стороны в сторону – застряла, мол, расшевелить надо. Да и вытаскивать она не торопилась – бугорок бутылки сдвигался вниз по мускулистому прессу силачки с садистской медлительностью. И даже когда горлышко наконец покинуло тёплые кальдерины потроха, лиловая не упустила возможности подоставать красную, ворочая бутылку туда-сюда, перекатывая толстую часть по бугорку простаты.

— Ооооооо! – Воительница испустила длинный, тяжёлый стон.

Широкая часть бутылки, что в охвате превосходила и её кулачищи, и её здоровенный член, занимала сейчас конец прямой кишки. Ведомая цепкой лапкой Оторвы, она нещадно растягивала сфинктер, пробираясь наружу весьма мучительным образом. Стоны эредарки стали громче, а руки вцепились в колени с такой силой, что костяшки стали бледно-алыми.

И только конское её достоинство встречало происходящее с видимым восторгом, стоя во все свои почти полметра. Где-то под его основанием, прижимаемая сквозь стенку кишок стеклом бутылки, балдела простата Кальдеры, заставляя громадный хуище болезненно отвердевать. А налившиеся яйца так и просили высвободить их содержимое.

На преодоление сфинктера у Оторвы ушло больше времени, чем на весь предыдущий маршрут. Мелкая дренейка растягивала процесс как могла, ни на секунду не прекращая двигать стеклянным сосудом: крутила, раскачивала, водила из стороны в сторону – ну точно девчонка, что пыталась вытащить из грядки здоровую репку. Медленно-медленно, под аккомпанемент болезненных стонов и покряхтываний Кальдеры, она всё вытягивала и вытягивала бутылку на свет. Пока, наконец, ей это не удалось.

Задница силачки буквально выплюнула сосуд. С громким пошлым хлопком, который сопровождался сладострастным стоном и звуками семяизвержения, капелью забарабанившего по полу. И довольным хихиканьем как Оторвы, так и остальных дренеек. Даже Изора, что едва избегла участи стать живой перчаткой эредарки, стояла в кругу подруг, негромко смеясь и аристократично прикрыв рот рукой – будто ничего и не случилось.

— Ооооох!.. – Простонала воительница, медленно распрямляясь. – Спасибо, плоская.

А потом, без малейшего предупреждения или намёка, превратилась в смазанный скоростью силуэт. Когда движения воительницы вернулись в более наблюдаемые рамки, она уже стояла лицом к воровке – вернее, к широкоголовому лиловому члену той. Крепкая рука её сжимала подругу за шею, высоко подняв над полом.

Она не рычала, не ругалась, никак не обозначала свои чувства. Только глаза её горели – не буквально – неукротимой яростью. Яростью, достойной дочери Пылающего Легиона, от которой свернувшийся калачиком под стенкой Калеб сжался ещё сильнее и заскулил, зажмуриваясь. С такой яростью брали штурмом миры, истребляли народы и превращали зелень полей и лесов в окровавленный пепел.

А Оторве было по барабану. В железной, крадущей дыхание хватке подруги она вела себя так, будто её посадила на загривок старшая сестра. Весело болтала ногами, зыркала озорными глазищами да корчила весёлые рожицы – одним словом, отрывалась.

Вот теперь Кальдеры зарычала – и усилила хватку. У лиловой аж глаза на лоб полезли, будто железная лапа эредарки их выдавливала.

А затем она выдала такое, от чего ярость эредарская потухла.

— Жоще, ма! – Выпалила воровка.

Лицо её исказилось и стало фиолетовым, но не от нехватки кислорода, а от чистейшей похоти. Задёргав бёдрами, она и погасила ярость подруги – тугой белой струей, ударившей той в лицо.

Рука воительницы разжалась в тот же миг. Шлёпнувшись попой на пол, лиловая уселась как ни в чём ни бывало – раскинув ноги, уперевшись руками и глядя на подругу самым наглым взглядом на свете. Хер её при этом, полуопавший, задорно торчал меж раскинутых ног, а хвост сзади подметал пол.

— «Наши хвостики крючком, наши рыльца пятачком...» - Пробормотала Изора, разочарованно вздыхая. – Вы две друг друга стоите, свиньи!

«Свиньи» синхронно глянули на неё, затем друг на друга. Миг тишины сменился их хохотом – задорным и раскатистым. Воительница помогла воровке встать, схватила её за руки и наградила долгим, влажным и глубоким поцелуем – бугорок её языка был хорошо различим в глотке лиловой. А ведь гибкий длинный орган и не думал останавливаться, пробираясь глубже и глубже, шевелясь из стороны в сторону – делая внутри... что-то.

Наконец, вынув язык из подруги, Кальдера жадно облизнулась.

— Вот я и украла немного пойла обратно. – Сказала она, слизав затем семя подруги со своего лица. – С десертом.

Следом была новая порция смеха, к которой присоединились и остальные рогатые. Громче всех смеялась Мирра, хлопая в ладоши.

– Ну вы и непоседы! Чем больше смотрю на вас, тем больше понимаю, как до вас здесь было грустно. – Сказала она, отсмеявшись.

— Ой, ну ладно тебе, родная! – Заворчала охотница. – Мой милый домик был хорош всегда!

— А с нами стал луууучше. – Показала ей язык Оторва.

— Не могу не согласиться. – Поддержала её волшебница.

И только краснокожая силачка не стала тратить время на слова. Сграбастав воровку, она принялась тискать её и покрывать поцелуями – на что та то отвечала с такой охотой, будто хотела красную съесть, то принималась игриво вырываться, брыкаясь как безумная. Так страстны были их взаимные ласки, и так глубоко они в них погрузились, что не заметили, как разошедшаяся Оторва заехала Мирре копытом прямо по её здоровенной титьке.

Обе мужедевы замерли. Их старшая подруга с пугающей неторопливостью опустила взгляд вниз, к заколыхавшемуся как желе холму сладкой плоти. Затем так же медленно подняла его на сладкую парочку.

Теперь те прижимались друг к другу с заметным беспокойством, а их лица растянули виноватые улыбки.

— Знаете, мои милые. – Сказала платиновокожая мягко и спокойно, но вместе с тем как-то пугающе. – Если вам так не терпится себя чем-то занять, займитесь друг дружкой. Ротиками.

И этот голос, хоть и был мягок, содержал в себе повелительные нотки, которым её подруги повиновались – впрочем, не то чтобы она требовала от подруг чего-то неприятного или нежеланного. И это мягко скажем, потому что её слова были претворены в жизнь незамедлительно и с величайшим рвением.

— Ну-ка, не дёргайся. – Сказала воительница, сграбастывая воровку. А та и не противилась никак, лишь послушно позволила подруге распоряжаться собой.

В кальдериных ручищах худенькое тельце было как пушинка. Под кокетливый визг Оторвы, силачка рывком развернула её головой вниз – получилась стоячая поза, в которой красная поддерживала подругу на руках. Теперь два большущих конских члена мужедев болтались друг у дружки прямо перед глазами, покачивая окольцованными головками.

— Мммм, какая грозная загогулина, мля. – Произнесла Оторва, отвесив достоинству красной крепкий щелбан, заставивший эредарку зашипеть.

— С огнём играешшшь, мелюзга! Ох и достанется тебе сегодня!

— Достанется! Кое-что сладенькое...

С этими словами лиловая раскрыла свой болтливый ротик во всю ширину и наполовину заглотнула чёрный член подруги. Та позволила себе млеть, постанывая, несколько секунд, прежде чем оказать бойкой воровке обратную услугу. Две рогатых мужедевы принялись водить головами взад-вперёд, жадно насасывая члены друг дружки. Помещение наполнили пошлые причмокивающие звуки, с которыми сладкая парочка обсасывала широкие залупы.

Оторва взвизгнула сквозь кляп конского хера, когда проворный язычок воительницы проскользнул внутрь её достоинства. Балдея от ощущений, она начала бежать кверху тормашками, мельтеша копытами в воздухе.

— Смешная сучка. – Заметила охотница. – Жаль задница далековато. Ей, родная! А ну прими гостя.

Серокожая подошла к эредарке, без церемоний задрала той хвост и вошла внутрь. И к какофонии орального сношения добавились её охи и упругие шлепки яиц о яйца.

Стимула страстно расцеловала затылок подруги, а после и вовсе покрыла его игривыми укусами. Щупальца, что обрамляли её строгое лицо, метнулись и поймали щупальца эредарки, что принялась постанывать сквозь член Оторвы. Гибкие чувствительные отростки обоих мужедев принялись бороться друг с дружкой, подрагивая от возбуждения. Глаза их были прикрыты – всё их внимание уделялось ублажению своей и чужой плоти.

В стороне от теперь уже трио любовниц стояла их старшая подруга. Пожирая троицу глазами, она мяла свои огромные груди и лениво, томно водила рукой по члену. Тот распрямился, встал колонной, колодой мяса, и с кончика его, набухая, срывались обильные белые капли.

И только Изоре не нашлось место на этом празднике жизни. Не желая ни пристраиваться четвёртой, ни удовлетворяться созерцанием, она, тем не менее, сама была полна желания. Грубость Кальдеры, проникновение шершавого языка, и та грязь, которую она сама творила с подругой, её сильно распалили.

Но волшебница не зря распекала Калеба за нехватку дисциплины. Закрыв глаза и расслабив тело, она принялась дышать в размеренной манере, и эта практика быстро показала свою эффективность – усилием воли беря под контроль своё тело, она обуздывала пламя похоти. Несмотря на сладострастную какофонию протекающей рядом оргии, конское достоинство магички медленно опало. Даже лицо её приобрело какое-то абсолютное, немыслимое в такой обстановке спокойствие.

Не будь Калеб так погружён в пучину страдания, он бы наверняка придал этому значение. Узнал бы распространённую технику медитации, практикуемую многими волшебниками и иными мастерами мистических наук, знакомую и ему. И задался вопросом о том, что могла задумать рогатая мучительница.

Отойдя в угол пристройки, Изора грациозно опустилась на софу, широко и даже требовательно расставив ноги. Из этой недвусмысленной позы она и поманила Калеба.

— Доходяга! Ползи сюда. Пора найти твоему бестолковому ротику должное применение.

Но доходяга на требования двигаться никак не отреагировал. Лёжа калачиком, плотно зажмурившись, он не то спал, не то ушёл в себя. Куда-то подальше от окружающего кошмара из чужой похоти, конских фаллосов и рвущей боли в заднице.

— Эй! Ты там уснул, что ли?! – Возмутилась Изора. – Тебе кто-то разрешал?!

Волшебница сердито дёрнула рукой, будто подгребая что-то. В ту же секунду, невидимая сила её магии подбросила поруганного парня. Невысоко, но достаточно, чтобы он как следует расшиб себе бок о твёрдое дерево пола.

Впрочем, должного эффекта это действие не возымело. Юный маг только сильнее свернулся, шепча что-то извинительное. Ползти навстречу рогатой и её требующему ласк достоинству он не торопился.

— Тц. Нет, так дело не пойдёт. – В голосе небеснокожей явственно слышалось недовольство, ставшее уже привычным при обращении к горе-коллеге. – Что же, ты снова не оставляешь мне выбора.

А затем молодой маг вдруг почувствовал жар. Да не просто жар, а что-то очень, очень горячее в считанных миллиметрах от его несчастной, настрадавшейся уже мошонки!

Бросив взгляд вниз, Калеб увидел, к ужасу своему, как совсем рядом с его яичками танцуют язычки огненного заклинания.

— Если не хочешь, чтоб я сделала из твоих шариков яиченку, ползи шустрее.

Для наглядности она заставила огонёк подлететь чуть ближе к хозяйству Калеба. Пах его обожгло, и воздухе запахло палёными волосами. Вскрикнув, он попытался было встать, чтобы не унижать себя звероподобным, пресмыкающимся ползанием. Но не преуспел – не позволили, магией обратно повалили.

— Ты это что удумал? – Поинтересовалась волшебница недобро. – Думать – не твоё дело! Умом ты не вышел, так что выполняй, что велено. Велели ползти – вот и ползи. Ясно тебе?

Подкрепляя сказанное, рогатая сверкнула глазами. Усилилось её волшебство, и сильнее обожгло хозяйство парня, вырвав из глотки панический вскрик. Снова воздух наполнился вонью палёных волос.

— Ясно! – Заорал юнец, заставляя и других дренеек повернуться к себе. Те с улыбками встретили происходящее. – Мне всё ясно! Только не жгите, прошу!

Калеб припал к полу и принялся выполнять, что велено. В попытке сохранить самое дорогое, он позабыл обо всём на свете. Не щадя себя, обдирая локти и колени об пол, превозмогая упадок сил и духа, юный маг быстро-быстро пополз прямо к своей мучительнице.

Та наблюдала за его барахтаньем с нескрываемым удовлетворением. Магичка постоянно подгоняла юношу огненным заклятием, слегка опаляя уязвимые шарики – не опасно, но весьма чувствительно. Стоило ему замешкаться хоть чуть-чуть как огонёк становился ближе, а боль – сильнее.

Не прошло и десятка секунд, а Калеб уже глядел снизу-вверх на небеснокожую. Её достоинство болталось прямо перед его лицом, наполняя сердце трепетом – даже поникшая, темнеющая к залупе небесно-синяя каланча имела самые внушительные размеры. Даже в возбуждённом состоянии его член, как ему раньше казалось, вполне крупный, значительно уступал этому обелиску плоти. Ниже, яйца её, невзирая на все семяизвержения, были туго налиты спермой, что только ждала возможности вырваться на волю.

Мужедева смотрела на него поверх своих причиндал с триумфальной издёвкой.

— Ну чего ты ждёшь – личного приглашения? Не видишь, шарики мои ласки просят. – Проворковала она.

Свои слова рогатая сопроводила, демонстративно втянув яйца. Пара массивных шаров качнулась прямо перед Калебом, требуя внимания.

— Полижи их хорошенько, со всех сторон, да расцелуй тоже! И не вздумай кусаться! – Строго сказала волшебница, перейдя затем на злой шёпот. – Укусишь – и я закую твою бесполезную мошонку в клеточку. А потом буду нагревать клеточку колдовством, пока твои шарики не станут уголькам. Ты не бойся – Мирра всё подлечит. Чтобы я могла сделать это снова!

И он поверил ей, поверил от чистого сердца, видя безжалостный хищный блеск в небесно-синих глазах и ощущая волшебный огонёк совсем рядом со своими яичками! Не мешкая, Калеб принялся вылизывать здоровые тугие шары рогатой с такой нежностью и тщанием, с какими не лизал промеж ног своим подругам. Его язык гулял по безволосой мошонке, а губы то и дело причмокивали, покрывая гладкую небесно-голубую кожу поцелуями.

Конский член рогатой, внушительный даже в спокойном состоянии, постоянно касался его лица. Порой, чтобы расцеловать-вылизать очередной участок дренейских яиц, ему приходилось подлезать под массивный орган. Тогда эта масса горячей плоти ложилась ему прямо на лицо, закрывая обзор, и в такие момент парень видел каждую пульсацию вен, увивавших её хер. Не торопясь, её мясная каланча поднималась, отзываясь на ласку, что он оказывал тугим апельсинкам магички.

Калебу приходилось сдерживать тошноту – настолько мощный мускусный запах исходил от гениталий и в особенности тестикул дренейки. То был запах необузданной, звериной вирильности, требовавшей покорять и доминировать, изливаться в тугие отверстия невольных партнёров. Было трудно поверить, что такой звериный запах мог исходить от разумного существа.

Мастерица тайных наук, растерявшая остатки утончённости, расслабилась на стуле, тихонько постанывая. Её тело утратило всякое напряжение и осело на спинку, а ноги разошлись ещё шире, открывая молодому магу доступ к здоровенной мошонке и с боков. Калеб понял этот намёк без слов, до трясущихся поджилок не желая проверять, каким будет гнев небеснокожей за нерасторопность. Огонёк у его шариков не становился холоднее, постоянно напоминая о себе вспышками жара, когда млевшая от его ласк мужедева слегка забывала о контроле.

Мысль о мучительной кастрации огнём заставляла его разум балансировать на грани паники, а действиям придавала болезненную торопливость. На борьбу с последней уходило немало сил – не приведи титаны он впопыхах укусит рогатую за яйца! Торопливость была ему таким же врагом, как и медлительность. Не удержи он баланс, промедли или запаникуй... Он не хотел об этом думать, старательно заботясь о нежных тестикулах перед своим лицом.

Он даже попытался пососать её шары, но без особого результата. Массивные «апельсинки» никак не хотели помещаться в рот, а упорствовать и рисковать случайно тяпнуть магичку за самое дорогое парню не хотелось. У него получилось только хорошенько поприсасываться то к одному яйцу, то к другому, с особым тщанием обрабатывая гладкую кожу мошонки языком.

И если судить по сладострастным звукам, срывавшимся с губ небеснокожей, его усилия были оценены по достоинству.

— Ммммм... - Млела Изора. – Хорошооооо... А теперь чуть повыше... Да, вот так. Поработай над стволом.

Теперь объектом его внимания стал член рогатой, что уже встал наполовину, приняв горизонтальное положение. Вспоминая все оральные ласки, что он получал от подруг – о, злая ирония, разве мог он помыслить, что эти знания ему ТАК пригодятся? – он принялся водить языком по нижней стороне фаллоса. Перевалившись через кольцо препуция, его язычок прошелестел по гладкой коже вверх, оставляя блестящую полосу слюны на длинном выступе вдоль нижней части члена – вспучивающей кожу широкой уретре.

— Оооооооох!.. - Простонала дипломатка, уздечку которой принялись теребить.

После выпуклости уретры настал черёд массивной синей залупы. Калеб принялся водить языком под краем бугристого мясного кольца, обрамлявшей кончик фаллоса рогатой, что всё тяжелел и тяжелел под его ласками. Юноша впился в толстое колечко губами и начать посасывать его края, а после со всех сторон нежно расцеловал выпуклую головку. Изо всех сил он старался не замечать солоноватый привкус на губах и осаждавший обоняние запах мускуса дренейки – звериный и густой, от которого желудок подкатывал к горлу.

— Хууу! Хорошоооо!.. – Одобрительно застонала Изора. – Руками... руками помогай!.. Помассируй ножки... А теперь шарики... Оооох! А теперь ствол... И повыше, пошустрее! Двигай, двигай! Ооооооох!

Молодой волшебник следовал её инструкциям без промедлений. Руки его прошлись по внутренней стороне бёдер, нечеловечески гладких, затем нежно посжимали-постискивали массивные тестикулы дренейки, выдавив из неё новую порцию стонов. Совместной хваткой обняли основание её конского члена и скользнули на середину длины, принявшись водить вверх-вниз по гладкой, горячей коже.

Боги и демоны, какими же чудовищными размерами она обладала! А ведь среди рогатой банды Изора была наименее одарённой в этой сфере! Сейчас, охватывая и надрачивая её член, он сумел правильно оценить его непомерные габариты. Действительно, то была настоящая колонна из плоти и крови – что-то, что юный волшебник раньше просто не мог представить растущим на человекоподобном существе. Столько абсурдно, триумфально, доминирующе огромным было достоинство мужедевы, что на его фоне он – полный, как ему всегда казалось, мужских сил молодой парень! – в самом деле казался девчонкой.

В попытке хоть немного отвлечься от безрадостной действительности, Калеб закрыл глаза. Это ему почти не мешало - ориентироваться в складках и бугорках горячей плоти можно было буквально наощупь. Что он и делал, двигая руками, целуя и облизывая – пока, наконец, закрытые глаза всё-таки не подвели его.

Вдруг, его язык куда-то провалился. В тот же миг он почувствовал на его кончик что-то жидковатое и очень горячее. Но самое главное – имевшее самый мерзкий вкус, какой ему только доводилось пробовать. Горьковатый, солёный и ещё... какой-то. В нём бы что-то, что юнец не мог описать – да и не хотел описывать – но что, тем не менее, узнавала какая-то его животная, инстинктивная часть. Что-то такое, от чего само его мужское естество в панике взбунтовалось, бросая тело назад, с криком:

— Фууууу!

Его движения были слишком резкими. Он не удержал равновесие и рухнул чуть на бок, почти навзничь – прямо шариками на огонёк.

— ААААААААААААААА!!! – Заорал парень, срывая голос.

И забарахтался так, как не барахтался ни разу в жизни. Даже когда наставники школы волшебства на одном из уроков физического развития не нашли ничего лучше, чем бросить его, тогда ещё не умеющего плавать, в воду, его движения не имели столь отчаянной природы. Скорее напротив – так билась бы выброшенная из воды рыба, будь у неё конечности: дикие, сбивающие локти и колени в кровь брыкания, похожие не на попытки избежать опасности, но на приступ душевной болезни. И такой же дикий больше от страха, чем от боли, крик.

Этот крик оборвался, когда Изора без лишних затей пнула его под дых. Да и с такой неожиданной для её профессии силой, что в глазах Калеба потемнело, а уши будто ватой заложило. Несколько секунд он не слышал ничего, кроме стука крови в ушах, а затем сквозь эту «вату» он услышал злой, недовольный голос дренейки:

—.. .совсем обнаглел?! До чего же ты бесполезная бестолочь! Маг – ха! Если нынче школы принимают таких, как ты, скоро в этом мире останутся только ярмарочные фокусники. Ничего нет: ни достоинства, ни мозгов, ни дисциплины – полный ноль! Совершенная, абсолютная бездарность! Даже в членогрейки не годишься!...

Вроде, она ещё что-то говорила. Вроде, к ней присоединялись и подруги. Но Калеба магичка в не-магической манере приложила так, что восприятие его пульсировало вместе с болью в обожжённой мошонке и отбитом животе. Хоть огонь от яиц убрала – и то спасибо.

Вдруг, в уже знакомой ему и ненавидимой манере, боль ушла, забрав с собой и помрачение ума. Всё стало кристально ясным – каждый звук, ощущение твёрдых, чуть измазанных каплями спермы досок под кожей, картинка вокруг.

Изора стояла над ним, уперев руки в боки, злая, как демон Легиона. Хер её кропил магу ноги предэякулятом, подёргиваясь в требовательном, недовольном нетерпении. Чуть поодаль троица из серой, красной и лиловой дренеек разнузданно любили друг друга, стеная на три голоса. Рядом с ними, бросая через плечо взгляд светящихся целебной магией глаз, на мага смотрела Мирра – недобро так смотрела. В её глазах так и читалось: «расстроишь её ещё раз, пожалеешь, что она тебе шары не поджарила».

— Ну что, бестолочь, дать тебе ещё шанс? – Окликнула его магичка. – Или сразу перейдём к готовке яичницы? Вставай на колени давай, да ротик пошире! И сглатывать, сглатывать-то не торопись!

Калеб и правда сглотнул со страха слюну, вызвав у неё порыв хохота. Вновь ощутив самой нежной своей частью жар огненного заклинания, он торопливо встал на колени перед волшебницей. А та решила не утруждать себя стоячей позой, и уселась обратно. Своим ловким хвостом она обвилась вокруг собственного члена, игриво приподняла – поманила.

Верно поняв её намёк, юнец пополз к ней прямо на коленях. То были несколько неудобных, болезненных шагов – дерево впивалось в ноги так, будто он двигался по мелким камням. А горячее волшебное пламя не отпускали яички, танцуя в опасной близости от их нежной кожи, заставляя волосики сворачиваться от жара.

Путь занял считанные секунды, но дальше он замешкался. Головку конского члена обильно покрыло предсемя, вкус которого только что вогнал его в такую панику. Он смотрел на громаду члена перед своим лицом, на медленно стекавшую белёсую жидкость. Чувство отвращение пополам с остатками гордости спорили в нём с чувством самосохранения и страхом. Тот рос вместе с жаром, что жалил мошонку – видя его колебания, рогатая садистка медленно усиливала своё заклинание.

Юнец бросил на неё умоляющий взгляд. Их глаза встретились – людские карие и дренейские небесно-голубые. Да только не нашёл он в последних сочувствия – лишь злое торжество, похоть и насмешка царили в этих колодцах магического света.

Зажмурив полные слёз глаза, Калеб разомкнул трясущиеся губы и подался вперёд. Медленно, помогая себе руками, он нашёл конскую залупу дренейки своим широко раскрытым ртом. Раздался всхлип, полный плохо выразимого унижения, когда его губы сомкнулись вокруг горячей плоти, а рот наполнился мерзким вкусом предсемени.

Новый всплеск жара магии рядом с хозяйством, и молодой волшебник принялся качать головой. Колечко его губ, неимоверно растянутых массивным достоинством волшебницы, скользило вверх-вниз. Слюна смешивалась во рту с вытекающей из члена густой белой жижей, смазывая и без того гладкую кожу.

Калебу приходилось бороться с тошнотой, чтобы не отпрянуть и не вывернуть желудок. С жалостью к себе, чтобы не заскулить – в том, что его заставили ублажать ртом чужое достоинство, было особенное унижение. Он не выбирал бесчестье первым – мужедевы взяли его против воли, силой. И даже когда Изора заставила его самому скакать на её рвущем зад члене, то было уже после утраты невинности и чести.

Это было другим. Теперь у него отняли последнюю честь – нет, хуже того: заставили отдать самому. Пусть и чтобы отвести страшные муки, но заставили сделать выбор в пользу бесчестья. Заставили отдать последний, как ему казалось, нетронутый уголок своего тела. И какой-то кусок его гордости сейчас растворялся в заполняющем рот предсемени дренейки – погибал без возврата.

А жар снизу всё усиливался, понукал, поторапливал. Молодой маг ускорился, стараясь заглотить как можно больше мясного друга рогатой – жалкие попытки! Столь велик был конский фаллос, заполнявший его рот, что, входя лишь наполовину, уже упирался во вход в глотку, отзываясь порывами тошноты и угрожая вызвать рвоту. И парень, хорошо понимавший, чем это будет чревато, глубже старался не лезть.

Что ничуть не понравилось рогатой. Проворчав что-то, она вновь усилила магию. Жар стал таким, что Калебу едва удавалось терпеть его, подавляя растущую панику. Не способный заглотить дренейский член глубже, он как мог ускорил свои движения: взад-вперёд, взад-вперёд, пока шея не начала болеть от натуги.

Но сколько бы он ни старался, волшебнице было мало. Её магия начала обжигать шарики юнца, наполняя воздух вонью палёных волос.

Это окончательно перевесило его способность терпеть. Оторвавшись от члена дренейки, Калеб взмолился:

— Прошу, не надо! – Выдавил он сквозь слёзы. – Я стараюсь изо всех сил! Я правда не могу лучше!

Глаза дренейки сузились.

— Не можешь, говоришь? – Произнесла она с некоторой ленцой в голосе. – Охотно верю – ты бездарен и жалок, этого и следовало ожидать. Раз ты не способен проявить должно тщание, я возьму на себя привилегию контроля. Ты ведь не против?

Он попытался ответить – утвердительно, само собой. Но рот перестал слушаться парня, раскрываясь сам по себе широкой буквой «О». Затем, контроль покинул и остальное лицо, потом шею, плечи, спину. Бросив испуганный взгляд вниз, он увидел гуляющие по телу змеями синеватые символы из света, что прилипали к коже так, будто были на ней нарисованы. Чем сильнее был испускаемый ими свет, чем длиннее становились вереницы символов, тем меньше власти оставалось у него над своим телом.

Так, пока он не лишился её вовсе. Калеб только и смог, что замычать, безвольно наблюдая за тем, как его тело против воли последовало за манящим пальчиком дренейки. Насадившись ртом до входа в глотку, оно принялось двигаться в темпе, на который не должен был быть способным.

Мучительном темпе – мышцы его, работающие сверх любой меры, горели огнём, связки натягивались струнами, суставы ныли. А перед глазами с кроличьей частотой туда-сюда мелькал плоский животик дренейки – окружающая же обстановка и вовсе превратилась в набор смазанных скоростью его движения пятен.

Одной отдушиной было лишь то, что более не было пляски жарких огоньков внизу. Бедная его мошонка наконец смогла отдохнуть в прохладе, уже не рискуя в колдовском пламени потерять способность размножаться. Остальное же тело кричало в агонизирующем изнеможении – дренейка, памятующая о целительной магии подруги, нисколько не заботилась о его сохранности. Юноша стал не более чем безвольной игрушкой в руках волшебницы-садистски, как кукла в руках негодной девчонки-непоседы.

Постепенно, рогатая начала двигать тазом ему навстречу. Её дыхание стало более частым и сбивчивым, движения учащались, а магия всё сильнее терзала тело парня. Тому едва удавалось подавлять тошноту от постоянных тычков залупы в верхушку глотки. А где-то на краю его сознания чёрным ростком паники прорастала мысль – Изора выходила на финишную прямую.

Калеб прекрасно понимал, где именно проходила эта «прямая» и чем являлась. Ему даже зажмуриться не дали, когда испустившая долгий страстный стон магичка двинула бёдрами навстречу его тёплому влажному рту, самую малость ткнувшись в начало глотки. Чувствуя, как выпуклость уретры по низу её члена набухает навстречу залупе, юнец мог только мычать в пустом протесте.

А затем ему впервые довелось почувствовать чужую сперму на вкус.

Калеб едва успел задержать дыхание, когда мощная струя ударила в заднюю стенку его рта. Срикошетив, густая жидкость устремилась вглубь, но сжатая в панике глотка не пустила её. Быстро заполнив доступное пространство, она устремилась вверх – прямо в рот.

Всё, что касалось вкуса её предсемени, самого семени касалось вдесятеро сильнее. То был сильнейший, забивающий рот целиком, коктейль из горечи и солони, и чего-то неописуемого, ощущавшегося инстинктами, но не разумом. Чужой вирильности, что выхолащивала мужественность и ломала гордость, указывая юнцу на его текущую роль послушной дренейской самочки-подстилочки.

Семя полилось по его подбородку, слёзы – по щекам. Унижен, растоптан, поруган – ещё сильнее, чем прежде. И будто дабы присовокупить к его душевным страданиям физические, стонущая от удовольствия дренейка и не думала прекращать. Член её всё пульсировал во рту мага, выплёвывая всё новые и новые порции спермы.

Всё стало особенно нестерпимым, когда переполнившая рот вирильная жидкость нашла задние ворота его носа. Даже когда туда попадала вода во время купания, то были на редкость скверные ощущения. Но эта едковатая, горячая и густая жидкость вызывала неприятность во сто крат хуже, заполняя всякое пустое место. Пока, наконец, не нашла выход.

Из носа побежали белые струйки. Сбежав по безусой губе, они обогнули пульсирующий оргазмом член и на подбородке смешались с более обильными потоками, вытекающими изо рта. Помечая ещё одну часть Калеба, покорённую похотливыми мужедевами.

Ни млеющая в оргазме Изора, ни её жертва, не заметили перемен в обстановке. Вот уже не первую минуту, Стимула стояла неподалёку, стреляя в них глазами. Покончив с задницей эредарки, она поглаживала свой хер-колоду, что по новой наливался тяжестью и страстью. И раскрытый стоном ротик небеснокожей притягивал его тяжелую плоть к себе.

Пользуясь тем, что подруге-волшебнице было не до созерцаний, охотница поцокала к ней. Затем, в самой беспардонной манере, попросту ступила на софу. Встав обеими ногами по сторонам подруги, что постепенно начала сосредотачиваться, почуяв движение рядом, она оказалась прямо над ней. Огромный серый хуище при этом едва не касался рогатой макушки Изоры.

Глядя вниз, с широкой улыбкой серокожая заявила:

— Ахой, фокусница! Перекусить не хочешь? А то я тебе конфетку притащила. Со вкусом кальдериной жопки. Ну-ка скажи: «Ааааа!».

Сузившись в гневе, глаза Изоры метнулись наверх. Рот её раскрылся, чтобы выпустить наружу недовольство хозяйки:

— Эй! Стимула, что ты!.. ММММММММ!!!

Она поняла свою ошибку слишком поздно. Изорины небесные глаза расширились, когда замысел подруги всё-таки дошёл до её затуманенного удовольствием мозга. Улыбка на лице охотницы стала шире, и крепкие руки ухватились за её рога с той же прытью, с которой они хватали добычу. А рот, столь призывно раскрытый, впустил внутрь кое-что толстое, серое и горячее.

Концентрация Изоры рухнула. Её магия, до того удерживавшая рот Калеба на её члене, рассеялась, и юнец наконец-то смог отстраниться, выплёскивая целую струю белого. Отплёвываясь и отхаркиваясь, с горящими от нехватки кислорода лёгкими, обессиленный он осел на пол, навзничь. Делая тяжёлые, хрипящие сквозь не до конца исторгнутую сперму вдохи, он поднял блуждающие в полубеспамятстве глаза.

Снизу ему было хорошо видно, что происходило на софе. Стимула, попиравшая мягкое сиденье копытами, со стоном натягивала голову подруги навстречу своему паху. Изора же изо всех сил колотила крепкие бёдра охотницы, суча ногами по полу и сопровождая весь процесс отчаянным мычанием.

Взгляд мага двинулся дальше, пока не провалился в ложбину меж чуть раздвинутых серых ног. Там из-под тяжёлых тёмно-серых яиц было хорошо видно выпуклость весьма узнаваемой формы, медленно прокладывающую путь вниз по горлу небеснокожей дренейки. Всё ниже и ниже, пока передняя часть этой выпуклости не скрылась под шеей, закончив прокладку своего пути, кажется, где-то в желудке волшебницы. А обладательница данной «выпуклости» не исторгла особенно сладострастный стон и не прекратила натягивать подругу. Где-то по ту сторону её крепкого тела изящный носик волшебницы, должно быть, слегка сплющился, уперевшись в кубики пресса.

Отстонавшись, Стимула бросила вниз довольный взгляд.

— Вот такой ты мне пуще всего люба!

Затем, она продолжила натяжку. Каким-то образом, серая умудрилась скормить изориному рту ещё несколько сантиметров, до боли вдавив лицо последней в свой накачанный пресс. Магичка вцепилась в её ноги, изо всех сил стараясь отпихнуть от себя намного более сильную подругу. Даже тонкие щупальца, обрамлявшие её лицо, упёрлись в стимулов живот в отчаянном, но тщетном усилии.

— Ну что, с-с-с-сука с-синюшная? – Прошипела охотница, закинув голову и закрыв глаза в наслаждении. – Готова?

— МЕЕЕЕЕФ!!! – Промычали с той стороны серой. Неудовольствие просто кипело в этом звуке.

— Такая вс-ся из с-себя культурная, а говориш-шь с-с набитым ртом! Ну, кто не спрятался...

Она подалась бёдрами назад. Выступ на плоти небеснокожей вышел из желудка и медленно поднялся вверх по горлу, пока не исчез во рту. И тут же упал, проваливаясь до самого дна, когда лицо Изоры оказалось практически вбитым в живот охотницы. А потом снова поднялся и снова упал – снова, снова, снова, в равно размеренном и могучем ритме гномьего парового поршня.

— Любо! Дорого! – Речь серокожей выходила чередой резких выдохов. – Смотреть! На тебя! Вот так!

Изора лишь мычала в ответ, да стучала ногами и руками по полу и телу подруги.

— Сколько! Болтовни! Сколько! Претензий! – Выдыхала серая. – А стоит! Как след! Присунуть! Как тут же! Хуй! Столбом! Фигова! Мазохистка!

И она не врала – член магички и правда вытягивался во весь рост, исторгая предсемя, будто она не кончала в рот Калеба всего минутой ранее. И даже сопротивление её всё меньше напоминало реальные попытки остановить Стимулу и всё больше – игру. Даже язык небеснокожей замелькал снизу члена подруги, устремляясь движением навстречу движению, обрабатывая массивный орган снизу, вдоль длинного холмика уретра.

Скоро и руки магички прекратили показное сопротивление, занявшись более приятным делом. Одна рука принялась надрачивать её собственный стоящий колом член, поверхность которого обильно смазывалась стекающим предсеменем. Другая взялась массировать яйца серой – нежно, неторопливо, тщательно, с огромной заботой об ощущениях партнёра.

И эту заботу оценили по достоинству.

— Да! Гло! Тай! Мой! Хер! Ты! По! Да! Тли! Ва! Я! Шлю! Шья! Дыр! Ка! – Кричала охотница в экстазе.

Движения Стимулы ускорились, и догоняющее их дыхание, теперь по-собачьи быстрое, рассыпало речь на слога. Зад её превратился в размытое серое пятно, шары просто избивали подбородок Изоры, лицо которой за рога натягивали, вбивая в пресс точно в стену. Сама же Изора непонятно как поспевала за этими стремительными движениями, продолжая массировать хозяйство подруги, что уже была в шаге от финиша.

Стимула запрокинула голову так, что рога чуть лопаток не коснулись. Её финишные движения стали глубокими и резкими, как удары молота. Такой же стала и речь:

— ПО! ЛУ! ЧАЙ! БОЛ! ТЛИ! ВА! Я! ПО! ТА! СКУ! ХА!

И столь же мощными, как эти финальные рывки серокожей, были движения изориных пальцев. Дипломатка стала буквально выдавливать тестикулы подруги – к явному удовольствию последней. По-звериному вывалив язык, та завопила, натягивая голову волшебницы до упора и замирая:

— ДАААААА!

За её воплем последовало извержение. Настоящий белый потоп обрушился прямо в желудок Изоры, слегка раздувая её плоский животик. Быстро заполнив просторы желудка, семя начало пробиваться вниз, вглубь потрохов, и наверх, вдоль исторгшего его дренейского члена. Оно вырвалось наружу, засочилось по краям растянутого основанием члена рта, забило струями из сплющенного животом носа. Полилось вниз, на член самой Изоры, увлажняя ходящую туда-сюда руку дополнительным слоем смазки.

Прошла уже минута, а Стимула никак не могла закончить. Небеснокожая заёрзала, с раздувающимся животом, а затем препошлейше перданула, заляпав спермой сиденье софы. Белое скопилось там, марая выделанную кожу, и, перелившись через края, начало стекать на пол.

Дипломатка не отставала от подруги. Движения её руки ускорились, и кульминация сотрясла всё тело, окатив лежавшего перед ней мага. Калебу пришлось прикрыть лицо от мощной струи, что легла уже на его тело горячим покрывалом. Тот оргазм, каким она «одарила» его бедный рот, с этим не шёл ни в какое сравнение – как маленький ручей перед могучей рекой.

После было тяжёлое дыхание. Охотница едва стояла, держась за рога подруги, чью глотку по-прежнему занимала, как за поручни. Голова её безвольно повисла, слюна капала из уголков открытого рта и с кончика высунутого языка.

Наконец, ей кое-как удалось собраться с силами. Отстранившись от подруги, Стимула потеряла равновесие и чуть не упала, соскакивая с софы и делая несколько шатких шагов назад. Копыта её при этом едва разминулись с бессильным телом мага, что сжался в страхе, в любой момент ожидая услышать хруст собственных костей.

Впрочем, массивное её достоинство рот подруги покидать не торопилось. Уже копыта её ударили по полу, а зажатый глоткой член всё никак не мог выбраться, утягивая Изору с собой. Та подалась вперёд, упираясь в бёдра охотницы руками, изо всех сил стараясь высвободиться. Но широчайшее кольцо, венчавшее член, замедляло процесс как могло, скребя и цепляясь за каждый сантиметр пищевода. Напоследок, оно задело зубы, вырвав из обоих дренеек болезненные стоны, покинув затем рот с похабным хлопком, во все стороны расплескивая семя.

Шаткой походкой, охотница отошла в сторону, тяжело дыша и опираясь на колени. Больше её крепкое тело не загораживало вид на волшебницу. И что за вид это был!

Сперма покрывала всё. Она лежала маской на лице, склеивала волосы в белёсый студень, полупрозрачным платьицем обнимало прекрасное тело с по-прежнему раздутым животиком, резным подолом спускалась по бёдрам. Член был покрыт непрозрачным толстым слоем – смесь из спермы двух дренеек покрывала его как самый бесполезный презерватив во вселенной. А ниже, ягодицы волшебницы утопали в залившей софу луже спермы, что также ковриком лежала под её копытами.

А лицо, лицо! Даже под белёсой маской были видны синяки – насыщенно синее на небесно-голубом. Нижняя часть лица была буквально избита тренированным телом охотницы, губы распухли, онемевший рот не закрывался. Из носа, придавая семенной маске розовый оттенок, текла кровь, и сам он, обычно изящный, был повёрнут чуть набок. А глаза её, также покрытые спермой будто очками, смотрели вперёд невидящим взглядом.

Изора была совершенно разбита. Абсолютный контраст с тем возвышенным, аристократичным образом госпожи тайных наук, который ей нравилось поддерживать.

— Ах! Ты опять перестаралась, Стимулочка. – Рядом, Мирра покачала головой. – Никакого уважения к труду целителя!

Проворчала она без намёка на гнев, и привела в действие свою магию. Нос волшебницы тут же встал на место, кровь исчезла, а синяки постепенно расплылись, вернув коже небесный оттенок. Разбитым же губам вернулась нормальная чувственность, а глазам – ясность. Закрыв вновь подконтрольный её воле рот, Изора принялась счищать с лица сперму – руками. Магией она то ли не хотела пользоваться, то ли ей по-прежнему не хватало концентрации.

Освободив лицо, она медленно встала. Ноги её пошатывались, равно от пост-коитального утомления и нового, непривычного для них баланса: живот волшебницы, по-прежнему надутый, не давал ей встать на них как следует крепко. Побуркивая переливающейся внутри спермой, он так и норовил опрокинуть свою хозяйку, то и дело выпёрдывая на её ноги свежую белую порцию.

Чтобы хоть как-то вернуть себе нормальную походку, Изора пошла на отчаянные меры. Кое-как опустившись на корточки, в самую что ни на есть компрометирующую позу, она аккуратно сдавила живот руками. Он тут же отозвался бурлением и булькающими звуками, а затем – громким пердежом, с каким сперма выходила наружу, и хлюпаньем, с каким та била по половицам.

Все наблюдали за сценой с нескрываемым интересом. Сладкая парочки из Кальдеры и Оторвы уже какое-то время закончили удовлетворять друг друга и теперь стояли рядом с Миррой, не упуская ни единой детали. Лицо волшебницы исказилось стыдом, румянец снова сделал его насыщенно синим – но просить жрицу о помощи она не спешила.

Видя свою подругу в таком жалком виде, Стимула расхохоталась, хлопая себя по коленям.

— Вот такая ты у нас вся блааародная! Всё такая из себя умница-разумница! Как пердится, умница? – Спросила она с кривой ухмылкой.

Волшебница, закончив наконец унизительный процесс, осторожно распрямилась. Раздражённым движением стряхнув с пальцев сперму подруги, она закрыла глаза, вдохнула полную грудь воздуха, выдохнула. Попыталась знакомой уже медитацией взять верх над своими чувствами.

Но дыхание не слушалось её и постоянно сбивалось. Умиротворение никак не хотело приходить на искажённое злостью лицо. После пары минут бесплодных попыток, сопровождаемых смехом охотницы, Изора бросила пытаться.

Она снова открыла глаза – Калеб не узнал их. Не было ни того высокомерного спокойствия и чувства контроля, ни чувство оскорблённого достоинства, что как правило царили в небесных очах. Только злая-презлая, сердитая-пресердитая, и в то же время какая-то лишённая сил и подлинной угрозы обида. Как у ребёнка, у которого отобрали игрушку и в насмешку больно щёлкнули по носу, когда тот попытался возражать.

— Ах ты!.. Ты!.. ТЫ!! ТЫЫЫ!!!! – Взревела Изора, распаляясь с каждым словом. И с каждым словом копыто её топало по полу. – Необразованная! Некультурная! Невежественная! Негодная! Несносная-невыносимая! Скотоложица, любящая задирать хвост перед жеребцами! Лесная нечисть, подставляющая яйца порождениям Скверны! Дура деревенская! Провинциальная простушка! Олуха охамевшая! Идиотка из чащи! Кретинка корявая!...

Сцена перед Калебом казалась чем-то сюрреалистичным. Волшебница, прожившая не один десяток веков дочь древнего народа, что годилась бы в дальние предки его дальним предкам, вела себя как девчонка. Заливаясь потоком оскорблений, что собака лаем, с тёмно-синим от румянца лицом, Изора топала ногой и с обиженным видом надувала щёки. Хвост её махал туда-сюда – в жесте этом, человеку чуждом, тем не менее легко читалась детская обида.

Стимула при виде этой сцены ржала лошадью, от чего дипломатка потемнела и надулась ещё сильнее. После чего совершенно не-утончённо разразилась настолько отборной, моряцкой-портовой бранью, что у всех присутствующих – даже Оторвы-воровки – поднялись брови. Притом с некоторым уважением: такой словарный запас любому академику честь бы сделал – или отобрал бы, учитывая его обсценность.

Смеясь, серокожая решила прервать этот поток словесных испражнений. Широко шагнув навстречу ругающейся в три горла подруге, она поймала её в свои объятия, впившись в губы долгим, жадным поцелуем. Магичка же, потрепыхавшись немного, вдруг вцепилась в подругу, отвечая своей страстью на всю полноту чужой.

Пообнимавшись добрую минуту, дренейки разорвали поцелуй. Обменявшись взглядами, полными нежности, они прильнули друг к другу лбами и зажмурились, пока щупальца по краям их лиц переплелись. Даже их объятия, до того дикие в своей страсти, приобрели эту нежность – и мягкость.

Но увы! Объятиям подруг не суждено было длиться вечно!

— Ууууу! Завидно! - Вскричала Оторва.

И тут же подскочила к подругам, врезавшись в них на полному ходу. Не удержав равновесия, они охнули и рухнули боком на залитую семенем софу, погребённые под худым лиловокожим телом.

— Охерела, сучка розовая?! – Завелась охотница.

Обе опрокинутые дренейки смотрели на подругу с нескрываемой злостью. Воровка же зыркала в ответ предельно нагло, как кошка, что тащит со стола окорок прямо на глазах ругающего её повара. Хер её, зажатый между телами подруг, подёргивался от возбуждения.

И если её было мало, куча-мала на софе привлекла внимание кое-кого покрупнее.

— Место есть?

Не успели Оторва и Стимула с Изорой запротестовать, как на них сверху молодецким прыжком приземлилась тяжеленная туша Кальдеры. Смачно так приземлилась – до хрустнувших костей и болезненных охов, а залившая софу сперма аж плеснула во все стороны. Лиловая же, оказавшаяся между молотом силачки и наковальней волшебницы с охотницей, жалобно пискнула. А виновница суеты с довольным видом развалилась на подругах, будто на софе те были подушками. По лицу было видно – получала огромное удовольствие.

Наблюдавшая за этим безобразием Мирра рассмеялась, прикрыв рот рукой.

— Святые силы! Мои вы радости!

Как огонь был её смех – жаркий и озорной. Искорками он разлетелся среди подруг, разжигая веселье уже в них. Сначала малые сполохи смешков, через считанные секунды спустя пламя смеха охватило весь лежащий на софе квартет.

Жрица смеялась от души, и вместе с ней смеялись её подруги. Мало-помалу, огонь их смеха утихал, угасал в угольках улыбок и ласкающих друг друга рук и хвостов. Пока не затих вовсе, сменившись спокойным дыханием обнимающихся, перемазанных спермой подруг.

Изора была первой, кто нарушил тишину

.

— Так, всё, всё! – Небеснокожая заворочалась, распихивая остальных. - Пообнимались и хватит! Веселье только началось, а мы тут развалились, как стадо ленивых хавроний! Ленивых хавроний... - Повторила она, задумчиво.

Взгляд её лениво скользнул по телам подруг и по покрывавшей их подсыхающей сперме. Источник последней – залитая в край софа – чавкал под её задницей. Подняв руку к лицу, дипломатка брезгливо поморщилось – между пальцев образовались склизкие белые перепонки. Если софой ещё собирались пользоваться, та нуждалась в очистке – и срочно.

К счастью Изоры – и к несчастью кое-кого другого – перед её очами возник «доброволец». Впрочем, к счастью уже Калеба, им был не молодой маг.

Не успела Стимула отойти от софы, как сзади её приобняли.

— Не хочет ли моя дорогая моя хавронька убрать за собой? – Как бы между делом поинтересовалась волшебница, легонько поглаживая бока подруги. – Заодно возместишь мне за плохое поведение.

— У меня есть выбор? – Ответила подруга, принявшись в ответ гладить ласкавшие её руки.

— Конечно! – Изора усилила ласки, взявшись за упругие груди охотницы. – Сдаться сразу... или порадовать меня.

— Разве ж это выбор, родная? – Млела охотница. Руки её скользнули назад, ухватив мягкие ягодицы магички. – Квач!

Шлепок по небесного цвета заднице был оглушительным. И таким же было возмущённое ойканье хозяйки круглой небесной попы. Оттолкнув её прочь, Стимула разорвала дистанцию косулей – стремительно и почти бесшумно.

Погнавшаяся за ней волшебница, на лице которой сияла азартная улыбка, никак не поспевала. Серокожая была в родной среде – среде погонь и прыти, и ловкости отточенных долгой практикой движений. Она властвовала над темпом погони, навязывала его подруге будто королевский приказ: стоило той отстать, она замирала, маня виляющим хвостом; стоило догнать – срывалась с места, оставляя на кончиках пальцев лишь тень от чувства шелковистой кожи.

Под заинтересованными взглядами подруг, под цокот копыт они гонялись друг да другом не одну минуту. Даже Калеб засмотрелся – было в этом веселье что-то душевное, искреннее; и ужасно контрастирующее с тем, что эти двое творили с ним. А прекрасные и сильные тела дренеек, покрывшиеся капельками пота будто одевшиеся в прозрачные платья из блестящих жемчужин, были бы усладой глаз любого мужчины.

Если бы не члены. Огромные конские полена из плоти, что ретиво отвечали на каждое движение хозяек. Стоило Стимуле рвануть с места, насмешливо крутнувшись в воздухе – её огромное достоинство на лету описывало циркуляцию, будто гномье башенное орудие. Стоило Изоре приземлиться после прыжка, как её член тяжело и упруго качался к полу, чтобы затем спружинить от налитых семенем яиц и со шлепком ударить хозяйку по животу. На кончиках обоих органов блестели капельки предэякулята, что, срываясь на пол, оставляли за дренейками дорожку – жемчужное кружево на морёном дереве.

Наконец, погоня надоела Изоре. Не успев сбить дыхание, она резко остановилась и раздражённо смахнула с потного лица прилипшие волосы – в конце концов, волшебница она или нет?! Ей ли, госпоже тайных знаний и высоких наук, сбивать копыта, как какой-то деревенской кляче?!

И чтоб её обскакала какая-то лесная коза?!

Щелчок пальцев – вот и всё, что потребовалось небеснокожей дренейке для победы. Множество синих рук появились из воздуха вокруг Стимулы и без лишних проволочек свалили её с ног и прижали лицом к полу. Одна из рук со всей нежностью удара плетью шлёпнула охотницу по подкачанной серой попе – так звонко, будто в гонг ударили.

— Квач. – Произнесла волшебница. – Ну что, хавронька ты моя дорогая, прискакала? Ничего не хочешь сказать в своё оправдание... свинка Стимми?

Но «свинка Стимми» лишь осклабила видимую сторону лица. Полупрозрачная рука, прижимавшая её голову, исказила мимику, придав похотливому оскалу рогатой совершенно безумный вид.

— Да катись ты к хуям, суУУУУУУУУУУКААААААААА!!!

Глаза серокожей едва не вышли из орбит. Её насмешка переросла в крик боли, когда одна из магических рук с силой сжала её мошонку и принялась перекатывать яйца – тщательно так, чтоб наверняка прочувствовала.

Губы волшебницы тронула довольная улыбка.

— Прости, дорогая, я не расслышала. Так что там хотела мне сказать свинка Стимми, м?

Хватка волшебных рук на серых шарах стала крепче. Несколько синих ладоней охватили тестикулы со всех сторон – и сжали. Их охват был таким плотным, что плоти несчастных шаров было некуда деваться, и те визуально съежились под полупрозрачным волшебством.

Съежились и шарики Калеба, что наблюдал за процессом с нескрываемым ужасом. На какое-то мгновение ему даже стало жаль эту страшную серокожую гадину, что вместе с подругами-извергами причинила ему столько боли. Но, конечно, этот порыв тестикулярной солидарности длился недолго, стоило юнцу вспомнить в красках всё, что с ним вытворяли. Вспомнить, понять, что это едва ли было предел фантазий рогатых чудищ, и поникнуть разбитой кучей плоти на полу – день был далёк от завершения.

А пока юноша падал духом, Изора не прекращала издеваться над подругой. Сопровождалось всё это жутковатым, неприятным влажным скрипом, точно кто-то разминал сырое мясо. И скрипом до боли стиснутых зубов охотницы, что только искры не выбивали.

Наконец, та сдалась.

— Хрю. Хрю. Хрю. – Медленно отчеканила Стимула, отчего улыбка волшебницы стала шире и кривее.

Её крепкое серое тело густо покрывал пот, но вовсе не от недавней беготни или страшной боли. Напротив – выглядывавший из-под прижатого к половицам тела член, что подрагивал от возбуждения, испуская белёсое предсемя, ясно давал понять, почему так вспотела хозяйка лесных угодий.

Волшебница посмотрела на подругу с деланным скепсисом. Уперев палец в подбородок, она окинула взглядом прижатое к полу тело, от макушки до истекающего предэякулятом конского члена и копыт.

— Хмм... - Задумчиво протянула она. – Свинка Стимми хочет любви?

«Свинка» на ответила, лишь бросила на подругу похотливый взгляд, а её бёдра попытались качнуться вперёд. Не найдя места для движения, она лишь заёрзала ими из стороны в сторону – докуда хватка рук позволяла. А с кончика её члена сползла особенно крупная капля предсемени.

— Полагаю, это значит «да»? – Изора глядела на пленную подругу довольнее стада мамонтов. – Что же – как хорошая хозяйка, я считаю своим долгом заботиться о своих питомцах. Ну-ка!

Её рука взметнулась в воздух, сжав большой и указательный палец колечком. Повинуясь её команде, одна из волшебных рук повторила жест, охватив возбуждённый фаллос серокожей. А затем волшебница начала водить рукой туда-сюда – Стимула застонала в голос.

Ещё несколько жестов, и к одной руке присоединились другие, сжимая, лаская, надрачивая со всем сторон достоинство охотницы. Её стоны участились и потяжелели, а сама она в порыве сладострастия прикрыла свои бирюзовые глаза – вот-вот изольётся прямо на пол, в полном бесстыдстве, на глазах всех подруг и пленника.

Но у её подруги были другие планы. Глаза охотницы, полуприкрытые, распахнулись и возмущённо воззрились на магичку – одна из волшебных рук крепкой хваткой пережала основание тёмно-серой мошонки.

— Что такое, моя хорошая хавронька? – Спросила Изора с притворной елейностью. – Никак шарики жмут? Может тебя к ветеринару отвести, м? Он быстро решит все вопросы.

Рядом с хозяйством Стимулы засветился воздух. В неяркой вспышке возникли большие полупрозрачные ножницы синего цвета, что тут же начали угрожающе щёлкать. После, раскрывшись во всю ширь, принялись тереться краешками лезвий о чувствительные органы дренейки.

Дыхание серокожей участилось. Оскалившись – искажённая прижимавшей лицо рукой, эта гримаса получилось особенно устрашающей – она зарычала. Чем лишь вызвала у подруги ещё более широкую улыбку.

— Ой, свинка Стимми хочет шалить! – Воскликнула Изора с деланным возмущением. – Ну точно не избежать похода к ветеринару!

Магические ножницы пришли в движения. Сойдясь на оттянутом основании мошонки Стимулы, они начали закрываться, впиваясь в нежную плоть.

— Чик! И никакого больше беспокойства! – Заявила волшебница, что сложила руки на груди и улыбалась до ушей, дура-дурою. – Станешь смирной, послушной – правда, без твоих любимых шариков. Как тебе такой способ расчёта, свинюшка?

Ножницы сильнее впились в мошонку, заметно промяв тёмно-серую кожу. Охотница задышала ещё чаще, а её взгляд, растерявший всякую остроту, блуждал, точно его хозяйка заблудилась – в мыслях ли, ощущениях ли, или, что скорее, вовсе даже фантазиях. Волшебное острие же у её яиц продолжало своё медленное, угрожающее движение – ещё чуть-чуть, и тот самый «чик» отделит мужедевичью гордость дренейки.

Но этого не случилось. Не закончив свою страшную работу, ножницы так и зависли, до пределов безопасного пережав серокожей основания тестикул. Прижатая к земле, обездвиженная, в шаге от кастрации, та лишь смотрела на подругу томным взглядом. А член её, что только что едва не лишился тех придатков, без которых он стал бы бесполезным мясным поленом, продолжал подрагивать. И только белёсые капли перестали слетать с его кончика – слишком крепка была хватка на мошонке, совершенно отрезав массивный орган от доступа к предсемени.

Непонятно как, но улыбка на лице магички лишь приобретала в кривизне и ширине, став совершенно гадкой. И как только лицо не лопнет?

Будто дабы подчеркнуть это гадкость, Изора усилила нажим волшебства. Замерев, ножницы по-прежнему угрожали сделать роковой «чик», но теперь не только они грозили достоинству серой. Руки, что до того мяли нежные, тугие органы, преобразовались в сгустки света, что разбились затем на части, приняв форму десятков крупных гвоздей. Эти новообразованные магические конструкции медленно впились в нежную плоть – недостаточно глубоко для раны, но более чем достаточно, чтобы Стимула почувствовала каждый миллиметр каждого гвоздя. А тем временем руки, гулявшие по члену, стимулировавшие, манившие наружу содержимое так нещадно мучимых тестикул, и не думали униматься. И Калебу, что наблюдал за происходящим с ужасом и примесью любопытства, порождённого самой лишь дикостью увиденного, оставалось лишь гадать, какие ощущения в данный момент испытывала серокожая дренейка.

Ошеломительные, должно быть. Стимула окончательно потеряла над собой контроль: закатила глаза и, по-собачьи вывалив язык, по-собачьи же часто-часто задышала. А подёргивания бёдер и члена и вовсе приняли спазматический характер – даже самая далёкая от секса душа догадалась бы, сколько отчаянно рогатая стремилась к разрядке.

Да только не закончила ещё Изора издеваться! Она снова принялась жестикулировать – выставила руку с оттопыренным указательным пальцем. Тот час же, в дополнении к тем рукам, что продолжали гулять по огромному члену-колоде охотницы, перед окольцованной головкой возникла ещё одна. И указательный палец той был недвусмысленно нацелен в самое яблочко уретры.

Стремительный выпад руки дренейки её заклинание повторило до мелочей, по самое основание пальца погрузившись в член охотницы. Та от такого принялась стонать, а затем и вовсе скулить, когда к указательному пальцу добавился средний, и даже подвывать, когда безымянный палец заставил и без того широченный член раздаться ещё сильнее, пропуская его внутрь. А после магичка сделала такое, от чего скривился не только Калеб, но и остальные дренейки, наблюдавшие за действом.

По щелчку пальцев Изоры, волшебные руки обратились в подобия розовых кустов. Каждый палец на них удлинился без меры, густо покрывшись крупными шипами.

Рот Стимулы распахнулся что был сил, но ни единого звука не покинуло её глотку. Бирюза её широко распахнутых глаз был видна с особенной отчётливости, но в них начисто пропало выражение. То, что она ощутила, просто смело саму способность охотницы выражать мысли – если таковые ещё остались в её изрядно переполненной ощущениями голове.

Ведь шипастые пальцы-щупальца не стояли на месте, но завозились клубками змей. Тело Стимулы оказалось не просто прижато к половицам, но опутано впивающийся в кожу сеткой из шипованных лиан. Змеясь во всех направлениях, пальцы-шипощупальца добрались и до её и без того измучанных яиц, проникли в нос и глотку, и целый ворох их пробрался под хвост серокожей.

А что творилось с её членом и вовсе не хотелось воспринимать. Не только надрачивающие его руки никуда не делись, лишь теперь кольца из пальцев стали кольцами шипов – внутри творилась настоящая вакханалия плотского садизма. К тем пальцам, что уже проникли внутрь и прямо обросли шипами, добавились ещё добрая дюжина шипастых отростковю. Теперь снизу, где канал уретры был особенно близко к коже, её конский фаллос взбух так, что был виден каждый шип. И они двигались, извивались, сплетались, проникали до самой простаты – не было и миллиметра чувствительной поверхности, что не ощутил бы на себе скребущий частокол.

— ХООООООООХ!!! – Испустила охотница звук, а следом ещё один такой же, и ещё.

Нечто среднее между стоном, хрипом и воплем, он вмещал в себе целую бездну чувств. Удовольствие и боль в нём не сплелись – спаялись воедино в жаре ощущений, что охватили сейчас стимулино достоинство. Этот звук, повторяемый с настойчивостью бьющего по стволу дятла, да рывки бёдер туда-сюда, лишь насаживающие тело на сотканные волшебством острия – вот и всё, что оставалось серой.

И дабы окончательно унизить подругу, небеснокожая в самом недвусмысленном жесте поставила копыто перед лицом последней. Улыбка её, казалось, вот-вот доберётся до её остреньких ушей и заставит те отвалиться от лица.

Удивительно, но Стимуле хватило самообладания, чтобы сориентироваться даже в такой грозящей рассудку ситуации. И навстречу копыту волшебницы устремился её язык – да тут же взялся за дело, бегая туда-сюда по твёрдой и не слишком чистой роговой поверхности.

Как следует насладившись моментом, Изора медленно выдохнула. Окинув распростёртую, пытаемую тысячами шипов подругу, она позволила своей улыбке смягчиться и вернуться к менее безумным пропорциям. С выражением удовлетворения настолько полного, насколько это вообще было возможным, она убрала ногу – а затем державшие охотницу заклинания снова стали руками, ножницы же вовсе исчезли.

И только три пальца в сером члене остались, как и оттягивавшая, пережимавшая основания яиц рука.

— Что должна сказать хозяйке благодарная свинка? – Поинтересовалась у подруги Изора.

— Хрю. Хрю. Хрю. – Отчеканила Стимула.

Так и не получив долгожданную разрядку, но уже не терзаемая целым сонмом неописуемых ощущений, она глядела на подругу с откровенной мольбой.

— Может быть, чем натрезим не шутит, свинке Стимми даже стыдно за то, что она обсвинствовала весь диван? – Продолжала магичка.

— Хрю. – Ответила серокожая.

— Хорошо! – В голосе магички чувствовалась радость, какая бывает у хозяина смышлённого питомца. – А теперь, должно быть, свинка Стимми хочет награды?

— Хрю-хрю! – Рьяно отозвалась «свинка».

Глаза её, обращённые к подруге, блестели мольбой и нездоровым перевозбуждением.

— Ну раз мой дорогой питомец так просит... - Сказала Изора, после хлопнув в ладоши. – Прощена!

Сжимавшая мошонку рука исчезла первой. Стимула испустила длинный, полный неописуемого облегчения стон, и запульсировавшие в оргазме тёмно-серые яйца послали вперёд настоящую волну спермы. Которая тут же налетела на дамбу из оставшихся в члене пальцев второй волшебной руки, засочившись наружу мелкой струйкой к неудобству жалобно застонавшей охотницы – Изора не упустила возможность самую малость растянуть страдания подруги. Впрочем, небеснокожая не стала этим слишком злоупотреблять, и спустя несколько секунд, полных дискомфорта – для подруги – и удовольствия – для неё, руку-затычку развеяла.

Сперма ударила из члена как из шланга. Напор её, накопившийся за время сладкой пытки, был столь велик, что она разлетелась по полу широким белым веером, что на несколько шагов покрасил дерево.

— Ох ё! Ну нихуя ж се! – Воскликнула наблюдавшая за этим Оторва. – Та ты ж не Туча, ёпты, ты пушка сраная! Мротира, млять!

Стоявшая рядом с ней Кальдера лишь отмахнулась от её восторга.

— Тоже мне – пушка-хрюшка. Я вот лучше неё «стрелять» умею – ну и где мои восторги, жопа ты тощая?

Воровка в ответ осклабилась да хлестнула подругу хвостом по заднице.

— У Велена на бороде, ска! Де ты, де Туча, ёптыть – те када нада, ты её за пояс затыкаешь, как барыга жирный кошель. – Заметила она ехидно. – Чё ж те хвалится, мля? Эт как если б я хвалилась с обноса приюта глухих сироток.

Подруги наградили её подозрительными взглядами.

— А, так вот куда из приюта вещи пропадали. – Как бы просто так заметила Мирра.

Почуяв неладное, Оторва тут же поспешила возразить.

— Ты чё, мать?! – Её голос звенел искренним возмущением. – У честных вороваек стандарты есть, блин! Я ж те не шпана трущобная, у таких клиентов воровать. С них хер что стрясёшь – я проверяла.

— Приятно видеть, что ты придерживаешься высоких стандартов. – Улыбаясь, с заметным сарказмом сказала Мирра. – Но вообще-то мы ещё тогда нашли, кто из приюта моей матери вещи таскал. Забыла, милая? Мы её вместе наказывали.

— Аааа! – Протянула лиловокожая, хлопнув себя по лбу. – А я чёт сразу не вспомнила. Ну и визгов от твоей сестры было!

— Верно, милая. – Кивнула Мирра. – Но результат нашей работы превзошёл всё ожидания. Моя дочурка глаже шёлка стала – с тех пор от неё одна радость.

Рядом, краснокожая понимающе осклабилась.

— Ох уж эти дела семейные, да? – Заметила она вполголоса. – Вечно так с роднёй – то срёшься, то радуешься, то е...

— Кста! – Встряла бойкая, перебив подругу. Та бросила на неё немного сердитый взгляд, но промолчала. – Мы ж тип как сёстры тут, пральна?

Сердитый взгляд эредарки быстро сменился заинтересованным.

— Мне нравится ход твоих... Эй!

Не успела она закончить, как лиловая мелочь вскарабкалась на неё. Обняв более крупную подругу руками и ногами, как краб пальму, она заёрзала тазом, с недвусмысленным намерением тычась членом в красные ягодицы.

Силачка от такого прыснула смехом.

— Ну даёшь, полазушница! – Сказала она, чуть расставляя ноги, дабы облегчить подруге задачу. – Смотри не поломай себе... Ох!

Член воровки нашёл свою цель. Быстро погрузив своё достоинство до упора, до касания двух тугих мошонок, она испустила протяжный, томный выдох. Устроившись поудобней – насколько её поза подразумевала удобство даже в теории – лиловая задвигалась быстро-быстро, по-кроличьи, наполняя помещение частыми шлепками яиц.

Спина эредарки была прямо перед глазами Оторвы. Широкая, мясистая, покрытая тугими мышцами, недвижимая как скала на фоне её резких, почти судорожных рывков, она так и манила взгляд, приковывала всё внимание её борзых глазок. И воровка не пожелала преодолевать искушение – сначала это был бег жаркого язычка вдоль каждого мускула и связки, сменившийся вскоре влажными и плотными засосами, покрывшими красную кожу более тёмными, рубиновыми кольцами. Когда и этого стало мало, в дело вступили зубки, что с изуверской тщательностью изучили, до частых кровавых отметин, каждый бугорок и складочку могучих мускулов.

В эти моменты, бойкая дренейка не была похожа на дочь гордого, древнего народа. Даже распоследний дикарь-потерянный, пропитавшийся Скверной до полного безумия, показался бы светочем разума в сравнении потерявшей себя воровкой. Страсть лиловокожей лишь росла, движения бёдер окончательно слились в размытое пятно, а шлепки яиц стали чаще некуда, и наверняка причиняли боль обеим дренейками. Даже глаза лиловой загорелись самой дикой страстью – более животной, нежели достойной разумного существа. И рот её двигался теперь с какой-то хищной целеустремлённостью – казалось, ещё немного, и она начнёт пожирать подругу в самом буквальном смысле этого слова.

Но всё же, она удерживалась на какой-то видимой только ей и Кальдере грани. По ту сторону этой грани бушевала буря похоти по имени Оторва, но по эту сторону укусы не утратили осторожности, и зубы лиловой негодницы пускали кровь лишь чуть-чуть, самыми кончиками клыков вскрывая кожу. Эти кровавые клейма, безжалостные братья поцелуям, истекали, казалось, самой страстью, и язык Оторвы жадно охотился за этими алыми каплями безудержных чувств, отправляя их в рот, что уже искал наощупь, губами, где можно было добыть ещё.

Хвост её также не остался в стороне. Но он не поддавался бушующей страсти, предавая истинные чувства мелкой дренейки, что прятались в самом сердце шторма – в том оке буре, что хранило сокровеннейшие из душевных порывов. Вместо этого, длинная гибкая конечности хвоста обвилась спиралью вокруг одной из могучих ног Кальдеры – и гладила её, крутясь и двигаясь вверх-вниз. Без лишней страсти, но с огромной нежностью.

И Кальдера, без сомнений, оценивала такое внимание подруги по достоинству. Чуть прогнувшись и расставив ноги, дабы той было удобнее держаться и трахаться, она прикрыла глаза, тяжело дыша, а на губах её заиграла лёгкая улыбка, столь несвойственная её обычно грубой натуре. И, куда уж без этого, её огромный, чёрный, конский хуище гордо стоял во всю длину, шире полена и твёрже дерева, щедро роняя с широченного конца белые капли.

А пока эта сладкая парочка вволю трахалась под внимательным взглядом Мирры, другая сладкая парочка тоже времени не теряла. Как следует помучив Стимулу, Изора дала той немного отдышаться. А когда жалкая минутка отдыха закончилась, всё началось снова.

На этот раз, целью изориной магии стала крепкая серая шея. Шипованная цепь синего света, за вычетом своей магической природы похожая на те, на каких орки держали самых свирепых своих волков, мелькнула в воздухе и сдавила серокожей глотку.

— Ты это чего развалилась, свинка Стимми? – Поинтересовалась она, сменив затем голос на командный. – А ну живо поднимайся, хавронья-серый-бок!

Потянув цепь на себя, она заставила шипы впиться в горло Стимулы. Захрипев, нехотя, не восстановившая силы дренейка попыталась встать – и тут же получила концом шипованной цепи по спине и ягодицам.

Изора принялась хлестать подругу от всей своей садисткой души.

— Распрямляться вздумала, скотина квадропедальная?! – Кричала она с азартом, расхлёстывая охотницу в кровь. Испускаемый цепью свет играл на оставшихся среди звеньев карминовых каплях. – Тебе, свинья ты обыкновенная, положена оставаться на четвереньках! – Удары пришлись на голову серокожей, когда та попыталась повернуть её навстречу магичке. – И головы не вздумай поднимать – свиньям положено у земли стелиться, только на грязь и смотреть!

Только когда Стимула прочно заняла ту позу, которую ей предназначила волшебница, последняя прекратила её бить. Дав парочку ударов напоследок, для острастки, она взирала на дело своих рук с глазами, блестящими триумфом. Гордая и независимая лесная охотница стояла на четвереньках опустив голову, битая-перебитая, с длинными кровавыми царапинами по всей спине – точно рабыня, или и вправду битая злым хозяином скотина.

Правда, было и то, что с головой выдавало её отношение к процессу «одомашнивания». Если ей ещё удавалось удерживать хвост от возбуждённых взмахов, и тот лишь изредка чуть дёргался в сторону, член был другой историей. Недолгого бичевания хватило, что улёгшийся было орган вновь достиг максимальной, болезненной твёрдости. И подобно члену трахаемой неподалёку Кальдеры, он истекал предсеменем.

— Молодчинка. – Сказала Изора довольным голосом. – Хорошая, послушная скотинка. Ну-ка давай проверим, насколько – а ну, скотина! Убери за собой.

Волшебница направилась к вееру белых брызг, недавно извергнутых Стимулой, и потянула ту за собой. Подчиняясь немилосердно впивающимся в тело шипам, та покорно последовала за подругой-хозяйкой, пока первые пятна семени не оказались у неё прямо перед лицом.

— Ну, чего ты ждёшь? – Спросила волшебница, после раздражённо цокнув языком. – Тц! Может быть ты и послушная свинка, Стимми, но какая несообразительная! За работу, хавронья серобокая!

Копыто магички опустилось на голову серокожей. Ей не пришлось прилагать усилия – послушная, Стимула опустилась под давлением чужого веса, пока её нос не оказался вплюснут прямо в остывшее, пахучее пятно её же семени. Не требуя дополнительных понуканий, она присоединила к носу и язык.

Её работа протекала ровно так, как того хотела Изора-садистка. Широкими движениями языка, она очищала деревянные половицы от каждой белой капельки, которую недавно сама же оставила. Шаг за шагом, под неусыпным вниманием подруги, что принялась ласкать себе и грудь, и яйца, и член, позволив магической цепи самой вести серую, она продвигалась по полу. Работала языком она с таким усердием, что её, несомненно, легко услышали бы по всему помещению – если бы последнее не наполняли звуки дикого сношения Оторвы с Кальдерой.

Впрочем, Изора была довольна и этим.

— Да, вот так, моя дорогая свинка. – Сказала она, наяривая свой конский хер. – Лучшая свинья на свете... Ооооох!

Она кончила с протяжным стоном, залив и побитую подругу, и пол вокруг неё. С явным рвением, Стимула переключилась с остывших капель на свежие, тёплые, и быстро слизала сперму подруги. А после, под шлепки трахающихся подруг и под довольным взглядом Изоры, дочистила и следы своего семяизвержения.

— Молодец! Молодчина! – Воскликнула магичка радостно. – А теперь, Стимми, что должна говорить правильная свинка?

«Правильная свинка» не подняла, но чуть повернула голову. Лицо её оказалось искажено страстью – глаза под томной поволокой, язык навывал слюной каплет, дыхание тяжёлое, сырое и горячее паром пышет. Сквозь эту тяжесть в дыхании, она произнесла желанные слова:

— Хрю... Хрю... Хрю...

И не выдержав, кончила сама, перечеркнув добрую половину работы.

Спустя секундное молчание, обе дренейки расхохотались: одна, полная сил, звонко; другая, утомлённая, сдавленно. Но оба голоса, сливаясь воедино, были полны радости.

— Аха-ха-ха! Умора, умора! – Смеялась волшебница. – Ну не можешь не свинячить!

— Ха.. Ха-ха... Ооох! – Посмеивалась охотница. – Уж какая есть...

— Это точно. – Согласилась небеснокожая, развеивая заклинание.

Наконец-то Стимула получила возможность распрямиться. Заохав от боли в спине, она принялась растирать шеи – той тоже досталась отметина-другая, что сейчас обильно истекали кровью. Красные струйки, так чётко оттеняемые серым фонов её кожи, сбегали вниз, переваливая через крупные ключицы дренейки – всё её поджарое тело будто в алые кружева одели.

Подруга-волшебница подошла к ней и принялась по-животному, в столь несвойственной своему благородству манере, слизывать красные ручейки да зализывать раны.

— Вкусненько, да? – Поинтересовалась серокожая.

— Ты всегда вкусненькая. – Промурчала магичка в ответ. – Но тебе не кажется, что мы что-то упускаем?

Охотница посмотрела на подругу с непониманием. Но то быстро развеялось, стоило ей разглядеть жест последней – вытянутую в указующем жесте руку.

Вытянутую в сторону выгвозданного её спермой дивана.

— Ааааа... - Протянула она понимающе. – Ааааааааа! Вот же ж блин горелый! И что нам...

Её вопрос потонул во взгляде небесных глаз Изоры, на лице которой шире широкого расплывалась гадкая улыбочка. Она, и выражение глаз, безо всякий ненужных в моменте слов подсказали Стимуле, кто именно будет убирать этот развратницкий бардак.

— Аааааа... - Потянула она недовольно. – Ёб твою мать, подруг-ААА!!!

Щелчок пальцев волшебницы, и десятки шипастых цепей явились из воздуха, чтобы спеленать серокожую дренейку. С жёстко сведенными за спиной локоть к локтю руками, с оплетёнными цепями и раздвинутыми ногами, с хвостом, которые цепи оплели и отвели в сторону, она мигом оказалась настолько беззащитной, насколько только можно. А магия уже тащила её к софе, прогибая спину, опуская лицо навстречу грязи и позору.

Изора макнула её прямо в самый центр залившей кожу дивану лужи. Возбуждённая унижением подруги, она принялась надрачивать своё хозяйство. Та же, в свою очередь, снова приняла роль послушного питомцы, и уже жадно хлебала собственную сперму – ещё более стылую. Простояв на диване какое-то время, она стала как холодный, мерзкий, пахучий студень. И Стимула буквально жрала его, жадно заглатывала ставшие мерзкими выделения своего же тела, грязнее свиньи и покорнее собаки.

— Да, дааа! – Сказала волшебница, руки которой гуляли, лаская, по её телу. – Вот так, Стимми, грязная ты вульгарная свинья! Жри «похлёбку» в три горла да похрюкивай, ссссука!

— Хрюп! Хрлю! Хрлюп! – Энергично хрюкала «Стимми» пополам с сёрбаньем.

То были настоящие свиные, животные звуки. И дабы грязно протекающее действо приобрело ещё более животный характер, уже откровенно дрочащая на происходящее Изора щёлкнула пальцами свободной руки ещё раз.

Когда знакомый уже вепрь материализовал свои массивные волшебные телеса за спиной Стимулы, та не выказала страха или протеста. Напротив – бросив за спину похотливый взгляд, она попыталась посильнее отклячить крепкую подтянутую задницу – насколько цепи позволяли.

— Хрлю! Хрюлп! Хлрю! – Захрюкала серокожая, призывно тряся тазом.

— Хо-хо! Да тебя даже принуждать не надо! – Воскликнула довольная Изора. – Что же, послушная скотина – лучшая скотина, не так ли? Н-но, кабанище, пошёл!

Хлестнув вепря по крупу, она отправила его вперёд, к беззащитной серой заднице впереди. Тот, подчиняясь не театральному жесту, но самому импульсу её мысли, двинулся с исполнительностью, присущей лишь порождениям магии да автоматонам. Дабы не превратить софу в обломки, весь свой вес кабан поставил на исполосованную спину охотницы.

Та охнула и захрипела, пуская пузыри в разлитой по дивану сперме. Воздух из её лёгких, как это недавно было с Кальдерой, быстро улетучился – сначала от слитного удара копыт, а затем и от глубочайшего проникновения под беспомощно скованный хвост.

Вепрь взялся за дело с безжалостным, ранящим напором. Сковавшие тело Стимулы цепи скорее выступали клеткой – недвижимые, они глубоко впивались в её плоть с каждой фрикцией вепря – а те были ой какими частыми! Серая кожа вскоре покрылась новыми красными отметинами, заалела свежими мелкими ручейками крови, что обмарали пол и софу наряду с семенем. Последнее, тем временем, несмотря на тяжесть кабаньих движений, пожиралось охотницей со всё растущим аппетитом. Свиное чавканье, что раздавалось от её рта вперемешку со стонами, едва не перекрывало звуки ебли по соседству.

Спустя некоторое время, полное шумной работы ртом, счавкав солидную часть нагаженного, Стимула повернула к подруге подёрнутое страстью лицо.

— Что-ОХ?! Завид-УХ!-ешь? – Заговорила вдруг серая промеж свиных толчков. – Я ж зн-АХ!-ю тебя-АХ!

Изора скривила лицо в притворном недовольстве.

— Вот это номер – свиной комбайн по уборке малафьи по-всеобщи говорить научилась! – Воскликнула волшебница. – Кажется, кто-то нуждается в наставлении касательно своего места!

Снова щелчок пальцев, и стоны Стимулы приобрели повизгивающий характер. Теперь к смеси из сёрбающих, подхрюкивающих звуков примешались ещё и визги – образ хавроньи в загоне нарушал только серый цвет кожи.

Спиральный фаллос кабана-конструкта проделал те же метаморфозы, что не так давно продемонстрировал на Кальдере – да не только это. Член-штопор не просто покрылся шипами, притом обильнее, чем с краснокожей – он разросся и в ширину, и в длину. Теперь он вспучивал плоский живот охотницы совершенно гротескно, и не только под самую диафрагму, но и следуя тракту толстого кишечника куда-то глубже. Теперь он дважды менял направление с каждой фрикцией, пока каждый толчок не начал направлять кончик спиральки обратно, навстречу вепрю, доставая до перехода в тонкие кишки.

Несчастная задница же серокожей, терзаемая раздувшимся членом волшебного вепря, оказалась раздолбана. И до такой степени, что побывавшая в недрах Кальдеры бутылка могла просто провалиться внутрь колец штопороподобного фаллоса, да греметь внутри, толком не замечая стенок. Теперь то была пошло выглядящая и до треска раздвигаемых костей таза широкая дырень с мягким нутром напоказ, которое испускаемый членом волшебного зверя свет из розового перекрасил в синий, подсветив каждую влажную складочку. Так велико было видимое пространство, что в нём можно было поместить сложенный спальный мешок, а какое-нибудь лесное создание вполне могло там поселиться – оставалось загадкой, как таз серокожей ещё не сдался, треснув в сотне мест.

Но Стимула такая сверхстимуляция была нипочём. Она лишь сдавленно рассмеялась, не забывая сёрбать собственные остывшие выделения.

— Т-ЫХ! Щас с-АХ!-ма! На четв-ЕХ!-реньк-ИХ! Стать х-ОХ!-чешь! – Сказала серая сквозь удары вепря, голосом полным насмешки и вызова. – Чтоб в н-АХ!-возе да п-ОХ!-д скотиной!

— Всё не унимаешься, спермоуборщица? – Сказала Изора уже более серьёзным тоном. Кажется, она принимала брошенный подругой вызов. – Что же, ты не оставляешь мне выбора! Пора делать яиченку.

Стимула завизжала – тонко, по-свиному. Волею волшебницы, воздух вспыхнул двумя огоньками – ровно так, как она стращала Калеба. Но если к шарикам последнего те не приближались слишком близко – пока он сам по неуклюжести не упал на них – с тёмно-серыми шарами охотницы ситуация была совсем иной.

Калеб по-недоброму завороженно глядел на происходящее. Быть может, это пламя было холоднее. Быть может, какая-то магия либо неизвестные ему врождённые особенности дренеев хранило драгоценную плоть серокожей. Каким бы ни был правильный ответ, юноша был не в силах оторвать глаз от массивных яиц – те были буквально объяты язычками пламени. Зрелище, поднимающее в его душе все сорта страхов, какими мог быть наделен юный мужчина.

А вот что его разум просто отказывался обрабатывать, так это реакцию серокожей. Он видел, как пытались танцевать её бёдра, инстинктивно пытаясь спасти хранимое меж ними сокровище, и как тщетно вздувались мышцы, лишь сильнее насаживая тело на покрывавшие цепи шипы. Он видел все признаки создания, что испытывало сильную, вызывающую неконтролируемую, инстинктивную реакцию боль.

Но он также видел, как участилась капель предсемени, бившая по полу под толчками вепря. И как Стимула скребла языком уже почти чистую кожу софы с одуревшим от страсти лицом. Слышал, как её визги перемежались стонами в страстной какофонии, перекрывавшей какофонию сношения, что протекло по соседству.

Рогатая охотница получала удовольствие – огромное притом! Уже в который раз за вечер Калеб был искренне удивлён увиденным, до такой степени, что и страх как-то забылся. Да уж, такую сцену несдержанного никакими приличиями мазохизма он просто вообразить не мог! Привыкший к относительному комфорту школы волшебства, он вообще слабо понимал всех этих любителей поистязать свою плоть – хоть тренировками, хоть драками. Он считал их, хвалившихся синяками и кровоподтёками забияк да атлетов, живописующих то, как они загоняли себя упражнениями, обычными дураками. Но ни один из таких дураков не дошёл до того, чтобы добровольно опустить свои яйца в пламя – и кайфовать от этого!

Впрочем, если парень думал, что на этом всё закончится, он глубоко заблуждался. Жертва пытки – а назвать происходящее по-иному у него не поворачивался язык – нашла в себе достаточно сил для продолжения дерзости:

— Ах-ха-ха-АХ! –Зашлась Стимула полубезумным смехом. Речь её, мешанина взвизгов и стонов, не отличалась большей рассудительностью. – Ты ж х-ОХИИИ!-шь, что б я-ИИИ!-АХ! Тебя-ИИИ! на п-ОХ!-водок взял-АХИИИ! Чтоб-ИИИ! снов-АХ! Сводила т-ЕХ!-ИИИ!-бя в лесок! Чт-ОХ!-б ты т-АХИИИ!-м со зверьём-ИИИ! Вяз-АХ!-лась!

Не лучше неё была и её подруга-мучительница. Лицо Изоры растеряло всякий намёк на утончённость или возвышенность, став лицом жестокого зверя, что играл с добычей. Оскаленное, с блестящими от возбуждения глазами, злое, оно скорее напоминало лицо грубосердой Кальдеры-воительницы, когда та расходилась как следует.

Облизнув пересохшие губы, ответ она почти прошипела.

— Аххх тебе и этого ммало! – Её оскал стал шире, злее, хищнее. – Ну ссмотри у меня, Сстимми, сссвиночка ты моя – мало тебе яичницы, так сссделаю же отбивную!

Перейдя на пронзительный крик, что заглушил все прочие звуки и отозвался звоном в стекле окон, она не щёлкнула пальцами – хлопнула в ладоши. И занесла руку, в которой из магии уже соткалась огромная плоская колотушка – ну точно маленькое весло. Рабочая сторона этого страшного инструмента была сплошь покрыта крупными шипами, из-за чего вся колотушка напоминала какой-то плоский молоток для отбивки мяса.

Колотушка прошла сквозь трахающего Стимулу вепря, не встречая сопротивления. Сотканные из одинакового синего света, заклинания взаимодействовали друг с другом лишь постольку, поскольку желала их создательница. А сейчас она ничего не желала так сильно, как иметь возможность от души орудовать ударным инструментом.

Звонкий шлепок заглушил все остальные звуки. Яички Калеба втянулись, а сам он скривился от страха – от удара огромные шары дренейки пошли волнами, будто два сгустка из студня; и только пламя не шелохнулось, продолжив обнимать тёмно-серую кожу. За одним ударом последовали десятки других – Изора орудовала инструментом с проворством и скоростью, какие было глупо ожидать от волшебницы. Казалось, что после очередного шлепка яйца серокожей просто покинут мошонку и вылетят из членами двумя пулями, шлёпая по полу точно брошенные блинчиком камни по воде.

Стимула, забывшая о чистке дивана, теперь орала в голос, её яйца тряслись киселём, а о том, что происходило внутри них, и думать не хотелось. И кое-кому такая картина пришлась как нельзя по душе.

— Да, ссука! Вот так! Кричи, простачка сраная! – Кричала волшебница, позабывшая о словесных приличиях. – Кричи, сскотина драножопая!

И «скотина», стараниями шипастого штопора меж веприных ног очень даже драножопая, кричала. Старательно, страстно, вытягивая каждую визгливую ноту. Закатив глаза, вывалив язык, истекая предсеменем и старательно дёргаясь назад. Навстречу каждому новому, жестокому удару колотушки, что уже заставила большие шары серой опухнуть и потемнеть. Под танец огоньков и капель крови из вспоротой цепями кожи.

— Как! Надо! Говорить! С хозяйкой! – Слово – удар, выкрик – замах. – Стимми! Сраная! Ты! Свинья!?

Но у той больше не хватало концентрации даже на то, чтобы как следует похрюкать. Ответ выходил столь нечленораздельно, что даже зверь постыдился бы.

— Хрхюииии! Хирюююю! Рииихюрии!

Бирюза её радужек полностью закатилась в череп, оставив лишь более светлую бирюзу белка. Язык выпал и повис соплёй, а слюна свободно стекала на софу. Тело больше не пыталось двигаться навстречу или прочь, только дёргалось в конвульсиях, раня себя о шипы – и возможно, крепко державшие его цепи теперь помогали серокожей не переломать себя судорогами. А член её буквально истекал предэякулятом, дёргаясь в предвкушении скорой разрядки.

— Да! Да блядь! Вот так! Сучья! Свиная! Проблядь! Должна! Знать! Своё! Местооооо!

Изора взревела, потерялась в своём страстном раже и потеряла разумный облик. На оскаленных по-звериному губах выступила пена, движения сделались резкими, даже рваными, как у одержимого злым духом. Концентрация канула в лету, а с ней и заклинания. Особенно сильный замах не встретил должной преграды, когда колотушка просто рассеялась вместе с огоньками. Вместо удара по хозяйству подруги, магичка чиркнула рукой по её заднице и едва не потеряла равновесие. А магия её продолжала разрушаться – гасли огоньки, лопались и слабели цепи да сбивался с темпа вепрь, тускнея и развеиваясь на глазах.

Но ей было плевать. Когда магия окончательно рассеялась, небеснокожая накинулась на подругу зверем, и ухватив за рога, нетерпеливо овладела. Перевозбуждённая, с громким звериным стоном Изора достигла кульминации всего в несколько быстрых, глубоких движений – и точно так же, под ней излилась Стимула, заляпав только отчищенный диван. Магичка осела на серокожую, обнимая и лаская, и трясь щекой о широкую крепкую спину.

Звуки их страсти сменило тяжёлое, хриплое, перемежаемое слабыми стонами дыхание. Обе дренейки, потные, измазанные семенем, слюнявые, одуревшие, какое-то время были не в силах двигаться. Стимула даже не стояла на четвереньках – она просто рухнула коленями на пол, лицом на софу, куль кулём, как и подруга на её спине.

— Мало. – Сказала вдруг небеснокожая.

Невзирая на видимое утомление и недавнюю победу страсти над разумом, её голос звучал на удивление чётко. Впрочем, ещё более измученная подруга от неё в этом нисколько не отставала.

— Мало. – Согласилась Стимула.

Волшебница на её спине чуть оживилась, и серокожая вскоре почувствовала, как та покрывает её нежными поцелуями.

— Ещё? – Спросила одна.

— Ещё. – Согласилась вторая.

— ДА, БЛЯДЬ! – Вклинилась третья, заставив первых двух на минутку отвлечься от своих дел.

Пока они доводили друг дружку до седьмого неба, рядом тот же путь проделала и пара их подруг. Дойдя до скорости, какой позавидовала бы швейная машинка, воровка кончила-таки с громким криком. Краснокожая же, что, казалась, вот-вот укоренится от долгого стояния, явно финишировала чуть раньше, и теперь сдрачивала остатки спермы под завершающими толчками подруги. Вся её спина превратилась в узор из кровавых укусов – и хоть красная кровь не слишком выделялась на красной коже, натекло её столько, что она сбегала к низу спины точно надетый задом-наперёд алый фартук.

— Вижу, времени вы не теряли. – Заметила магичка.

— Ты за кого меня держишь? – Осклабилась Кальдера. – Моя кровь горячее магмы! Не умею я стоять без дела.

— Ты ща тока и делала, шо стояла, ёпта. – Ехидно заметила Оторва, покусывая красное ушко.

Эредарка в ответ на замечание щёлкнула не глядя щёлкнула подругу по носу. И резко отклячила зад – да с такой силой, что лиловая вылетела пробкой и покатилась по полу, довольно хихикая.

Впрочем, синяя с серой этого уже не замечали. Заветное слово «ещё» было сказано и теперь требовало исполнения. За которое дренейки взялись со свойственной им страстью и тщательностью.

Собравшись с силами, волшебница подхватила подругу на руки и, удерживая на весу, направила свой твердеющий на глазах член под хвост последней. Не мешкая, та ухватила её за плечи и обвилась ногами вокруг тонкой талии, приглашая продолжить.

Их глаза встретились, томные до предела. Изора открыла было рот, чтобы спросить у подруги разрешения начинать, но та запечатала её уста поцелуем раньше, чем магичка успела исторгнуть один-единственный звук.

Большего не требовалось. Миг – анальное кольцо охотницы бьёт по её яйцам и паху, растянутое основанием члена до ширины её кулака. Следующий миг – внутри заднего прохода остаётся самый конец, широким мясным кольцом залупы подцепляя колечко сфинктера и чуть не выворачивая тот наружу.

Ритм был взят – на зависть зайцам да кроликам. Волшебница будто вознамерилась доказать всем присутствующим, что она не только колдовать да болтать горазда. И отнюдь не маленькое, а очень даже крупное и крепко-жилистое тело охотницы скакало в её объятиях вверх-вниз как на пружинке.

А где были задействованы тела, к делу подключились и губы. Дренейки принялись целоваться в дикой, несдержанной ничем страсти. Поцелуи то и дело перерастали в покусывания – и далеко не всегда нежные, от чего лица дренеек украсились синяками и кровоподтёками. Страсти поддались даже щупальца по краям их лиц – они боролись друг с дружкой, агрессивно ласкали лицо, дразнили оставленные зубами раны, залезали в рот, ноздри, касались даже глаз.

Обе дренейки старались доставить одна другой и боль, и удовольствие в равных долях. Хвост Изоры принялся терзать и без того разбухшие и потемневшие яйца подруги – то сожмёт, то оттянет, то ударит, то ужалит острым кончиком; после и вовсе заполз в задницу серокожей, задвигавшись с членом вразнобой. Хвост Стимулы от коллеги по анатомии не отставал – он сначала кнутом выхлёстывал уже изорины шары, а затем со всего маху пронзил зад волшебницы и принялся не трахать – насиловать тугое мясистое колечко.

Пятая конечность охотницы двигалась с невероятной прытью и яростью. От глубоких проникновений живот магички пучился с такой частотой, что казалось – кто-то бьётся там, стараясь вырваться наружу. Хвост внутри изориных потрохов извивался и скручивался, хаотично меняя темп и направление рывков, от чего бугорки на плоском небесного цвета животике появлялись тут и там. По всей длине толстого кишечника – погружаться глубже не хватало длины.

Но больше всего внимания хвосты подруг уделяли их простатам. Тем маленьким чувствительным бугоркам между задницей и основанием члена, что так любили отзываться на ласку, посылая по члену сладкую волну. И под таким яростным напором эти бугорки практически пели от предвкушения и восторга перед скорым и неизбежным исходом.

И он пришёл – пришёл во всём белоснежном, преисполненном сладкими стонами великолепии! Издав нежнейший, какой-то птичий стон, Изора вошла до упора и хвостом, и членом, подёргивая бёдрами в нетерпеливом стремлении как можно быстрее надуть подругу до упора и дальше. С небольшим опозданием, кончила и Стимула, введя хвост до предела – тугая струя её семени ударила в их сплетённые поцелуем лица, покрасив подруг белым.

Обоюдные оргазмы дренеек и не думал утихать. Всё больше семени покрывало их тела, стекая струйками на пол, и всё больше закачивалось внутрь серокожей, живот которой стал надуваться. Избыток семени струйками бил из промежутка меж краями хвоста и члена магички, пока белый поток прокладывал дорогу наверх. Вскоре потроха охотницы оказались переполнены, и семя выплеснулась из её рта – прямо в жадно целующий её рот самой Изоры.

Продолжая бороться с языком подруги, та принялась сглатывать плоды своего же оргазма. А после, когда обе дренейки перестали наконец извергаться, взялась приводить лицо охотницы в порядок – чистить-слизывать, высвобождая естественно-серый оттенок кожи из-под белизны семени. Вскоре и Стимула присоединилась к её занятию, сполна вознаградив волшебницу за усилия уже собственными ласками. Наконец, спустя не одну минуту страстной работы языками, лица и верх грудей дренеек были высвобождены из-под слоя спермы.

Изора прильнула к подруге, которую по-прежнему держала на весу, и испустила долгий стон облегчения. Закрыв глаза, она мягко тёрлась своей иссосанной, искусанной щекой о грудь серокожей.

— Не могу без тебя, сучья ты простецкая душа. – Бормотала волшебница голосом сладким от неги и нежности. – Ты как фундамент для моего дома, как воздух для моего ветра. Обнимала бы тебя до конца света.

Охотница же не отвечала. Также вся в засосах и укусах, зажмурившись она уткнулась в волосы подруги, вбирая их аромат, пока руки её нежно гладили ту по спине и шее. На лице хозяйки дома играла лёгкая, безмятежная улыбка.

— Чувства взаимны. – Сказала наконец она, подарив Изоры поцелуй в макушку. – Однако, чтой-то я своих дружков не чую как следует. Не посмотришь?

Изора вняла словам подруги. Она осторожно сняла серую с члена, поставила на пол и, развернув, заглянула той под хвост.

Увиденное заставило волшебницу виновато скривить лицо. Не удивительно, что Стимула не чуяла «дружков» как следует! Её яйца, и без того огромные и тёмно-серые, после недавнего сеанса неприкрытой жестокости приобрели угольный оттенок и разбухли. А мощный мускусный запах её плодовитости сменил мелкий палёный душок.

— Мирра? – Повернулась к старшей магичка. – Кажется, у нас снова инцидент: «Яичница».

В ответ, жрица вздохнула.

— Порой меня так и подмывает вместо лечения дать вам недельку походить с последствиями вашей любви ко взаимному членовредительству. – Проворчала-проворковала (проворчковала?) она. – Глядишь, научились бы выше ценить честный труд целителя.

Но хоть поворчать она поворчала, а к лечению приступила безотлагательно. И нанесённые друг дружке в порывах жестокого сладострастия раны у Стимулы и Изоры будто ластиком стёрли.

Как следует промассировав свои тестикулы, явно наслаждаясь вернувшейся чувствительностью, серокожая позволила себе фыркнуть.

— Пф, ишь разворчалась, мать! Тебе армию по силам возвратить с того света, ты не вспотеешь хоть седьмицу напролёт нас лечи.

Платиновая дренейка подобралась и упёрла руки в боки. Её мягкое округлое лицо приобрело при этом важное выражение – ну точно мать, что решила объяснить что-то непутёвому ребёнку.

— Снова ты за своё! Расход сил не волнует меня уже несколько тысячелетий, моя милая. – Сказала жрица наставительно. – Но я должна заметить, что ваши любовные травмы перестали радовать свой новизной уже через пару лет практики... Что началась почти полвека назад и с тех пор не прекращалась ни на день! Я – не деревенская знахарка: «корова болеет, поди подлечи». Я – художница-перформансистка от мира медицины! И я способна воплощать в жизнь любые фантазии, а не только вечно лечить твои отбитые шарики!

Серая фыркнула сильнее, а на её лицо наползла кривая усмешка.

— Трёхста медных монет за каждый хватит?

Её старшая подруга слегка поникла и вздохнула.

— Ну что ты за приземлённая душа такая, кулак тебе под хвост! – Сказала она в деланной обиде. – К тому же, мои услуги стоят больше, чем презренные триста медяков.

— Триста-триста, трахни гнома-арти-глиста! – Вставилась Оторва.

В обоих смыслах, ведь её мордашка вдруг протиснулась подмышкой у старшей. После чего воровка щекой прижалась к массивнейшей титьке и начала лениво покусывать мягкую плоть. Хвост её при этом в ненавязчивой такой манере принялся ласкать здоровый платиновый хер жрицы.

— Не сейчас, моя милая. – Ответила жрица. – Буп!

Получив пальцем по носу, лиловая хохотнула и выпросталась из-под подмышки, напоследок чмокнув большую мягкую сиську. Но не успела она сделать ни шагу назад, как её тут же сграбастали.

— Сама ты на глиста похожа, мелочь плоская! – Произнесла Кальдера на ухо брыкающейся, прижатой к мускулистому животу подруге. – Нечего Мирру донимать. Давай-ка сюда свою жопку – много ты сегодня болтаешь.

Игривые попытки Оторвы вырваться были пресечены со всем возможным тщанием, что граничило с жестокостью. И минуты не прошло, как она оказалась придушена длинным языком и скручена в максимально беззащитной позе: со сведёнными за спиной руками и закинутыми за уши копытами – первые перехватывала одна рука демоницы, вторые над головой воровки удерживала вторая. Даже хвост её, что до последнего старался ухватить эредарку за яйца, был оплетён хвостом последней, несравнимо более мощным, и задран вверх и в сторону. Снизу же, в ставшую такой уязвимой попу уже смотрел громадный чёрный член, налитой и твёрдый как дерево.

Кальдера не тратила время попусту. Она рванула бёдрами вверх, насадив лиловую задницу до упора с такой силой, что даже позволь она воровке упасть под собственным весом, сила тяжести проиграла бы сравнение. У той аж сфинктер влажно затрещал, когда расширяющийся к основанию член резко оказался внутри, каждый миг и миллиметр этого рывка заставляя колечко мышц приспосабливаться ко всё большему охвату. Её достоинство было теперь так глубоко и сидело так плотно, что она могла бросить подругу – и та осталась бы трепыхаться на толстом органе, точно рыба на гарпуне.

А что последовало дальше и описывать страшно. Кальдера была самой большой среди пятёрки подруг-садисток – во всех смыслах. И если её член, покрытое чёрным глянцем неохватное орудие пыток, не превосходил члены подруг прямо-таки кардинальным образом – всё же, конский хер есть конский хер – то вот её сложение... Бугрящееся мышцами красное тело, закалённое столетиями битв под знамёнами Пылающего Легиона, могло бы вдохновить скульптора на создание статуи идеального атлета. Конечно, будь у Кальдеры хоть капля любви к искусству для позирования и хоть капля терпения, дабы не вырвать труженику искусства голову вместе с хребтом.

Сила, способная играючи гнуть металл и дробить камень, быстрота стрелы, волчья выносливость и кобылий вес – таковой была эредарская воительница по имени Кальдера. И сейчас вся эта сила подчинилась единой цели – заставить несносную лиловую мелочь видеть звёзды и ходить враскоряку.

С глазами шириной с монету, радостно повизгивающая Оторва телепалась в медвежьей хватке подруги, как подхваченный ураганом листок. Поршень покрытого глянцево-чёрной кожей мяса немилосердно и неумолимо вбивался в неё снизу, с дикой частотой вспучивая живот от пупка до начала грудной клетки. А внутри, под гладкой лиловой кожей, должно быть, столь же часто танцевали органы, торопившиеся убраться с пути громадного конского хера.

От того, что видели его нормальные глаза, шоколадный глаз Калеба моргнул раз-другой в ужасе. Ему уже не посчастливилось самым интимным образом познакомиться с членом краснокожей, и потому он имел чёткое представление о возможностях этого мясного тарана. Сокрушившийся за тысячелетия бессчётные мириады задниц, он причинял боль как никакой другой, завоёвывая себе пространству внутри жертвы с беспощадностью, достойной хозяйки. Если остальным дренейкам приходилось идти на ухищрения, чтобы заставить орать погромче, Кальдере было достаточно просто двигаться.

Вот и сейчас она просто двигалась – с такой силой и скоростью, какой позавидовало бы любое чудище. Лиловокожей только и оставалось, что придушено хихикать и повизгивать, демонстрируя чудеса гибкости в настоящем капкане из мускулистой демонской плоти, что намертво зафиксировал её привыкшее танцевать и брыкаться тело. Вывалив язык и закатив глаза до полной неразличимости зрачков, умом она погрузилась в свой собственный мирок, где была лишь могучая подруга, огромный конский член и неудержимая скачка в её тугой худощавой попке.

Для Оторвы это был, кажется, лучший из миров. Ибо очень скоро её возбуждённый сверх предела член гордо поднял белый флаг капитуляции до самого потолка – под недовольные вздохи и возгласы Изоры. А потом ещё и ещё, и ещё, и ещё много-много раз – лиловая кончала как гномская скорострелка, крася всё вокруг белым: пол, потолок, себя, Кальдеру. Порой долетало даже до стен и мебели, и даже до остальных дренеек, которым пришлось волей-неволей отойти подальше. Даже до лежащего под стенкой пленника пару семяизвержений достали, обдав густой россыпью белых капель.

Долго долбила подругу краснокожая силачка. Мотая подругу мясной куклой, долго бугрились её мышцы, щедро обливаемые потом и семенем. Но в итоге даже её наработанная бесконечной войной выносливость сдала позиции – с диким, заставившим Калеба сжаться рёвом, с потоком пламени изо рта, демоница кончила.

И оргазм её был столь же бурным, сколь она сама. Лиловая худышка заёрзала, визжа и изливаясь белым в очередном своём оргазме, а живот её начал надуваться на глазах – и быстро! Обычно плоский, с лёгким налётом гибких и выносливых мышц, он сначала вспучился под диафрагмой, где завис кончик кальдериного фаллоса. Затем, полнота разошлась по нему целиком – поджарая плоть наливалась тяжестью и объёмом, присущим беременным. И больше того – постепенно отогнув к полу стоявший колом член, раздутый живот начал свешиваться, полностью загородив пульсирующие яйца воительницы. Даже её собственный отогнутый животом член скрылся за надутой плотью почти целиком – видной оставалась лишь залупа, обильно истекающая семенем.

А потом могучий эредарский залив спермой проделал-таки дорогу насквозь. Проследовав естественным маршрутом противоестественным образом, он затопил сначала потроха, после надул желудок и, взбежав по шахте пищевода, взрывообразно заполнил рот – и нос. Щёки Оторвы мгновенно надулись, сделав её похоже на надутого лилового хомяка, а из ноздрей под давлением забили белые струи. Секунду спустя, давление разомкнуло её челюсти и вышло наружу фонтаном, окатившим пол-помещения – на полу разлилась настоящая белая лужа.

Кальдера спускала не одну минуту, но в итоге, нехотя, покинула уютные недра подруги. Фонтан из рта последней к тому моменту выродился жиденькой струйкой – зато снизу разверзлись настоящие плотские хляби. Поток эредарской спермы ударил в пол, заливая его ещё сильнее, а надутый непоседкин живот стремительно съеживался – сама она при этом не прекращала кончать, добавляя к общему беспорядку.

Ещё пару минут спустя, когда вторичное извержение семени сошло почти на нет, а воровкин живот вновь стал плоским-подтянутым, демоница опустила-таки подругу на пол. Она действовала осторожно, но после такой лютой долбёжки лиловокожая сначала просто осела на разъехавшихся ногах, а потом ухнула лицом в белую лужу. Хвост её, онемевший в объятиях чужого сильного хвоста, остался торчать к потолку, мелко подёргиваясь.

Вид этот дал Стимуле кой-какую идею. Пока воровка валялась посреди семенного паводка, а одуревшая лицом, но смягчившая взглядом воительница разглядывала её, тяжело дыша, хозяйка имения достала из одной из тумб какую-то условно белую тряпку. Оказавшаяся мелкой рубахой с характерным гномьим шитьём, та была тут же привязана к дрожащему лиловому хвосту – картина капитуляции стала полной.

По рогатой компании пронеслись осторожные смешки, вскоре ставшие слитным дружным хохотом. Отдышавшись, Кальдера присоединилась к нему, и её примеру последовала и Оторва, булькавшая что-то смешное прямо в лужу. А когда смех стих, дренейки получили возможность сполна изучить катастрофическое положение дел в домике.

Белым было заляпано всё. Большая пола была парящей пахучей лужей, от мускусного запаха и источаемого тепла которой стало трудно дышать. На стенах и мебели, даже на потолки – бесчисленные пятна, местами сливающиеся в единый склизкий узор. Даже сами рогатые и их пленник-горемыка были как следует заляпаны плодами любви непоседы с костоломицей. Перспектива уборки казалась несбыточной мечтой.

Изора даже вздыхать не стала. С глазами, полными вселенской скорби, она осмотрела загаженный домик, некогда сделанный её руками. Закрыв свои небесные глаза, магичка сделала несколько размеренных вдохов и выдохов, взмахнула рукой...

И вспышкой телепортации очистила всё помещение до блеска, после чего с довольным видом посмотрела на подруг.

— Учитесь, пока я жива!

— В натуре, мля. – Проворчала быстро пришедшая в себя мелочь, срывая с хвоста «белый флаг». – Жопа ленивая кончу подбирает.

— Тц! Развелось критиков! – Изора пальнула мелким огненным шариком в задницу воровки, что подскочила с визгом и спряталась за посмеивающуюся Кальдеру, откуда показала магичке язык. – Между прочим, рассредоточить поле телепортации с точностью до микрона по объёму настолько сложной формы – задача, на которую способно меньше магов, чем у дренея пальцев. Даже среди моих коллег в Кирин-Торе – особенно после того, как госпожа Праудмур удалилась в семейное гнездо растить внуков.

— Хм... Слушай, родная... - Начала серокожая задумчиво. – А адресат-то кто?

Небеснокожая довольно и недобро улыбнулась.

— Скажем так – где-то далеко-далеко один не в меру любопытный натрезим сейчас отправился в Круговерть крайне унизительным способом.

Она по-простецки шлёпнула губами, издав характерное: «ЧПОК!», что остальные встретили довольными смешками.

Калеб же смотрел на происходящее, распахнув глаза в ширину ворот. Дикая ебля, что развернулась только что на его глазах, не то что не укладывалась в его разуме – взрывала его при попытке уложиться. Декалитры спермы, огромный раздутый живот, бесконечная долбёжка конскими хуями в таком темпе, что измельчил бы его тело – всё это бы откровенным перебором. В прострации, он разглядывал смеющихся дренеек, и мыслей в его голове было меньше, чем в мёртвой черепушке – в конце концов, таковая могла принадлежать и личу, а уж кто-кто были горазды думать, так это немёртвые колдуны.

А затем, внезапно как снег посреди летнего Мулгора, Мирра бросила через плечо, выстрелила взглядом – прямо в него. Пронзительно-острым, как стрела, полным страшной, необузданной похоти, недобрым – и требовательным. Парень, что так и не пришёл в себя после предыдущего сеанса оральных ласк, задрожал – светлые силы, каким же ужасающе требовательным был её взгляд!

— Ты на что, малыш, уставился? – Поинтересовалась жрица.

— Н-ни на что, госпожа! – Пролопотал ответ юный маг. – П-просто в себя прихожу... Вот...

Он уже начал было готовить себя к тому, что платиновокожая устроит ему взбучку... но та лишь улыбнулась в своей обычной, тёплой манере.

— Ну конечно же, малыш, всё правильно! Ты проделал немалую работу – а впереди её ещё ой много. – Проворковала она, не то успокаивая, не то издеваясь. – Это правильно, что ты отдыхаешь. Позволь я тебе помогу – а ты тогда поможешь мне.

Поток целительных чар наполнил тело купечьего сына теплом и силой. А вид подёргивающегося члена наполнил разум пониманием, о какой ответной помощи говорила дренейка.

Попытка парня встать и подойти к своей следующей насильнице закончилась, не начавшись. Хватило небольшого движения её бровей, чтобы прошедший по спине холодок оборвал эту попытку, когда парень поднялся из лежачего положения на колени. На коленях же, сбиваемых о твёрдое дерево пола, он и проследовал к своей нежеланной цели под пристальным, страшным взглядом жрицы.

Он замер на коленях перед огромной женственной дренейкой – малая пичужка перед матёрым громадным хищником. Перед ней – и перед её вовсе не женственным конским членом, что окроплял пол каплями предсемени. Она же, глядя на жертву сверху вниз, поверх своей необъятной груди и огромного хера, улыбнулась.

Большего для команды не требовалось. И вот уже его рот вернулся на – как наверняка казалось его пленительницам – законное место: тугую дренейскую мошонку

Хозяйство Мирры было не чета изориному. Оно было не только больше раза в полтора – не «яблочки», но настоящие «грейпфрутины»! – но и намного более упругим. Надутые, переполненные спермой, вирильные сферы жрицы источали одуряющий мускусный запах самца. Такой мог выхолостить мужественность из любого вдохнувшего, подчинить его волю мирриной похоти – и Калеб, уже сполна оную «вкусивший», не был исключением.

Первое пробное движение его языка мужедева встретила довольным мурлыканьем. Шары укутанной в платиновую кожу любовной плоти на ощупь оказались ещё более упругими, чем выглядели. Язык лишившегося чести парня едва продавливал неожиданно плотную мошонку, что стремительно покрывалась блестящими разводами слюны. Запах чужой доминантности разъедал чувства и разум – мага бы стошнило, не будь эта вонь столь повелительной. Она без слов или жестов демонстрировала силу своей обладательница – столь большую, что таковая приказывала подчиняться просто самим своим фактом. От одной этой вони, воображение само собой наполнялось образами жестоких кар, на какие, без сомнения, была способна дренейка.

Когда с вылизыванием тугих тестикул было покончено, юноша было двинулся губами дальше. Но у платиновокожей не было желания затягивать прелюдию – она подалась назад, отводя член от послушных губ. А потом стукнула купеческого сына по макушке своим тяжёлым достоинством – мягко, но достаточно чувствительно, чтобы он ойкнул – и поторопился выполнять неозвученное указание.

Взяв дренейский член и направив к себе, Калеб губами припал к широкой залупе. Его чуть не вырвало – по сравнению с Изорой, Мирра истекала предсеменем куда обильнее, а предсемя её было будто бы чуточку жарче. И как её запах был куда гуще изориного, так и вкус измаравшей член белёсой жижи был таковым – и таковым стократ! Если бы не доминантность мужедевы и не страх того, на что она способна, он бы уже извергал содержимое желудка – семя волшебницы, отползая в ужасе.

Но, пусть и страшной ценой, прошедшие часы сделали его осторожнее, если не сказать мудрее. И вместо повторения своих ошибок с волшебницей, он не остановился на краях залупы – осторожно слизав неописуемо горько-солёное, мускусное предсемя, он забурился язычком в уретру дренейки.

— Ооох! Молодец! – Выдохнула она, млея.

Количество предэякулята походило на семяизвержение – если бы юный волшебник не знал лучше многих, КАК выглядел таковой акт в исполнении дренейских мужедев. Постоянный поток белёсой жидкости быстро переполнил его рот, заставив – после мгновения колебаний, прерванных грозным взглядом сверху – сглатывать эту мерзкую жаркую склизкость. Вновь, он сам пересёк очередную красную черту, отсёк очередной шмат своей гордости – и тот факт, что его принудили, ничуть не успокаивал. Рогатая позволила ему работать над дырочкой уретры, унизительно сглатывая предсемя, пару минут, пока игры не надоели ей.

Вдруг, Калеб ощутил чужую руку в своих волосах. Не успел он отреагировать, как его скальп стянули железной хваткой, чуть не оторвав от черепа.

— Ай-ай-ай! – От боли запричитал парень. Его тут же перебили: - МММВХ!!! КХХХХ!!!!

Не вовремя открыл рот купечий сын, ой не вовремя! До упора член конячий в рот загнали, до самой верхушки глоточки – запихали и глубже бы, да глотка неразработанная да тугая не позволила! Заколотил юнец по руке крепкой платиновой в панике, мычаньем зашёлся сквозь кляп мясной да жаркий, закашлялся от потоков предмалафьи, прямо в глотку истекающих! Закружилась голова – с перепугу, о дыхании забыл дурак молодой!

— С тобой всё в порядке, малыш? – Заметила жрица, игнорируя попытки жертвы вырваться. Голос её удивительным образом сочетал в себе искреннюю издёвку и заботу, что не звучала фальшивой. – Молчишь?

— МММММММММ!!!

Орально насилуемый парень поднял на неё глаза. Рогатая стояла в максимально расслабленной позе, одну руку уперев в своим крутые неохватные бёдра, а другой капканом удерживая его за волосы. В её глаза пополам с магией горел тот же парадоксальный коктейль чувств, что и в голосе – заботливая издёвка.

— Ну что же, тишиной златой гремит знак согласия твоего! – Несколько поэтично провозгласила Мирра.

И двинула членом вперёд, заставив Калеба замычать в отчаянном протесте!

— ММММКХХХХ!!!

Но сколько бы он не протестовал, сколько бы не вырывался, чуть не отрывая себе скальп, сколько бы не колотил по удерживающей его руке и распирающем рот члене, с тем же успехом он мог пытаться плевком остановить лавину. Широкая головка конского члена Мирры продавила сопротивление его глотки и вошла внутрь – совсем чуть-чуть.

Но и той чуточки хватило, чтобы напрочь глотку закупорить. Неохватный, похожий на мясистый гриб кончик конского члена раздул верх его горла так, что очертания любовной плоти дренейки были хорошо видны со стороны – а уж как ощущались! Его будто рвали изнутри – казалось, в любой момент бугристый край залупы просто пропорет мышцы, связки, хрящи и кожу, выскочив наружу и проделав в шее второй, кроваво ухмыляющийся рот.

Дыхание же конский член мужедевы попросту украл. Вдохнуть сквозь мясную пробку не было возможности даже самую малость, а паника и отчаянные попытки вырваться сожгли предыдущий вдох меньше, чем за полминуты. Молодой маг начал попросту задыхаться, слабея и становясь вялым на глазах своей мучительницы – его же собственные стремительно тускнели, теряя фокус.

Внутрь поступало лишь обильное предсемя, капли которого нет-нет да находили отчаянно пульсирующее дыхательное горло. То была особая и особо унизительная мука – попадая внутрь, горячие капельки заставляли юношу содрогаться от кашля, который просто не мог освободить лёгкие от внезапной ноши. Жаркая жижа жгла нутро нежного органа, вызывая приступы слепой паники, чтоб лишь ускоряли растрату последних крох кислорода в бесплодном трепыхании, которое даже борьбой было не назвать.

Когда вдоволь насладившаяся его мучениями жрица всё же изволила вынуть, дыхания в нём оставалось на считанные секунды.

— Пхххааааааа!!! – Парень буквально заглотнул воздух, по-рыбьи шлёпая губами и отхаркивая предсемя. – Умхоляю! Пхащхадхы!

Ему не было дано ни йоты таковой – лишь возможность сделать короткий вдох.

— МММВВХХХХ!!!

Её фаллос вернулся – и больше. Ещё пара миллиметров дренейского мяса ушла в глотку, распирая – нет, раздирая не предназначенный для чего-то столь массивного проход. Телом и разумом парня вновь овладела агония растягиваемой плоти, удушья и инородного, жидкого и постыдного тепла в лёгких. Вновь, он принялся бороться за свою жизнь точно утопающий посреди бушующего моря, но результат был до обидного предсказуемый. Вдохнул он, совсем одуревший от такого опыта, лишь когда дренейка позволила ему – чтобы тут же вогнать член ещё немного глубже.

Платиновокожая терзала-разрабатывала его горло очень долго. Всякий раз она по чуть-чуть углубляла и расширяла узкий проход, сантиметр за сантиметром завоёвывая плацдарм во всё более податливой, истерзанной плоти. Не слишком большой, впрочем – трахея лишь чуть сжалась, оказавшись препятствием, которое можно было только сломить, но не обойти. А в планы Мирры не входило поднимать мёртвых без лишней причины – и уж тем более таковую создавать.

Поэтому, сочтя дело сделанным, жрица вновь покинула уют калебиной глотки.

— Готов, малыш?

Калеб бросил на неё жалобный, измученный взгляд – да и тот через поволоку полубеспамятства. Жальчайшее зрелище: глаза красны от слёз, лицо посинело от нехватки воздуха, тело – тюфяк, даже на коленях держится лишь потому, что за волосы хватают. Не юный выпускник школы чародейства – сопля! Плюнь – перешибёшь!

Дренейка улыбнулась своей жертве улыбкой совершенно искренней, до холодного пота диссонирующей с происходящим.

— Вот и славно! – Сказала она, входя в рот парня до упора.

То, что началось дальше, было стократ хуже всего, что до того вытворяли с его бедным верхним отверстием. Ни предварительные «ласки» самой жрицы, ни его оральный опыт с Изорой не приготовили мага к грубым, глубоким и частым проникновениям. Его просто ебли промеж губ, туго обтянувших огромный хер, всякий раз избивая гортань и заставляя глотку раздаться, вспучивая шею. На голове, волосы начали отрываться в железной хватке от скальпа, ставшего пятном глухой боли, но он, обессиленный и обмякший, уже не особо сопротивлялся. Слабеющей хваткой, одна из его рук продолжала какое-то время удерживать руку насильницы, но в итоге она присоединилась ко второй – безвольно висеть вдоль тела.

Лишь редкие неглубокие вдохи удерживали его на грани сознания. В том была особая агония полураспавшегося разума, пульсировавшего между кошмаром, кошмарной явью и забытьем. Хорошим в этом было только то, что волшебник сумел кое-как подстроиться под её жестокий, но равномерный ритм. И теперь его тело – само, работая точно автоматон из плоти – чередовало вдохи и выдохи так, чтобы не захлёбываться вечно текущим предэякулятом дренейки. Порой, и оно сбивалось с ритма, и тогда юноша заходился мучительным кашлем сквозь конский член, дёргаясь подвешенной за хвост квёлой рыбёшкой.

Как и тогда, когда она содомировала его, Мирра явила полубеспамятному пленнику чудеса выносливости. Всё стало движением, всё стало усталостью, всё стало удушьем, всё стало болью – смазанными, нечёткими, столь неразборчивыми, что едва державшийся на плаву разум порой путал их. Нехватка кислорода была ему равно и мукой, и милостью, полностью смазав ход времени, что в ином случае грозил бы его рассудку. Чем дольше длилась эта оральная экзекуция, тем настойчивее утомление погасить все чувства, поместив насилуемого парня в ставшее таким желанным беспамятство.

Он не услышал полных похоти слов и не заметил, как ускорилась платиновая – лишь слабо стонал с набитым ртом от всё более грубых ударов в гортани. И вошедший глубоко в глотку член партнёрши стал для мага полным сюрпризом, вспышкой боли вырвав его из настойчивых объятий забвения.

— ММММММММ!!!!

Следом, последовало бурное семяизвержение. Мужедева закачивала в его пищевод просто непомерные массы спермы, и горячая жижа быстро заполнила всё доступное пространство. Она била с такой силой, что даже кляп любовного мяса не смог остановить белый потоп – сперма взбежала по пищеводу, фонтаном мерзейшего вкуса взорвалась во рту, по-хомячьи раздула щёки и забила струями из носа, засочилась вокруг губ.

С огромной болью, верхний сфинктер желудка сдался следом – теперь парню через силу буквально скармливали литры спермы. И каким бы объёмистым не был пищеварительный орган, с плодами органа любовного не мог справиться даже он. Переполнившись и слегка вздув живот, он начал пропускать сперму глубже, но этого было мало – не находя вниз достаточно широкого пути, сперма рванула вверх, ещё сильнее набивая носоглотку.

Всё это было для Калеба настоящей агонией. Болела раздуваемая и насильно открытые входы в желудок – кажется, надорваны были и та, и те, а семя разъедало нос изнутри и выжигало вкусовые рецепторы самым мерзким и унизительным вкусом на свете. Лёгкие горели от полного отсутствия воздуха, а сознание стремительно гасло – хоть его и учили в школе плавать и дыхание держать, никакие тренировки помочь не могли. Несколько минут трепыханий на миррином члене были больше, чем перебором.

Он уже почти ушёл в мир беспамятства, когда тёплая волна проклятой целительной магии накрыла его, разом вернув остроту уму и чувствам. Голос донёсся до его ушей, жаркий от страсти и полный обманчивого благодушия:

— Всё в порядке, малыш? – Улыбнулась ему Мирра своей чистой и светлой, диссонирующей улыбкой. – Боюсь, я чуть задержусь – у тебя такое уютное горлышко.

Это больше не даже агонией, и слово «пытка» стало чересчур мягким. Использованная в темнейших и жесточайших целях, светлейшая сила жрицы удерживала его в сознании настолько остром, что он ощущал каждую пульсацию вен на её члене, отмерял каждый грамм изливавшегося в него семени. Растягиваемая, переполненная плодами чужой страсти плоть более не была расплывчатыми очагами боли – он чуял каждый надорванный мускул и связочку, и как крепкие пальцы едва не срывали скальп, и как половицы впивались в ноющие коленки. И сколько бы не горели пустотой лёгкие, лечебная магия не давала ему выход беспамятства – организм будто перестал нуждаться в кислороде, так и не перестав мучатся отсутствием последнего.

В попытки сбежать из этого сексуального ада, маг собрался с новыми, приданными целительством силами. Он принялся отпихивать от себя свою насильницу, чей покрытый потом лобок был совсем рядом – член её вошёл промеж губ до самого кольца препуция. Но сколько бы он не давил и не колотил женственные, но весьма крепкие бёдра платиновой, она не сдвигалась ни на миг и хватку не ослабляла. А время, отмеряемое выплёвывающими семя пульсациями члена в его рту, неумолимым бегом напоминало о безжалостно нараставшем, давящем потоке в глотке.

К ужасу Калеба, под таким давлением вход в его лёгкие не мог держаться долго. В последней попытке вымолить милость, молодой сын купца поднял жалобный взгляд.

И сердце его упало под гнётом животного страха – над ним нависало чудовище в рогатой платиновой маске. Искажённая страстью точно пошедшая трещинами, в этот миг она стала хуже скрывать весь тот свет и весь тот ужас, что жили под ней – свет и ужас, что грозили пустить уже по его рассудку трещины безумия. Против воли, весь мир мага сжался на ней, сошёлся, сфокусировался, отсёк всё остальное, что пребывало в периферийной зрении – образ, который нельзя было игнорировать и нельзя было разглядеть, не навредив своей душе.

Парень зажмурился, гоня прочь жуткое видение. В том ужасном свете как мотыльки в огне погибли все надежды его на милосердие жрицы. Хлынувший же в сдавшуюся трахею горячий белый поток своей безотлагательностью заставил забыть увиденное.

Так, было мигом превзойдено всё, что прежде вытерпел юноша. У него не было слов, дабы описать свой опыт – чистая мука, чистое страдание, новое, незнакомое прежде. Лёгкие горели от едковатого семени, что наполняло их, сокращались в спазматических, жалких попытках прогнать белого захватчика – в них мягкая плоть билась о всё пребывающее семя, рвясь и обжигаясь. Всё его тело билось в конвульсиях – мечущийся в калейдоскопе мучений рассудок пребывал в таком отчаянии и страхе, что ни о каком контроле над собой не могло быть и речи.

Молодой волшебник буквально захлёбывался в дренейской сперме. В этот момент, Калеб опустился до уровня загнанного зверя, готового на всё ради спасения от своей участи. Всё, что осталось от него самого – самые низменные, примитивные чувства: боль, прежде всех других. Болели заполняемые чужими выделениями, сотрясаемые агонией рвущего альвеолы кашля лёгкие, болели растянутая глотка, пищевод и желудок, болели до белых костяшек вцепившиеся в миррины бёдра руки, болели стоявшие на жёстком полу коленки – он и подумать не мог, что долгое стояние на них было сопряжено с такими неудобством и болью.

Всё, что в тот момент осталось от сына купца из Антерпа, молодого мага по имени Калеб – это сгусток страданий, запертый в корчащемся до сорванных связок и сломанных костей теле. Если бы он мог, он бы загнал ледяной клинок себе в голову, лишь бы уйти от такого, но здесь выбирали за него, и выбор этот был бессердечен.

Когда спустя пару растянувшихся вечностью минут Мирра позволила ему упасть, отхаркивая и отблёвывая целые водопады спермы, в нём не было ни сил, ни мыслей. Он просто лежал на боку, сотрясаясь перетекавшими друг в дружку рвотой и кашлем. Сил не было. Мыслей было ещё меньше. Поддерживаемые в идеальной ясности жрицей, они будто изрезали сами себя, лишь чтобы убежать от столь жестокой участи.

— Ну, мать, ты его и умотыляла! – Подметила Оторва, высунув голову подмышкой у восстанавливавшей дыхание жрицы. – Он так либо дубаря даст, либо вольтанётся нах.

Старшая дренейка склонилась над мелкой подругой и чмокнула её промеж рогов в лохматую макушку. После хорошим шлепком по заднице прогнала вон от себя.

— Нечего во мне сомневаться, Оторвочка! – Она упёрла руки в боки, всем своим видом излучая уверенность. – Со мной он не даст ни того, ни другого. Сколько бы ни просил.

Взгляд, которым по-матерински сложенная дренейка одарила пленника, был далёк от материнской теплоты. Лишь похоти было в нём хоть отбавляй – похоти, да обещания недоброго-пренедобрейшейго.

И она не была такой одной – Кальдера наблюдала за залитым спермой парнем приблизительно с тем же выражением. Ещё и облизывалась языком своим длиннющим – ну точно зверюга плотоядная.

— Так! Ну а теперь, девчонки, моя очередь! – Заявила она, ударив себя кулаком в грудь.

— Да ну? – Принялась перечить охотница. – Кто ж тебя назначил, родненькая?

— А вот я сама взяла и назначила! – Оскалилась эредарка, выпуская пламя меж зубов.

— Хуй-начила! В натуре, Туча дело базарит! – Поддержала Стимулу воровка. – После тя мясные руины ебурить чёт не в кайф нихуя. Вечно то грабки пообрываешь, то башку. Или ваще ливер вывернешь. Ты ж ёбнутая, Красножопа. Наглухо, нна. Ха! Хуй те!

Последний возглас сопровождался свистом рассекшего воздух красного хвоста. Только в этот раз лиловая была не в настроении его задницей ловить и легко уклонилась, заставив подругу-громадину зарычать.

— Много пиздишь, мелочь. – Пророкотала Кальдера. – Но может ты и права – я махаться за него не стану, нахуй не упало.

— Ну и кто же из вас, в таком случае, возьмёт приз следующего места? – Поинтересовалась сидевшая за столом Изора, пригубив вино. Магичка улыбнулась: – Может какой-то интересный конкурс устроите? Кто возьмёт первое место, пойдёт первый, кто второе – вторым...

Спорившая троица задумчиво переглянулась. Вдруг, Оторва просияла лицом и достала из-за спины гитару.

— Точняк! Песенный замут законкурсим, ёпты бля! – Она на бробу перебрала струны. – «Разработанная соска, как же нам её делить...» Эй!

Не мешкая ни минуты, Стимула отобрала у неё инструмент и, пока лиловая боролась с её хвостом в попытках вернуть украденное, спрятала тот в шкафу. Вместо этого, достала арбалет.

— Лучше позови лесовиков своих, родная – в салки сыграем. Как вам?

Тут уже воительница почесала репу, нахмурилась и цокнула языком.

— Долго сильно – у меня кол дымиться уже! – Это было преувеличением, но вот из ноздрей её дымок таки повалил. – Лучше по старинке, на топор-дерево-фурлболг.

Рядом, их спор с улыбкой соцерцала Мирра. Вздохнув, точно мать при виде излишнего ребячества своих отпрысков, она ступила меж троицы, сосредотачивая на себе всеобщее внимание.

— Нет! Вы этого делать не будете. – Сказала она с мягкой настойчивостью. После, ткнула пальцем в бойкую непоседь. – Ты! Придушишь его. – В охотницу. – Ты! Размозжишь ему лицо. – И затем в силачку. – А ты! Либо хребет вырвешь, либо голову раздавишь. Мы это уже много раз проходили – вас троих нельзя пускать ко ртам местных хлюпиков.

— Хочешь сказать, наши оральные навыки... сосут? – Уточнила Кальдера.

Секунда молчания сменилась хохотом – нет, лошадиным ржанием. Таким же тупым, какой была шутка. Изора же при виде такого торжества идиотизма проморгалась – уж не почудилось ли?

— Нет ты! – Воскликнула она возмущённо. – Каждый в этом помещении только что потерял извилину! Это не чувство юмора, это преступление против цивилизации!

— «Это преступление против цивилизации, бла-бла-бла!» – Сквозь смех издевалась над ней эредарка. – В очередь, болтунья! Ты не поверишь, как часто мне это говорили!

Она постучала пальцем по лбу – по выбитому на нём светящемуся символу Легиона.

Смех быстро затих. Остальные дренейки посмотрели на подругу без капли одобрения – та аж потупилась.

— «Ха-ха, я сожгла сто миров по приказу бесноватого деда!», да? – Пробасила Стимула, с угрозой. Кулаки её при этом сжались до такой степени, что серые обычно костяшки побелели. – Хошь другую шутейку: «Ха-ха, как-то лет пятсот назад я поймала совсем юного эредара и сделала из него девку!».

Краснокожая примирительно подняла руки, расстроенно вздыхая.

— Да ну вас к Велену, святоши! – А потом глянула прямо в глаза серокожей, с вызовом и насмешкой. – К тому же, миров было побольше сотни... Да и девка из моего брата получилась знатная: сладенькая, послушная, с голосочком тоненьким! Мы с сёстрами оценили.

Остальные встретили её слова понимающими улыбками. Затем, раздался пронзительный голосок Оторвы:

— Братоёбка! Братоёбка! Братоёбка!

Смех вернулся в коллектив, взяв реванш за тишину и сердитые разговоры. Отсмеявшись, Мирра заметила:

— Уж кто бы говорил, милая – как вспомнить во что ты брата превратила! А какой кавалер и паладин был – всем на зависть. Да и не вы одни братолюбием горазды... - Жрица многозначительно улыбнулась. – Порой нам всем стоит пробовать ощущения за пределами привычной рутины, не так ли?

Подруги встретили её слова кивками одобрения. Затем, платиновокожая обратилась к Кальдере.

— Пожалуйста, не забывай порой осаживать своё чувство юмора. Хорошо?

Она бросила на подругу взгляд глаз, где смешивались многие эмоции. Грусть, злость и осуждение, любовь и забота, и что-то застарелое, древнее и недоступное человеку. Какая-то слоёная окаменелость из множества копившихся столетиями и тысячелетиями, спрессовавшихся воедино эмоций. Что-то, что было открыто пониманию лишь древнего существа, жившего и чувствовавшего много больше, чем было отмерено не просто отдельным людям – целым цивилизациям. Старая рана, впившийся в разум раскалённый клинок, выкованный бесконечной войной с Пылающим Легионом.

Бывшая воительница Легиона встретила взгляд подруги своим, таким же древним и многоликим.

— Прости. Порой ностальгия по старым денькам догоняет меня. Кровь – чёртов наркотик. – Сказала она, криво улыбаясь.

Было в этой улыбке не меньше глубины, чем и во взгляде. И на жест этот жрица ответила симметричным, глубоким, древним – только не было в её привычки криво ухмыляться. И улыбка её полногубая была мягкой, немного грустной и мечтательной – быть может, по вещам, которые были, или которые могли быть, но не случились.

После, когда улыбки поугасли, она снова обратилась к остальным дренейкам:

— Так или иначе, будьте осторожны с нашим малышом. Я не хочу лишний раз тратить силы на его воскрешение лишь потому, что вы от влажных языков и пухлых губок дуреете. У меня на эти силы большие планы сегодня. – Она обменялась с подругами понимающими улыбками. После глянула на Калеба и добавила: – В рот не суйте, сделайте как-то иначе. Я верю в ваше воображение. Что же касается тебя, малыш...

Вспышка её глаз, тёплое прикосновение целительной магии – и вот Калеб, мигом пришедший в себя, сидит в луже дренейского семени и перепуганными глазами разглядывает своих пленительниц. Сама же жрица вновь решила довольствоваться ролью наблюдателя и отошла в сторонку, более не возвышаясь стеной между подругами и парнем. Видя и слыша три пары копыт, вышагивавших в его сторону, он с писком вскочил на ноги, забыв об усталости.

— Да не бойся ты так, малыш. Неужели пропустил всё мимо ушей? Они будут нежны с тобой. – Проворковала Мирра.

А ведь он и правда пропустил, обессиленный, едва живой после её жестокого орального насилия. И недоумевал теперь, о какой такой нежности шла речь – само слово это казалось ему какой-то дурной насмешкой. Недоумевал – и не верил ни слову.

Потому не было удивительным, что он тут же рванул к дверям. Но едва шаг успел сделать, как Изора щёлкнула пальцами, и синие кандалы из света сомкнулись вокруг его ног. Паникующий, не ожидавший такого поворота Калеб шлёпнулся ничком, едва успев выставить руки и спасти лицо от удара.

Встать юнцу не дало стимулово копыто. Аккуратно, но твёрдо вставшее между лопаток, оно пригвоздило его к полу так же надёжно, как если бы он был к нему прикован. Прижатый твёрдой роговой плотью, молодой маг заёрзал на месте черепашкой, скуля, а после затих и весь как-то сжался и поник.

— Знаешь, родная, ты могла бы нам порезвиться дать! А не вязать мальца разом. – Заметила Стимула, бросив на волшебницу сердитый взгляд. В ответ ей послали воздушный поцелуй. – Ладненько, так тоже сгодится. Ей, малец!

Не добившись немедленно ответа от пленника, она наступила на него сильнее – всего чуточку. Лёгкие юноши мигом покинул весь воздух, с не то свистом, не то писком, а лицо исказилось болью.

— Слышь, Туча Серая! Чёт я не думаю, шо лепёхи отвечать умеют, ёпта. – Ехидно заметила воровка.

— Да, но как звучит – прямо как те игрушки-свистюльки на ярмарке. Ну, которые нужно сжимать в кулаке. Жаль все полопались – торговец ругался. Нехорошо с ним получилось. – Заметила краснокожая.

— «Нехорошо»? Сильно гладко ты стелешь, госпожа «кровь – чёртов наркотик», уголки приглаживаешь. – Проворчала Стимула. – Тебя на ту ярмарку по сей день не пускают – Мирре пришлось поднимать с того света отбивную заместо покойника. Но ты права, родная, малец и впрямь похож на те игрушки. Ну-ка!

Она нажала снова – снова Калеб пропищал-просвистел вылетающим из лёгких воздухом. Теперь копыто вдавилось в его тело без намёка на мягкость – будто наковальню кто-то на спину поставил.

Серокожая расхохоталась:

— Ха-ха-ха-ха! Экая потеха! Да он и впрямь как те игрушки!

Она принялась нажимать на юнца снова, снова и снова. Её старания вскоре добавили к пискам-свистам аккомпанемент из хрустящих рёбер и хрипящих попыток жертвы закричать. Обсуждаемая недавно сохранность парня, кажется, перестала волновать охотницу.

Впрочем, её забава была недолгой. В стороне вежливо кашлянули.

— Кхм-кхм. Вы ничего не забыли, мои милые? – И бросили на охотницу взгляд, полный неодобрения.

— Хе-хе! Точно! – Серая виновато потёрла голову, убирая копыто с Калеба. – Ты там как, малец?

«Малец» не ответил и даже не двинулся. Грудина будто раскалёнными ножами наполнилась – каждый вдох и каждая попытка двинуть хоть единой мышцей жгли и резали нервы. Дыханию едва удавалось пробиваться сквозь боль, когда нехватка кислорода заставляла паникующее тело лихорадочно всасывать воздух; выдохи же выбрасывали кровь. Глаза его полуприкрытые смотрели куда-то вперёд, но он не замечал ничего.

Со вздохом, жрица привела в действие своё волшебство. В очередной раз за этот страшный день, целительная магия вернула телу юнца целость – а его самого вернула в сердце секс-кошмара. Оклемавшись, он бросил по сторонам умоляющий взгляд, в котором оставалось мало надежд на то, что мольбы будут услышаны.

Но к его счастью, на этот раз его не собирались мучить.

— Ладно, вставай давай. – Калеб попытался исполнить её указания, но стоило ему начать распрямляться, как она вмешалась. – Да не в рост, а на коленки, малец, на коленки. И не боись – больше не обидим. Пока что. Но токмо если будешь послушной девчулей! Будешь слушаться?

Дрожащий парень быстро-быстро закивал. Он стоял перед троицей на коленях, практически в тени их здоровенных вздыбленных елдаков – в этот момент молодой волшебник казался себе не менее беззащитным, чем когда его нагого привязали к станку на поругание. С кончиков членов срывались белые капли, разнося запах чужой вирильной силы, на фоне которой его собственная мужественность блёкла, как малая лесная пичужка на фоне гигантского орла.

Девчуля... Это унизительное слово эхом разносилось в черепе мага. Безжалостное, жестокое, крушащее его достоинство подобно булаве, оно в то же время несло в себе зерно истины – и именно потому жалило так остро.

Кто он теперь, недавняя гроза девичьих прелестей и гордый задиратель юбок? Лишённый чести, безвольной рабыней принимавший члены в оба отверстия, глотавший чужую сперму, вкус которой до сих пор призраком носился в его рту. Как заправская шлюха, дырка-подстилка, он стоял на коленях перед тремя членами разом, готовясь сосать и лизать, и сглатывать густую, горячую белизну. Унизительно надеясь покорностью избежать, а если надо вымолить спасение от куда худших участей: чтобы его не били по причинным и иным местам, не заставляли делать какие-то мерзости и не ебали в попу, в агонии криков разрывая тугое колечко конскими хуями.

Из транса невесёлых мыслей его вырвал бойкий голосок.

— Па-ацан-чик! – Окликнула его воровка. – Хули уснул, ёпта? Не видишь – наши дружки заботы просят. Ручками смогёшь?

Для верности она тряхнула массивным лиловым членом. Подруги принялись повторять её жест, и спустя мгновения перед юнцом качались три широких залупы. Сгорая от стыда, с дрожащим от слёз взглядом, Калеб потянулся к дренейским фаллосам.

Они были горячими – те два члена, кальдерин и оторвин, которых он коснулся. Пальцы, попытавшиеся охватить толстые стержни плоти, не сумели сомкнуться, и велики были непокрытые ими пробелы. Неохватная плоть толстыми венами пульсировала под его пальцами, почти обжигая – и телесным теплом, и душевным терзанием, стыдом.

— Что застыл, малец? – На этот раз его окликнула охотница. – Дружок у меня не самонадрачивающийся, так что работай давай. Не вишь – скучает он.

Он открыл было рот, чтобы возразить – где, мол, у него третью руку увидели? Но серая опередила расспросы – сильно качнув бёдрами, она ткнулась головкой в лицо зажмурившегося парня. Прямо в его губки.

— Молчи, воздух не колыхай. Рот тебе для другого нужон... девчуля!

Спорить Калеб не посмел – в этот раз его хотя бы никто не бил. Не пытался удушить членом, не драл до немоты в отбитых яйцами яйцах, не срывал анус вместе с голосом, не творил каких-то других, пока неведомых ужасов. Поэтому, сглотнув слюну с остатками гордости, юный маг начал двигать руками, а затем медленно раскрыл рот и вытянул язык навстречу конской елде. Даже почти не поморщился, когда бугорки вкусовых рецепторов осадил неприятный, но уже знакомый вкус – увы, опыт в ублажении дренейских фаллосов ртом у него теперь был.

И он использовал его во всю, подкрепляя воспоминаниями о ласках своих многочисленных подруг. Водя ладошками по двум членам и вылизывая третий, он как мог старался ублажить своих рогатых мучительниц. Те же явно наслаждались процессом – не столько из-за неумелых ласк мага, сколько из-за унижения, которым ему приходилось подвергать себя по их, дренеек, прихоти.

— А теперь мне подлижи, слабачок. – Скомандовала Кальдера.

Парень подчинился. Теперь уже его рот гулял по чёрной залупе, а в освободившуюся руку лёг толстенный член серой. Та подхватила его запястье хвостом, принуждая двигаться быстрее – зыркнув, Оторва тут же повторила это. А скоро и запросила-приказала ему обслуживать себя ртом, поменявшись местами с Кальдерой.

Новый темп утомлял. Когда его подружки доставляли ему удовольствие руками или когда он в их отсутствие помогал себе сам, Калебу и в голову не приходило, насколько это занятие может быть изнурительным. Уже через пять минут непривычные к тяжёлой работе запястья волшебника заныли, через десять – начали болеть.

Дренейки сменяли одна другую, время шло. Падали силы, а вместе с ними стала падать и чувствительность его рук. Всё более неуклюжими выходили движения юного волшебника, и мало уже доставляли кайфу рогатым.

Тогда Стимула поглядела на стоявшую рядом Изору с немой просьбой. У той как раз имелись отработанные методы увещевания нерадивых юнцов.

— Ну что ты такой бестолковый! Как маг – вообще негоден, и даже как подстилка – третий сорт. – Заворчала волшебница, щёлкнув пальцами. – Ну-ка, волю в кулак, члены в кулак – раз-раз, ручками, резвее!

И Калеб задвигался – резвее резвого! Холодный пот выступил на его лбу, и страх заполнил глаза слезами – рядом с мошонкой мага знакомо уже заплясал огонёк-заклинание. Сквозь немоту и боль в руках, сквозь растущую слабость и нехватку выносливости, парень выкладывался на полную – он так не пыхтел даже на жестоких уроках физического развития, какими закаляли молодых магов школы. Изо всех сил старался, под довольными улыбками рогатых садисток – не хотелось вновь знакомить родные шарики с горячим огоньком! Новый сорт страдания познавал в процессе, раньше почти незнакомый и по роду занятий неположенный – сорванных связок, перетруженных мышц и воспалённых от усердия суставов.

Спустя показавшийся вечностью отрезок времени, его усилия были вознаграждены – если, конечно, это слово было применимо к ситуации. Исторгая многоголосые стоны сладострастия, стараниями мага дренейки оказались в шаге от вершины блаженства. Всего пара движений его рук и языка, всего пара секунд – и они окажутся там, на самом пике.

Но прежде, чем он довёл их до этого пика, в процесс вмешалась Изора.

— Ты ничего не забыл, недоучик? Подруги хотят угостить тебя за старания. Ты же не будешь им отказывать, верно?

Огонёк у яиц Калеба стал чуть жарче, и парень торопливо покачал головой. Поставленный перед простым выбором – жаренные яйца или унижение, он выбрал второе. Зажмурившись, стараясь как можно отвлечься от окружающей страшной действительности плена и насилия, он повиновался и открыл рот пошире.

О, сколь манящим было это призывно открытое, но недоступное из-за запрета старшей подруги отверстие! Это колечко из немного чувственных губок, в которых за белыми рядами зубов пряталась влажная розовая плоть и юркий язычок! Каждая из рогатых бестий мечтала в эти секунды протолкнуть своё достоинство внутрь – и насиловать, драть, трахать! Натягивать мычащий в протесте рот, наслаждаясь спазмами отчаянно пытающегося вдохнуть горла, на поверхности которого будет видна каждая жилка натянувшего кожу члена. Достичь головкой самого дна, чтоб желудочный сок слегка пощипывал чувствительную плоть, заставить эти милые губки прикоснуться к животу и мошонке. Заставить юнца ощутить спазмы последней, когда та будет изливать, надувая, в его живот своё содержимое. Посадить его на цепь у кровати, сделав семя единственным элементом диеты, а самого юнца – послушнее пса и нежнее наложницы.

С тёмной похотью в головах и во взглядах, со сладкими стонами на устах, рогатые бестии финишировали. Их лица исказились страстью, растопырились, подёргиваясь, обрамлявшие лица щупальца, а члены отстрелялись дружным залпом, белой волной ударили по лицу парня с такой силой, что тот немного пошатнулся. Густая белизна спермы маской замазала его лицо, мантией легла на плечи, спину и грудь, короновала голову склеившимися в ком чёрными волосами.

И, конечно же, обильно попала в рот. Идеальная белизна зубов, телесный цвет губ, розовое нутро – всё приобрело равномерный, серовато-белый оттенок дренейского семени. Мигом наполнив и переполнив доступное пространство, оно устремилось дальше и не найдя проходу в закрытой глотке, начало выхлёстываться наружу. Изо рта парня вниз и в стороны полился белый водопад, оставивший на лице седую бороду, конец которой протянулся по груди, животу, паху и даже ногам – до самого пола, до болящих от долгого стояния колен, укутывая их тёплой белизной.

Когда семяизвержение наконец прекратилось, Калеб напоминал какой-то белый сталактит. На нём просто не осталось не залитого спермой места. Перехлёстывая через голову и плечи, она залила даже ягодицы, проскользнув и в манившую дренеек складку между ними. Он целиком стал серовато-бел тем оттенком, что имело лишь семя, будто весь разом сменил цвет кожи.

Убедившись, что это действительно финиш, юноша уже хотел отплеваться. От вкуса и чужого тепла во рту хотелось сгинуть, провалиться, найти смерть на худой конец. Но освободить рот от этого унизительного бремени ему не дали.

— Кажется, я говорила тебе об угощении, не так ли? Разве твоя мать не учила тебя, что выплёвывать угощение – это невежливо?

Краешки глаз мага задрожали и увлажнились. Даже в малых мелочах пленившие его дренейки старались помучить свою жертву, жадными пираньями оторвать ещё крошечку достоинства и чести. Он хотел было пойти ей наперекор, плюнуть на возможный риск получить наказание – которое, он не имел оснований сомневаться, своими муками затмит всё, что маг пережил до. Лишь бы сохранить те крохи себя, которые намеревались сожрать эти рогатые хищницы.

Но огонёк у его яичек снова стал жарче, и гордость сгорела в нём без следа. Зажмурившись покрепче, Калеб медленно закрыл заполненный семенем рот. И, после пары секунд колебаний, с медлительностью улитки заставил себя сглотнуть.

Дренейки следили за его унижением, затаив дыхание. И в тишине пристройки те пошлые звуки, с которыми его горло глоток за глотком проталкивало вниз сперму, звучали ударами гонга. Для компании садисток то была музыка, какую нельзя было услышать даже во дворцах Кель-Таласа в его лучшие годы.

Последний глоток рогатые встретили возбуждённым гомоном.

— Ну-ка, соплячок, открой пасть. – Приказала ему Кальдера.

Что он и сделал, продемонстрировав всем присутствующим опустевший рот. Стыд окрасил кончики ушей волшебника красным, когда дренейки встретили его покорность аплодисментами.

— Молодчинка, малец! – Похвалила его серокожая охотница. – На лету схватываешь!

— Ага, чел шустрый. – Встряла лиловая. – Пздрвляю, ёпт!

— Да, и послушный... - Поддержала подруг краснокожая. – Послушная? А, дыра есть дыра!

— Прими мои поздравления, «коллега». Ты их заслужил своим усердием. – Небесно-синяя была более красноречивой. – Если бы ты так же старательно постигал премудрости волшебной науки и простой жизненной мудрости, цены бы тебе не было. Для нас так буквально! С другой стороны – наш краснокожий кадавр-неудовлетворённый-сексуально права. – «Кадавр» в ответ высунула длинный язык и помахала-погрозила им, заставив подругу рефлекторно подать тазом назад, пряча член. – Так сказать, устами неразумных глаголит истина: дыра есть дыра!

С этими словами она дала пять Кальдере, под смех остальных.

— Поздравляем, малыш. Пока что ты неплохо справляешься. – Подытожила платиновая, прекращая хлопать. Затем повернулась к подругам и вздохнула. – Порой вы бываете чересчур неразборчивы. Хорошая дыра – та, что не ожидает стать дырой. Поэтому лучшие дырки получаются из юнцов вроде него. Правда, малыш?

Мирра бросила на него очередной трудночитаемый взгляд и удалилась, увлекая за собой подруг. Парня так и оставили стоять на коленях, разбитого унижением и перемазанного спермой. Не человек, а в какое-то белое приведение – даже черты его лица скрадывал толстый белый слой, не затрагивая лишь уши. Те ярко горели пунцовым огнём стыда.

Как огоньки волшебницы ещё недавно обжигали тело, слова жрицы жгли теперь его сознание. Обжигающе унизительные, едкие, они забирались в его череп склизкими червями. Глубже и глубже, в своём победном марше по просторам его вымотанного разума пожирая все мысли, кроме одной.

Кто он теперь? Он, как идиот погнавшийся за дренейскими титьками лишь чтобы познакомиться с дренейскими же членами. Недавний девичий угодник, что за один проклятый день лишился права называться таковым, разложенный и переложенный в разных позах больше раз, чем иная потаскуха за неделю. Молодой и по словам наставником «подающий надежды» чародей, которому прочили яркую карьеру – и кто теперь практиковался в ублажении конских фаллосов.

Его голова медленно опустилась, стыд сильнее зарумянил уши. Перспективы, успехи... Память об этом – лишь смех на похоронах, соль на свежие раны. Не сумел он показать ни смекалки, ни отваги, ни достоинства с волей – ничего, за что его так часто нахваливали учителя. Просто дырка, что сама до поры не знала, что является таковой.

Медленно, обесчещенный парень принялся очищаться, буквально счёрпывая прочь густое семя и с огромной гадливостью стряхивая его с пальцев. То был долгий, кропотливый – и по-новому унизительный процесс. Но мало-помалу, он сумел убрать достаточно, чтобы открыть глаза.

Какая-то, более наивная и оптимистичная его часть ожидала увидеть родную школу волшебства. Мечтала, что всё это был просто дурной, навеянный занудными лекциями сон. И что раскрыв глаза, он окажется лицом к лицу с сердитой наставницей Карлой, что в который раз будет распекать его легкомыслие, уперев руки в бока мантии. Но, конечно, он увидел перед собой другую картину.

Всё тот же пыточно-ебальный домик. Всё то же покрытое пятнами немыслимого количество надругательств дерево пола. Всё те же страшные игрушки-инструменты пыток на стенах, всё тот же страшный станок по центру – место, где его лишили чести. И всё те же дренейки-мучительницы.

Развалившись на софе, они взяли короткую паузу и весело проводили время с вином и закусками. Их разговоры были едва слышны, но судя по обрывкам фраз, велись сплошь об актуальных слухах, новостях Азерота да дичи в местных краях. Постепенно, последняя тема вытеснила все остальные, и теперь Стимула говорила чаще подруг, с гордостью перечисляя свои охотничьи подвиги. В числе которых, судя по всё более скабрезными деталям, было не только убийство добычи.

Калеб, продолжавший очищать своё тело от следов поругания, следил за рогатыми внимательно. Подробности рассказа серокожей становились всё более странными и пошлыми, а слушатели и она сама – всё более увлечёнными. Разговор, приобретавший всё более похабные черты, всасывал в себя участниц, как трясина.

Сейчас или никогда!